Париж – это всегда отличная идея - МакКинли Джен. Страница 7

– Вот он, – сказала Аннабель, доставая с нижней полки альбом, покрытый пылью. Затем вернулась и бросила его мне на колени. – В последний раз я видела, как ты от всей души улыбаешься, на этих фотографиях.

Я взглянула на альбом. Он лежал у меня на коленях, как здоровенный кирпич, буквально прижимая меня к дивану.

– Ты провела последние три месяца маминой жизни, сидя возле ее кровати, приклеивая сюда фотографии и рассказывая истории о том, как провела год за границей. Ей нравились твои истории.

Голос Аннабель дрогнул. Она тяжело сглотнула, и я увидела печаль в ее глазах. Я хотела протянуть руку и обнять сестру, но не сделала этого.

– Ты обещала ей, что вернешься туда, – сказала Аннабель. Она постучала пальцем по белой кожаной обложке альбома. – Ты поддерживаешь связь с кем-то из этих людей? Может быть, уже пора.

– Я не… Я не могу, – запротестовала я. – Мне нужно подумать.

– Не сомневаюсь, – вздохнула она, прошла в другой конец комнаты, сняла с крючка пальто и накинула его на плечи. Не сказав больше ни слова, Аннабель ушла.

И снова никакого «я люблю тебя» на прощание. Что происходит с моей семьей? У меня было такое чувство, будто мы разваливаемся на части, и я не знала, как это остановить. Я хотела обвинить в этом Шери – отчаянно хотела. Если бы эта женщина не появилась в жизни моего отца, не было бы всех этих разговоров и все осталось бы так, как было. Но я знала, что этого джинна с аукционной табличкой обратно в бутылку уже не посадишь.

Счастлива… Аннабель спросила меня, когда я в последний раз была счастлива. Я знала точную дату и время. 15 мая 2013 года, в 16:20. Я была в Италии. В этот момент отец позвонил мне сообщить, что я должна возвращаться домой, потому что моей матери осталось жить всего несколько недель. Я вылетела первым же рейсом из Флоренции.

Через три месяца мама умерла. Мы с Аннабель и папой были рядом. В тот момент я поняла, что никто никогда не будет любить меня так сильно, как моя мать, и вместе с последним ее вздохом и любовь, и счастье покинули мой мир. Я не знала, куда они делись, и не знала, как их вернуть. Я хотела бы найти их снова, но это было не так просто.

Я открыла альбом, и мое сердце сжалось. Тот год я провела в Европе, празднуя окончание колледжа. Чтобы оплатить свое путешествие, я работала в самых разных местах. Самые яркие моменты я собрала в альбом, это хоть как-то помогало мне отвлечься, пока я ухаживала за мамой. На самой первой фотографии были мои родители и Аннабель, провожавшие меня в международном аэропорту Логан в Бостоне.

Я провела по фотографии кончиками пальцев. У меня были глаза моего отца и его упрямый подбородок, но мои густые светло-каштановые волосы, высокая и стройная, хотя и тяжеловатая, фигура и моя широкая улыбка были всецело мамины. Я перевернула страницу. Лондон. О, как мне там нравилось! Биг-Бен. Метро. Рынок Портобелло. Следующая страница. Ирландия. Я провела лето, работая на овцеводческой ферме в графстве Керри. Когда я закрыла глаза, то почувствовала сладкий запах травы, туман на лице и теплое солнце на плечах.

Я пролистала фотографии, почти на каждой был рыжеволосый парень с непокорной челкой и озорной ухмылкой. Он лучезарно улыбался мне, приглашая присоединиться к своим шалостям. Колин Донован. Я не вспоминала о нем уже много лет. Когда-то я была совершенно очарована им и его проделками – как в тот раз, когда он убедил нашу команду одеть все стадо овец в пижамы, чтобы подшутить над мистером О’Брайеном. Вспомнив это, я рассмеялась.

Я моргнула и прикрыла рот рукой. Затем снова посмотрела в альбом и перевернула еще несколько страниц. На фотографиях был Жан-Клод из Парижа. Его французский акцент и потрясающая красота заставляли мои колени слабеть. Я была няней в семье Бошан, а он работал дизайнером в модном доме месье Бошана. Я была без памяти влюблена в него, с каждым днем влюбляясь все сильнее, особенно в те моменты, когда мы гуляли вдоль Сены, держась за руки, и делились мечтами.

Я пролистала еще несколько страниц, воспоминания нахлынули на меня. Я была влюблена в Германию, Швецию, Испанию и Португалию, но Италия… Ах, Флоренция. Там я познакомилась с Марчеллино Декапио. Темноволосый молодой человек, его страстью были вино и я, его шоколадно-карие глаза заглядывали мне прямо в душу. Он был от природы красноречив и, по слухам, мог шепотом убедить лозу винограда созреть до срока. Но очаровал он меня не только этим. Я все еще чувствовала его сильные руки, обнимавшие меня, и его шелковистые, густые и темные волосы, скользившие сквозь мои пальцы. Я вздохнула.

Марчеллино был единственным, с кем я поддерживала связь после года, проведенного за границей. О, мы не были особо близки. Наше общение, которое началось с телефонных звонков во время болезни моей мамы и после ухода ее из жизни, быстро сократилось до ежегодных рождественских открыток, как только я начала работать. На самом деле я думаю, что причиной тому стали корпоративные открытки из офиса, которые я ему присылала, они были… отстойными.

Я откинулась на спинку дивана и закрыла альбом. Вот он, тот последний раз, когда я была по-настоящему счастлива. Мой год за границей. И тут до меня дошло, что я больше не знаю ту девушку, которая влюбилась в Колина, Жан-Клода и Марчеллино. Я даже не могла вспомнить, каково это – сходить от чего-то с ума, чувствовать головокружение от смеха или влюбляться в кого-то без памяти.

Могу ли я еще испытывать эти чувства? Я и не знала. Но есть только один способ выяснить это. Я должна была увидеть их снова. Мысль о том, чтобы просто уехать, вернуться в Европу и отыскать трех мужчин, которые когда-то так много значили для меня, приводила меня в полнейший ужас. Но также я понимала, что именно сейчас, впервые за многие годы, я почувствовала себя живой. У меня не было никаких сомнений: я должна была вернуться туда.

Глава третья

Дело в том, что я увольняюсь.

– Что, прошу прощения? – Эйдан Бут вынул наушники из ушей и продемонстрировал их мне. – Я занимался ежедневной медитацией.

– О, простите, что прерываю, – сказала я.

Я оглядела офис, пытаясь собраться с силами, которые были у меня еще секунду назад, когда я произнесла слова «я увольняюсь». Мне потребовались три чашки кофе и Flawless Бейонсе, которую я прослушала несколько раз подряд, чтобы собраться с духом. Я была готова как никогда, а теперь я… не могу.

Эйдану было шестьдесят два года, и его длинная седая борода доходила до второй пуговицы его рубашки-хенли [5]. Густые вьющиеся волосы – тоже седые – были собраны на затылке в хвост, который спускался до середины спины. Эйдан был вегетарианцем, заботился о сохранении окружающей среды, поэтому, хоть он и отвечал за корпоративный фандрайзинг для «Американского онкологического общества», он одевался в секонд-хэндах, ограничивал использование пластика, а у окна в углу его офиса стояла гидропонная вертикальная грядка, где Эйдан выращивал различные сорта салата, будто большие цветы с огромными лепестками на огромном металлическом цилиндре, напоминающем стебель.

– Не беспокойся, – сказал шеф. Он говорил это постоянно. На самом деле это была его коронная фраза. За все те годы, что я работала на Эйдана, он никогда ни о чем не беспокоился. – Что ты хотела мне сказать, Челси?

– Я увольняюсь, – произнесла я. Это прозвучало резче, чем я хотела, и я съежилась.

Эйдан моргнул. Он засунул палец в правое ухо и пошевелил им, словно пытаясь убрать серу, а затем кивнул. Он сделал это медленно, будто привыкая к неожиданному повороту нашего разговора.

– Я тебя понял. Но не возражаешь, если я спрошу почему?

Я глубоко вздохнула. Следовало ли вдаваться в детали? Я не знала. Как я могла объяснить, что мой отец же- нится во второй раз и я вне себя от этого, а еще, что с того момента, когда я смеялась в последний раз, казалось, про- шла целая вечность, если, конечно, не считать тот видеоролик с пухлым котенком, застрявшим в узкой штанине?