Игла Стёжки-Дорожки (СИ) - Тарьянова Яна. Страница 16

Он вытряхнул Маугли из-за пазухи, вытянулся на крыше с «Винторезом» и посмотрел на дворцовый парк, бабку и собаку в прицел. Плохая погода старушку не напугала. Чапала по аллее с внуком, солидным таким дядей, который за короля в дни болезни рулил — Дима прессу полистал, с распределением ролей познакомился. Собачонка топтала травку, за бабкой с внуком, держась в отдалении, шел телохранитель. Дмитрий Генрихович помедлил, разглядывая псину — старая уже, с проплешинами и куцым бантом — решил, что бабку кондратий может хватить, если жучку на глазах шлепнут, и плавно сместил прицел. Головка газонного разбрызгивателя улетела прочь, высвобождая чахлый фонтанчик воды. Телохранитель заметался, а Дима начал споро разбирать и укладывать винтовку в чемоданчик. Хватит с бармалеев такого предупреждения. Деньги за работу он решил не брать — пусть подавятся.

«Что случилось?»

Голос Дыма прозвучал так громко, как будто оборотень стоял рядом. Дима едва не пропустил тревожный звук — дверь на служебную лестницу захлопнулась. И не сама по себе, потому что ключ повернулся в замке.

«Что случилось?»

— Не мешай! Потом! — прорычал Дима, которому было не до мысленных разговоров.

Снизу, с улицы, доносился звук приближающихся сирен. Две полицейские машины. Автомобиль, на котором он должен был уехать, тронулся с места, пересек улицу и скрылся в переулке. А хоть бы и не уехал — дверь на лестницу не выбьешь, крепкая.

Он полез по лесенке к блокам сплит-системы, запихнув Маугли за пазуху и не выпуская чемоданчика с «Винторезом» из рук. Перебросил из правой в левую, зацепился за раму, высматривая свободное место — рискнуть, спрыгнуть — и взвыл от боли. Маугли выбрался из-под куртки и вгрызся ему в запястье, заставив разжать пальцы.

Падение вышло не таким, как представлялось. Дима пролетел полметра и плюхнулся задницей на что-то мягкое — словно услужливые спасатели успели матрас подстелить. Он сел, осмотрелся, пощупал пружинящее белое облако, повернулся на визг. Маугли метался по дорожке, уходившей к верхушкам парковых деревьев, звал: «Иди быстрей!». Дима понял, что ему подвернулся шанс скрыться с места преступления, встал на ноги и осторожно зашагал вслед за кроликом, опасаясь провалиться сквозь загадочную, неизвестно откуда взявшуюся дорожку.

Он довольно быстро добрался до деревьев, и обнаружил, что это не деревья, а пожухшая трава, цепляющаяся за каменистый грунт. Парка, статуй и лебедей не было. Как и бабки с собачкой. Стену отеля, лесенку и блоки скрыл туман, и Дима пошел в единственно доступную сторону — вслед за Маугли. Свернуть влево или вправо он не мог — теперь облачная дорога парила над темной пропастью, оживляемой редкими стайками светлячков.

— Ванькой тебя надо было назвать. По фамилии Сусанин, — пробурчал он кролику, пытаясь прогнать подступающий страх — даже мурашки по спине побежали.

Маугли ненадолго остановился, посмотрел на Диму блестящими черными глазами, дернул ухом и снова попрыгал вперед. Чуть-чуть полегчало, когда клочья облачной ваты перестали пружинить, и в прорехах появился надежный камень. Дима шумно выдохнул, в очередной раз перебросил чемоданчик с «Винторезом» из руки в руку — врожденная швабская рачительность не позволила ему расстаться с такой замечательной винтовкой — и спросил у кролика:

— Слышь, Маугли! А куда мы идем? Ты хоть намекни.

Конечно же, ответа он не получил — да и не сильно рассчитывал. Камень под ногами сменился гравием, заскрежетал под подошвами. По бокам начал вырисовываться скверный пейзаж — то ли недостроенные, то ли разрушающиеся высотные здания, огромные лестницы, начинающиеся на пустом месте, и уходящие в низкое небо. Кроль запрыгал резвее, разбрасывая мелкие камушки, забирая вправо, на пустырь перед очередным недостроем, разгороженный вертикальными бетонными плитами. Заросший сорняками клочок земли пересекали трамвайные рельсы. Выныривали из-под плиты, размалеванной граффити, и под такую же плиту ныряли. Дмитрий Генрихович мотнул головой — «сложно тут с транспортом» — и вошел в проем подъезда без двери. Вслед за Маугли.

Часть почтовых ящиков на лестничной площадке скрипели распахнутыми дверками, в некоторых лежали рекламные проспекты на незнакомом языке, а один кто-то поджег — металлическая ячейка была закопчена, сквозняк ворошил лохмотья пепла. Дима одолел еще один пролет, отметив, что перила куда-то исчезли, и вышел на этаж без квартир и перегородок. Пространство заполнял гул голосов, доносились отрывистые выкрики, кто-то с кем-то спорил — с готовностью перейти от слов к драке.

Маугли притормозил, позволяя Диме осмотреться и понять, что они вышли на рынок-барахолку. Товары лежали на полу, на ящиках и грубо сколоченных прилавках. Чем только тут ни торговали… и от товара, и от вида продавцов глаза разбегались. Ушаны, напоминавшие зеленомордых гоблинов из «Властелина Колец», расхваливали грубо выкованные клинки, томные девы в белых одеждах призывно потряхивали пузырьками с цветочным маслом, давившимся на глазах у покупателей в маленьких прессах. Желтолицые деды в тюбетейках продавали автоматы Калашникова вперемешку с безголовыми куклами, хохломскими солонками, граммофонами и швейными машинками. Следующий шаг приводил к охапкам сушеных трав, потрепанным книгам и россыпям исцарапанных парафиновых овощей, лежавших на пожелтевших газетах. Большая часть букв была незнакомой, но в самом дальнем уголке, под грушами, нашлась «Правда» за сентябрь одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года.

Дмитрий Генрихович обошел три ряда и замер возле раритета, который не ожидал увидеть своими глазами, да еще в таком странном месте. Снайперская «Мосинка». Винтовка из серии, которую начали выпускать еще до Великой Отечественной войны, оружие Победы в Советско-финской. Сохранившиеся экземпляры, особенно именные, которыми награждали советских снайперов, ценились коллекционерами на вес золота. Дима присел на корточки, понимая, что его перестали волновать актуальные вопросы «как я сюда попал?» и «получится ли вернуться домой?». Он тронул лежавший рядом с винтовкой укороченный оптический прицел с кронштейном Кочетова, разгладил мятую наклейку «Новосибирский приборостроительный завод» и полез во внутренний карман за бумажником.

«А вдруг прокатит?» — подумал он, выгребая наличность.

Не прокатило. Радужные деньги продавца в тюбетейке не заинтересовали. Как и «Винторез», который Дима предложил на обмен.

— Что хочешь? — поинтересовался он, не надеясь услышать ответ — урюк не понимал ни русского, ни немецкого, а жесты не помогали.

Маугли, присевший рядом, шевелил ушами, как будто тоже желал услышать ответ. Проблема разрешилась довольно быстро. Урюк покричал торговцам в соседнем ряду, и дозвался толмача — такого же урюка в тюбетейке, только бородатого.

— Это редкая вещь, — с сильным акцентом сообщил бородач. — Ценность. Он хочет за нее что-нибудь редкое. И ценное. Деньги не надо. Твой ствол — ширпотреб.

Дмитрий Генрихович почти не обиделся. Уточнил:

— Ценное — живое? Или золото-бриллианты?

— Редкое, — напомнил бородач. — Принеси, а он посмотрит.

Запрос напоминал «принеси то, не знаю, что», но снайперскую «мосинку» хотелось так сильно, что Дима встал на ноги и начал обдумывать варианты. Он дошел до конца ряда, чуть не наступив на покрытые трещинами стеклянные елочные игрушки — судя по виду, дореволюционных времен — зацепился взглядом за очередной прилавок и снова замер. Хожени. Дорожники. Плетеные штучки, помогавшие выйти на Кромку. Целая охапка — старенькие, потертые, с развязанными узлами, рваными шнурками и дырами в аккуратном рисунке, с кистями, перепачканными смолой, рассыпающимися низками бусин.

Дима спохватился: «Я же Дыму ничего не рассказал, а с ним надо посоветоваться в первую очередь!». Сосредоточился, позвал. И наткнулся на глухую стену молчания.

«Отгородился? Обиделся? Что за глупости? Взрослый мужик, должен понимать, что не всегда есть время для разговоров».

После десятка безуспешных попыток дозваться, Дима подхватил Маугли на руки — двое зеленомордых шарахнулись, как будто это не кролик, а что-то плохое — и пошел к выходу с барахолки. Возвращаться к трамвайным путям и гравийной дорожке вдоль недостроев не имело смысла — там не было ничего ценного. Дима осмотрелся и свернул на тропку около забора, расписанного граффити. Минут через пятнадцать он вышел на развилку. Дорожка влево вела к одноэтажному деревянному зданию с вывесками «Буфет», повторявшимися на разных языках, и закрывавшими чуть ли не половину фасада. Дорожка вправо уводила в заброшенный парк, похожий на тот, в котором Дима испортил газонный разбрызгиватель.