Наталья - Минчин Александр. Страница 16

— Я приглашаю тебя!

— Благодарю.

Я тронут, обычно меня никто не приглашает. Мы проходим контроль, отдаем эти билеты и поднимаемся наверх. Стадион и его арена залиты льдом и огнями. Люди стоят на лавках и переминаются от холода с ноги на ногу. Мы пробираемся сквозь, так, чтобы стоять у виража, и останавливаемся наверху, недалеко от перил, ограждающих отсек.

Через пять минут начало. На черном табло фамилии участников первого заезда. Написанные белыми лампочками. Я читаю, потом объясняю кое-что из моих познаний Наталье. Она одна женщина на трибуне, и мужики вертят головами, оглядываясь на меня, вернее, на нее, но встречая мой железный взгляд.

Начинают заводить мотоциклетные моторы, без глушителя. О, это божественная музыка для меня, как для других, например, сочинения Шуберта или Рахманинова. Когда я слышу звук, треск, гром, мотор, гонки — я забываю все на свете и уже ничего не соображаю. Гонки — это моя жизнь. Всю жизнь мечтал быть гонщиком, только ралли-машин, специальных спортивных машин — «Формула-1», они как в землю вжатые.

Мотоциклы начинают подкатывать, подталкивая к стартовой линии.

— Наталья! — сияю я и сжимаю ее руку.

— Ох, Саня, — говорит она, — а ты не хотел идти…

Старт! И четыре кометы, треща и хрипя, помчались по льду. Какое это неописуемое зрелище. Мы стоим вверху, почти напротив виража, поворота, который они делают, почти кладя плашмя мотоциклы на лед и удерживая его от падения коленом, одетым в железный башмак, задрапированный специальной материей. Кажется, они вот-вот упадут на повороте, ведь почти лежа делают его, но они выравнивают мотоцикл на прямой и, бешено летя, уносятся вдаль, и новый вираж, и опять плашмя, и только комья льда фейерверком взлетают из-под колес, обитых острыми длинными шипами, впивающимися в лед, как розы стебель и содержимое на нем впиваются нам в руку.

После двух заездов я разбираюсь, что к чему, и объясняю внимательно наблюдающей за всем Наталье. Неужели ей всегда будет интересно то, что интересно мне…

Я объясняю: от нас выступают три гонщика в красной форме. Один из Москвы — Цибров, другой из Ленинграда — Смородин и третий из Новосибирска — Дубинин. Мы болеем за москвича, он впервые пробился в такие крупные соревнования. К тому же я живу в Москве уже больше года, а Наталья — москвичка со дня рождения. Лидеров двое: прошлогодний чемпион мира — чех Шваб, очень сильный гонщик, и еще один чех, его друг и сокомандник Петерчка. Очень сильны швед Петерсон и англичанин Маркс. Шваб в темно-синей форме, Петерсон в черной, англичанин в цвете своего флага. В предварительных отборочных заездах побеждает Шваб, также выходят в следующие заезды все наши, чехи, швед и англичанин. Начинается самое интересное. После этих заездов восьмерки, по четыре в два захода, определится окончательная четверка, которая будет бороться за первое место.

Стартует первый полуфинальный заезд. Гонщики уносятся со старта и несутся по кругу. Я забываю все вокруг.

— Цибров, Володя, побеждать! — ору я.

Он идет вторым и не может обойти англичанина. Смело очень идет, колесо к колесу, проходит поворот, второй, на прямой делает невероятное, но не успевает вписаться и обойти до виража.

— Достать! — ору я.

Наталья тоже начинает кричать со мной. Гонки заводят, возбуждают всех, иначе невозможно.

— Достать! — кричим мы.

— Давай! — орет толпа.

Красный цвет стелется по льду, последний круг, мотоцикл несется смерчем по прямой, и кажется, никогда ему не войти в вираж. Он обходит англичанина и вписывается в поворот.

— А-а! — ору я благим матом. — Ум-ни-ца!!

— Достал! — радуется Наталья.

Я тискаю какого-то мужика.

Гонщик выходит на финишную прямую, и мотоцикл его рвется вперед, ревя и треща.

В этом заезде москвич первый и получает три очка. Потом по сумме набранных очков в заездах определяется финальная четверка.

Второй заезд другой четверки — побеждает Шваб, получая тоже три очка. Он идет на первом месте, у него лучшая сумма, лучше, чем у Циброва, на четыре очка. Но молодец парень, впервые на крупнейших соревнованиях и состязается как ни в чем не бывало. Конечно, что он выиграет, шансов нет. Чех — сильнейший спидвейный гонщик мира, чемпион прошлого чемпионата.

Третий заезд. Два наших, Цибров и Дубинин, попадают в него вместе. Заезд начался. Две красные майки-фуфайки далеко уходят вперед, оставляя шведа и другого чеха позади. Этот идиот Дубинин обгоняет Циброва, не давая обойти себя.

— Достать! — ору я.

— Достать! — кричит Наталья, употребляя мое любимое слово.

Дубинин не дает себя обогнать и идет впереди. Идиот, думаю я, ведь ему все равно с его очками не светит, а Циброву нужны три очка. Первое место в заезде.

— Дубина, — ору я, — пропусти!

— Пусти, — орут мужики.

Идет упорная гонка, на поворотах мотоциклы, мне кажется, вылетят с круга. Тут я вспоминаю, что этот новосибирский гонщик — новая взошедшая звезда, завоевавший какое-то золото.

— Дубина, — ору я. Фамилия у него такая: Дубинин. — Мозги твои несоображающие! — Краем глаза вижу, как Наталья улыбается, но не могу сдержать себя.

Они вылетают одномоментно на последнюю прямую финиша.

— Цибров, — ору я, — умоляю тебя!

Он не слышит меня, но последним броском швыряет свой мотоцикл вперед и приходит первым — на полколеса.

— А-а! — ору я и подбрасываю вверх ондатровую шапку, подарок отца.

Наталья едва ловит меня, так как я чуть не падаю со скамейки.

— Фу-у, — перевожу дыхание. — Молодец.

— Да, — радостно говорит она, все еще продолжая держать мою руку в своей. Только сейчас это замечаю я. И она внимательно смотрит мне в глаза.

Потом мы кладем замерзшие ладони в карман моей дубленки и согреваем их там.

Кончился короткий отдых, и снова мотоциклы катят к старту. Шваб — черный чех, за ним второй чех, англичанин и один красный, из Ленинграда.

Они выстраиваются у нитки в линию. Судья поднимает руку, нитка (или веревка) вскидывается, и они уносятся с места, ставя мотоциклы едва не «на козла», что, кстати, плохо для старта, и получается это от бросания сразу большого газа. Ленинградец чуть вообще не перевернулся, став на заднее колесо, резвый парень. Шваб уносится первым, другой чех — вторым, наш — третий, последний англичанин. Смородин, резко входя в вираж, едва удерживает мотоцикл и, выходя из виража, обходит второго чеха. Нам с высоты очень хорошо видно. Он пытается достать Шваба, а англичанин чеха. Так они парами и идут. Два круга Смородин не может обойти чеха. Приближается «наш» вираж, чех уходит уже с поворота, Смородин резко кренит мотоцикл, входя в поворот. Какой риск! Раздается стук цепнувшего лед руля, машина грохается, переворачивается, бешеным волчком крутясь, и, перемалывая гонщика под себя и через себя, вышвыривает его со льда, головой об заборчик, который он перелетает и вонзается в спрессованную гору снега.

Единое и громкое восклицание раздается на трибунах. Мотоцикл еще безжизненно вертится вокруг своей оси на льду. Страшный вид — без ездока. Вой медицинской машины, крики людей, несущихся к нему. Последние два гонщика успевают объехать место аварии, тормозя. Заезд останавливается. Я смотрю в глаза. Алчны и любопытны глаза толпы, ее будоражит зрелище, чужое горе. Я ненавижу сейчас эту толпу, ей ничего не интересно, кроме захватывающего происшествия.

Я сразу вспоминаю свой любимый фильм «Большой приз», где главный герой, один из лучших гонщиков мира, говорит, когда случается авария: они пришли посмотреть на наши смерти, им интересна кровь, но брызжущая, — они пришли на наши убийства. Вот что притягивает их к гонкам. Гонки для них только повод, когда мы можем разбиться.

Толпа вытягивает шеи, а Наталья смотрит на меня. Я грустный и не подымаю головы. «Скорая помощь» уносится, визжа. Но диктор объявляет, что ничего серьезного: может, перелом бедра при падении об лед. Интересно, как он успел определить так быстро? Наверно, доктор. Впрочем, у нас всегда ничего серьезного. Да, все хорошо.