Наталья - Минчин Александр. Страница 20

Я наклоняюсь и поднимаю шапку.

— Мамуля! Мамуль, — кричу я.

— Да, мой сыночек, да, мой дорогой.

— Как дела, как вы живете?

— Хорошо. Я не болею. Почему от тебя так долго нет письма?

— Мам, ты знаешь, институт, лекции — много времени занимают.

— Ты живешь в общежитии? Тебе плохо там?

— Да, мамуля, конечно. Завтра переезжаю жить напротив Бори, недорого, всего двадцать рублей в месяц… Вот, я и хотел, значит, сказать…

Мне у нее всегда неудобней просить деньги, чем у отца. Хотя охотней дает она.

— Сыночек, я тебе послала срочный перевод на сорок рублей, проверь на почте. Чтоб ты там не голодал, мой хороший. В общежитии, наверно, измучился? После своей квартиры. Не могу отца уговорить: пока не исправишься, говорит, за квартиру платить не будет…

Слава Богу, думаю я, не надо просить. Она у меня умница. Сорок рублей! Даже не верю я. Это ж целое богатство, когда в кармане ни гроша!

— А он тебе регулярный перевод пошлет через неделю, как обычно. Кушай хорошо и не очень гуляй.

— Спасибо, мамуля. Ты у меня золотая. Я целую тебя.

— Можем еще поговорить, отца дома нету, он на работе, у него операция срочная, а я в субботу сижу одна.

— Ма, не скучай, в июле я приеду на каникулы. — И мы говорим, и говорим без конца. Б. заканчивает письмо и выходит, в кабине жара.

— Привет Борику.

Я кладу трубку. Выскакиваю из кабины.

— Б., тебе от мамы привет.

— Спасибо. Куда ты несешься?

— За переводом, ура!

Через пять минут я получаю четыре десятки красного цвета.

— Б., дай двушку, быстро — срочно.

— У тебя вон, денег куча, их трать.

— Ну Б., — смеюсь я, — мне двушка нужна.

Диск еще срывается, как назло. Смотрю вверх на часы — два часа.

— Наталья? Алло, это я.

— Санечка, что с тобой случилось? Я с девяти утра сижу у телефона.

— У меня были дела. Я же тебе говорил, вчера.

— Но ты обычно звонишь в девять… Где ты был, все в порядке?

— Это секрет.

— Встречался со старыми знакомками?..

— Да, с тремя!

— Им понравилось?

— Наталья! — пауза. — Я хочу увидеть тебя.

— Я тоже, прямо сейчас. Где ты встретишь меня?

— Где ты хочешь, — говорю я.

— Давай на «Фрунзенской», — это ее станция. Где мы познакомились.

— А…

— Мне все можно, — смеется она. — Нужно полчаса, чтобы собраться, я так и сижу в халате с утра.

(Я представил ее в халате… какой-нибудь необыкновенный, у нее все необычное. Даже простые слова: «халат» — как-то по-иному звучат у нее.)

— Договорились?! Я целую тебя!

— Наталья?..

— Его нет дома, не пугайся. И потом, я самостоятельная женщина! Ты целуешь меня?..

— Да, — говорю я, — только не по телефону.

— Через полчаса, — говорит она.

Трубка вешается не мной.

— Пойди посмотри на себя в зеркало, — говорит Б., стоящий рядом. — Неописуемое выражение лица. Никак влюбился, братик, или недалеко от этого.

— Ни в кого я не влюблялся. И не собираюсь этого делать — влюбляться, чтобы на моей голове сидели. Она прекрасная женщина, Б. Необычная. Но я не верю, что ей хочется встречаться со мной. Я дрожу, что я ее не увижу. Каждый раз боюсь, что потеряю, страх не проходит; когда она радом, еще успокаиваюсь. Но как только приближается час ее ухода, так страх с новой силой нападает на меня. И не отпускает до следующей встречи.

— Вот я о том и говорю, верные признаки, — смеется одними губами он.

— Да ну тебя, я серьезно.

— Я тоже.

— Ну, давай, давай, — отвечаю я, и мы смеемся вместе.

Выходим с телеграфа. Я иду, не запахиваясь. Совсем потеплело, и не холодно. Даже кое-где снег взмок и тает. Через неделю март, с которого начинается весна. А тепла за снегами совсем не видно.

— Где вы встречаетесь?

— На «Фрунзенской».

— У самого ее дома?

— Да.

— Смелая она.

— Я сам удивляюсь, Б.

Я целую его в щеку. Он — мою.

— Я тебе позвоню в понедельник на работу, телефон у меня есть.

— А ты переезжать не собираешься? Завтра?

— Не-а, — шучу я.

— Как это?

— В понедельник, — говорю я. — Выдержать хочется.

— Ну, давай, давай, — говорит он.

Мы еще раз целуемся на прощанье, метропрохожие с недоумением глядят на нас. Но не буду же я всем объяснять, что это мой брат.

— Наталья! — говорю я, выходя из дверей вагона. — Как ты узнала?

— Спустилась вниз встретить тебя. Помню, через какую дверь в вагоне выходишь. Ты меня тогда разглядывал от этой двери…

— Заметила?

— Конечно.

Как это звучит — «встретить тебя»! Я вообще какой-то обалдевший становлюсь, когда встречаюсь с ней, ничего не соображаю. Интересно, она замечает это или нет?

— Хочешь, поедем на наши Ленинские горы в Лужники, сегодня тепло, хочется погулять?

— Конечно, хочу. Все, что ты пожелаешь.

— Благодарю вас, — она кивает царственно.

Сегодня она сдержанно холодна. Неужели была вчерашняя Наталья, ее губы на снегу. Мне показалось, я смотрю на ее лицо, на губах припухлость осталась. На голове у нее моя любимая черная шаль. Я любуюсь ею. Холодной Натальей.

— Пойдемте, Саня, — она берет меня за руку и заводит в следующий поезд, остановившийся на минуту, длящуюся мгновения.

— Что это ты сегодня такая официальная? На «вы»? — спрашиваю я, наклонившись и шепча ей на ухо. Она наклоняется ко мне, я поворачиваю голову, удобней для слуха.

— Я тебя полдня прождала. Думала, что-то случилось. Ты же маленький мальчик. Я к тебе как к Аннушке отношусь…

— Спасибо, Наталья, — шепчу я.

Вагон полупустой, но мы шепчемся. Мне это нравится.

— Ты же как она, можешь поскользнуться, то ли ручонку себе сломать, то ли ножонку.

Мне нравится ее «ручонка», «ножонка».

— Я за маленьких всегда переживаю…

Я тыкаюсь слушающим ухом в ее губы, она прерывается. Я чуть отклоняюсь:

— …потому что маленькие детишки, типа, Санечка, тебя, сами не знают, что могут наделать…

Я тыкаюсь ухом в ее губы снова.

— Ну, Саня, — говорит она. — Я сегодня серьезная, не перестраивай меня.

«Станция „Ленинские горы“, следующая „Уни…“».

— Быстро, побежали, — говорит она, и мы едва выскальзываем в закрывающиеся двери. — Несерьезный ты мальчик, — говорит она, — взрослую женщину не слушаешься.

— Наталья, а знаешь, куда утки деваются на зиму с Новодевичьего пруда?

— Нет.

— Пойдем узнаем.

Мы спускаемся на эскалаторе вниз. Я смотрю на те разменные автоматы.

— Здесь я ждал тебя.

— И был просто прекрасен, не узнав меня, — через два часа.

— Разбогатеешь, значит.

— Я и так богатая…

— Чем?

— Ни чем, а кем…

Дверь открывается, закрывается.

— Почему тебя интересуют утки? — Она берет под руку меня. Вообще я ненавижу ходить под руку и смотрю на таких как на идиотов. Но с ней мне даже это нравится. Ее рука приятно зажата под моей.

— У меня есть любимая книжка, американского писателя, «Над пропастью во ржи».

— Я читала ее на английском. Тебе нравится этот мальчик?

— Да. И его сестричка Фиби, такая лапочка.

— Поэтому тебе хочется походить на него и узнать это. — Нет, мне ни на кого не хочется походить, я не похожий…

Она останавливается, повернув меня к себе:

— Да, ты, правда, не похожий мальчик. — И добавляет: — Ни на кого.

Двигаемся дальше.

— Просто я захотел узнать, куда из этого пруда деваются утки. И сказать ему. Ему ведь так никто и не сказал. Куда из их парка деваются утки.

— Как ты ему сообщишь об этом?

— Не знаю, — говорю я, — надо сначала узнать, куда утки деваются.

Пересекая Лужники, дамбу, мы приходим к пруду. Где утки, мы так и не узнаем, и мне жалко того мальчика.

Мы стоим на ледяном пригорке, и я придерживаю ее.

— Наталья, а хочешь в лес поедем?

— Хоть в Булонский!

— Наталья, я серьезно. Ты как маленькая…