Наталья - Минчин Александр. Страница 35

— Наталья, я же знаю, что с тобой все можно.

— Да! Там один алкоголик так смотрел на тебя, что я думала, пустой бутылкой запустит, которую сдавать держал.

— Ах, так ты еще и трусишка, оказывается.

— Нет, я не трусливая, но ты в единственном экземпляре. И головенка у тебя одна, — она целует ее у виска, — побереги ее для меня.

Мы почти дошли до дома. Обычно, когда мы идем домой, мы проходим мимо гнусного ларька, на котором написано «Пиво». Там всегда околачивается одно рванье. Ну рваней не придумаешь. А у меня почему-то страшное желание: затащить Наталью именно туда, поставить у стойки и выпить пива.

Она была согласна, но всегда было не до пива… Оказывается.

Я включаю свет, и комната освещается как-то.

— Раздевайся, Наталья.

— Совсем? — спрашивает она. — Как прикажете.

— Ну, Наталья… — я, по-моему, даже пунцовею, редкая вещь.

— О, какие мы застенчивые, Саня, я и не знала.

Она раздевается и садится за стол.

— Поставить музыку?

— Да, пожалуйста.

Я включаю магнитофон. И сажусь к столу.

— Саня, — просит она, — расскажи что-нибудь из своего детства.

Я не знаю, что именно ей хочется, но начинаю рассказывать. Играет музыка. На столе лежит польский журнал и паркеровская ручка. Она спрашивает взглядом, можно? — не перебивая меня, я киваю: да, и она начинает что-то рисовать или писать, слушая меня.

— А потом детство кончилось. Я не поступил, куда хотел.

— Куда?

— В Щукинское. Папа заставил вернуться и поступать на русский язык и литературу. А потом мама уговорила его перевести меня сюда. Так что, не переведи они меня сюда, я бы не встретился с тобой.

Она улыбается:

— И очень много потерял!

— Не очень, но кое-что — да.

— Что, Саня, что?

— Ели в лесу, например, две — поваленные в снег.

— Это очень много, — серьезно говорит она.

— Твою прекрасную грудь…

Наступает ее очередь смущаться.

— Наталья, что ты написала?

— Разные английские фразы.

— Прочитаешь для меня?

— Конечно. Вот эта «Let’s make love, not war» значит «Давайте делать любовь, а не войну», «I love you» — «Я люблю тебя», «I like your love» — «Мне нравится твоя любовь», «Make love always» — «Делать любовь, любить всегда».

— Хорошие фразы и о многом говорят. Чего же мы тогда сидим и ждем?

— Я не знаю, Санечка, это то, что я пытаюсь тебе объяснить, используя уже английские слова. Не только русские.

— Наталья!.. — наши губы касаются, мы целуемся. Она наклонилась над столом, и ее грудь упирается в мой локоть. Жар внутри разливается и охватывает меня.

— Саня, — шепчет она, целуя мое ухо, — я хочу те…

Стук раздается в дверь громко и назойливо.

— Кто там?

— Это я, Саша.

Моя ты ласточка, думаю я про себя, чтоб ты был счастлив долгие годы.

Наталья выпрямляется, а я открываю дверь.

— Добрый вечер, Наташа, — говорит мой брат Б.

— Добрый вечер, Боря, — приветливо отвечает она, как будто он ей не помешал. Тоже.

— Холод на улице дикий, согреюсь у тебя, — он снимает пальто, кладет его на оттоманку и садится на мой стул к столу. Видно, надолго.

— Ты почему сегодня так рано? — просто так спрашиваю я.

— Помешал? Прошу прощения.

— Нет, что вы, — Наталья улыбается, — мы вот с Саней изучали английский язык.

— И как ученик, как его учения? — двусмысленно говорит он.

— Очень талантливый и способный мальчик, — говорит она определенно.

— Да? — спрашивает многозначительно Б. и поворачивает голову в мою сторону. — Я и не знал никогда.

— Раз уж ты пришел, Б., и от тебя никуда не денешься, — шучу я, — выпьем шампанского.

— С удовольствием, — говорит Б., — а то я после работы как-то плохо чувствую себя. Я себя всегда после работы плохо чувствую. Сегодня раньше даже отпросился, Санчика обрадовать, — он смотрит на меня.

— Да, конечно, — говорю я. — Я очень рад, что ты пришел, рано. — Мы улыбаемся.

— Впрочем, я себя и по пути на работу — тоже плохо чувствую!

— Как ваши больные? — спрашивает Наталья.

— Живы, к сожалению, — отвечает брат, и в голосе его правда звучит сожаление.

Я наливаю шампанское в три граненых стакана и ставлю перед ними. Наталья быстро достает что-то из сумки и кладет на стол большую плитку шоколада.

Я недовольно прожигаю ее взглядом.

— Последний раз, Санечка, честное слово, — поспешно говорит она.

Б. смотрит на нас, не понимая, ему так только б приносили.

Он берет стакан и поднимает его. Не сказать он не может.

— Много о вас слышал, Наташа…

Я стою молча, она смотрит на него.

— Брат мой, по-моему, не на шутку увлечен вами, это хорошо. Большая редкость. Но это все отступление, на самом деле, выпьем за вас, вы и вправду милая девушка, — он смотрит на нее, как по меньшей мере укротитель, похваливший тигра. Очень симпатичного.

Мы чокаемся по старинке, Наталья отпивает два глотка и ставит стакан на стол. Б. выпивает до конца и наваливается на шоколад. Наталья отламывает от своего маленького кусочка большую часть и спрашивает:

— Тебе бросить, Санечка?

— Угу, пожалуйста.

Б. смотрит на эту картинку и говорит:

— О, а я так не пробовал никогда. — Он наливает себе шампанского и бросает громадный кусок шоколада.

— Б., тебе кусок пить не помешает? — спрашиваю я.

— Не-а, — говорит он серьезно, — большому куску и рот радуется.

Нищие доктора.

— Санечка, почему ты стоишь, садись сюда.

Она пододвигается на своем стуле больше, чем на половину, и сажает меня рядом.

Мне очень нравится, что вот, это Наталья, и она такая совсем необыкновенная и красивая, каких и не было у меня никогда, — относится ко мне очень внимательно, и Б. видит все это, реагируя.

Выпив шампанское и доев весь шоколад, он смотрит на нас отеческим подобревшим взглядом.

— Ну, чем молодежь занимается?

— Да как тебе сказать, — отвечаю я, — разными вещами.

Достаю из своего пиджака (его бывшего морского кителя) сигареты и зажигалку и кладу на стол, взглядом предлагая брату.

Он берет одну, я подношу ему огонь.

— О, американские! Наташа, конечно, принесла.

— Нет, — отвечает Наталья, — все Санечкино, он дает деньги, а я покупаю иногда. — (Я ей благодарен за это.)

— Ну, тогда спасибо, Санчик, — он хлопает меня по плечу. — А чем вы занимаетесь, Наталья?

— Английским языком, это моя специальность. Кончаю через четыре месяца институт, но чувствую, что не окончу, — она с улыбкой смотрит на меня.

— Да, — искренне соглашается Б., — он ученик прилежный и неистовый, самый рвущийся из всех, кого я знал, и других стимулирует на занятия.

Я улыбаюсь про себя.

— Вот когда я учился, — говорит Б., и начинается старая история: он окончил школу с золотой медалью, по поводу чего папа страшно горд, всем говорит это, не упуская случая, в особенности мне. И в институте был один из самых умных, это я слышу периодически из месяца в месяц, и эта история его учения мне надоела. Но Наталья внимательно слушает. Даже не улыбается. Прямо такие они серьезные, хоть меня выноси.

Музыка кончается, и я ставлю другую кассету, садясь на кушетку, в стороне.

— Вы учились в Ленинграде, Боря?

— Да, шесть лет.

— Нравится?

— Очень, цивилизованный, культурный город. Вы были там?

— Да. Мой муж из Ленинграда. Родился там. А раньше часто бывала у родственников.

Б. поворачивается назад и немного удивленно смотрит на меня. Как это она при мне говорит о муже?

Я сижу, не реагируя. Мне все нравится, что она говорит. И как она говорит. И раз она говорит, значит, так надо, она ведь умная. Редчайшая похвала и — женщине.

Они беседуют, не обращая на меня внимания. Я сижу в темной части кельи, любуюсь Натальей, даже с Б. она разговаривает так, что можно подумать, он ей нравится. А вдруг да… Я начинаю вглядываться. Б. уже разошелся вовсю, рассказывает анекдоты, артистически их изображая, это его коронный номер. Наталья смеется, улыбается, даже раскраснелась. На меня — ноль внимания. Я поставил другую кассету с музыкой, они даже не заметили. Наконец, наговорившись, нарассказывавшись вволю, Б. вспоминает про меня и говорит: