Не лечится (СИ) - "Северный Орех". Страница 20

— Матвей, не кричите! Хоть мы и в машине, но повсюду люди, и…

— О, я стал Матвеем? Как приятно, — ядовито протянул Соколов и тут же рявкнул: — Да похуй мне на твоих людей! Плевал я на их мнение с высокой колокольни! Ты для себя живёшь, или для них?

— Но наш разговор могут услышать. А если заглянут в салон и увидят вас рядом со мной, то…

— Да блямба, док!!!

— Я, пожалуй, пойду, — вздохнул терапевт. Всё, что нужно, он сказал. Ругаться дальше смысла не было. Только нервы трепать и себе, и Матвею.

Полянский уже взялся за тонкую хромированную ручку, как услышал грозный рык:

— Сидеть!

А в следующий момент зверь по имени Ласточка взревел всеми лошадьми под капотом и подняв тучу пыли, с пробуксовкой сорвался с места. Полянского мотнуло в сторону и сразу назад, по инерции вжимая в спинку кресла.

— Что вы делаете? Остановитесь немедленно! — крикнул терапевт, пытаясь удержать равновесие в рыскающей машине. Руки машинально пытались найти опору. Он посмотрел на сцепившего зубы Матвея, исподлобья смотрящего на дорогу, но тот не торопился давать пояснения.

Парк, окраины и знакомые пейзажи стремительно проносились перед глазами. Чтобы не так сильно мотало, пришлось пристегнуться, и, почувствовав поддержку ремня, Александр Юрьевич неожиданно успокоился. Ну не убьёт же его Матвей. Не тот характер… В конце концов, не вываливаться же из салона на полном ходу?

Через несколько минут бешеного калейдоскопа из перекрëстков город остался позади. Ласточка уверенно шуршала шинами по старой гравийной дороге, оставляя за собой короткий пыльный след. По сторонам расстилались заброшенные поля с буйно цветущей зеленью. Полянский не был экспертом по местной периферии, но, насколько он помнил, вперёди ничего не было. Когда-то влачили своё существование несколько деревень, но жителей давно расселили, и в лучшем случае через несколько десятков километров можно было найти пару почти вросших в землю деревянных домов.

— Куда мы едем? — осторожно спросил Александр Юрьевич, украдкой бросая на насупленного водителя взгляд.

Матвей тоже покосился на пассажира и вздохнул. Припарковался на обочине и заглушил мотор.

— Не знаю.

Они помолчали.

— Тогда зачем мы здесь?

— Потому что тут никого нет. Доволен? Тут ты можешь быть живым. Тем, кем хочешь, — пояснил Матвей и устало растëр ладонями лицо. — Мне не нравится эта твоя идея-фикс прекратить общение. Я хочу заставить тебя передумать, но не знаю как. Может, ты сам подскажешь?

Полянский вздохнул и всмотрелся в темнеющее небо. Соблазн довериться был велик, но это всё равно ни к чему не приведëт.

— Матвей, я понимаю, что вам может быть сложно сразу принять моё решение, хотя я по-прежнему не понимаю ваших мотивов. Но поймите, это решение тоже возникло не просто так. Я уже много лет пожинаю плоды одного единственного неразумного поступка. Я не хочу повторения этого печального опыта. Не хочу потерять голову от эмоций, чтобы после разбиться о реальность, — тихо произнёс он. — Наверное, я трус.

— Мне кажется, ты загоняешься. Нужно просто расслабиться. Я понимаю, что у тебя не всё было гладко, но это же не значит, что нужно ставить на себе крест. Я тебя не предам, — Полянский дëрнулся от этих слов, и Матвей внимательно в него всмотрелся, словно что-то выискивая. Последняя фраза вызвала явную реакцию, вот только не понятно, какую именно.

— Легко вам сказать «расслабиться».

— Ну да. Это как с машиной. Если думать над каждым движением, то далеко не уедешь. А стоит перестать париться, как всё пойдёт как по маслу, — убеждëнно откликнулся Матвей и широко улыбнулся. — Док, а ты умеешь водить?

— Автомобиль? Ой, нет, что вы, — отмахнулся Александр Юрьевич, по-прежнему думая о своём.

— Тогда садись! Сейчас потренируемся расслабляться на Ласточке, а потом будем применять на нас с тобой.

— Вы с ума сошли, Соколов? У меня нет водительского удостоверения на право управления транспортным средством! — отказался терапевт, с ужасом наблюдая за загоревшимися энтузиазмом глазами Матвея.

— Поверь, в этом поле нет ни одного гаишника. А если и есть, то я готов нести ответственность, если этот опыт тебе поможет. Давай-давай!

— Я не буду! Матвей, включите голову! Я не умею водить! Я разобью ваш драгоценный автомобиль! — видя, что эти доводы не производят на ухмыляющегося Соколова никакого впечатления, паникующий доктор пытался найти убедительные аргументы, но не мог. Всё самое важное уже сказано. — Имейте в виду, я не буду возмещать ущерб! Потому что эта в высшей степени идиотская идея принадлежит вам, а я категорически…

Не обращая внимания на эти попытки отговориться, Матвей наклонился к Полянскому, протягивая руку куда-то дальше, за спину. С каждым мгновением расстояние между ними сокращалось.

Александр Юрьевич замолчал на полуслове и сглотнул, наблюдая, как лицо Соколова становилось всё ближе. Воздуха категорически не хватало. Зрачки его карих глаз расширились. Раздался щелчок, и в салон задул холодный ветер с улицы.

— Я открыл дверь, чтобы ты вышел и пересел, — тихо произнёс Матвей, скользя взглядом от глаз по щекам и вниз. — Но если хочешь, то можешь остаться, — взгляд серых глаз остановился на губах. Матвей приблизился ещё ближе.

— Я выйду, — слабым голосом откликнулся Полянский и судорожно задëргал ремень на груди, смутно соображая, на что нужно нажать, чтобы освободиться. Он мечтал оказаться за тысячи километров от этих горячих губ и прожигающих его глаз. Из двух зол нужно выбрать меньшее. Лучше уж попасть в аварию и разбить Ласточку, чем сгореть в мучительно-сладком поцелуе.

— Вот и хорошо, — довольно улыбнулся Матвей, гася искру разочарования от того, что доктор согласился выйти, а не остался. Он отстегнул ремень, и Полянский неловко вывалился наружу.

Холодный ветер и свежий воздух немного привели его в чувство, хотя голова всё ещё соображала туго. Перед глазами стояло лицо Соколова, который смотрел на губы терапевта.

В итоге все объяснения Матвея Полянский пропустил, хотя тот усердно что-то пытался донести и даже начертил в воздухе пальцем какую-то схемку.

— Готов? Заводи!

Чувствуя, как холодный пот заливает спину, а руки дрожат, как у больного сенситивной атаксией, Полянский повернул ключ зажигания. Ласточка ровно заурчала мотором, но кашлянув, заглохла.

Первая попытка тронуться с места с треском провалилась. Так же, как и вторая. И третья.

— Соколов, я не могу! Давайте примем это за истину и каждый будет заниматься тем, чем умеет? — вспылил Александр Юрьевич, скрывая своё смущение. Рядом с Матвеем, который прекрасно управлялся с машиной, он чувствовал себя полным профаном.

— Спокойно, док! Давай ещё раз. Расслабься!

Ласточка скакнула вперёд и снова застыла на месте.

— Я не могу! — выдавил Полянский, моментально побледнев, как бумажный лист. — Мне никогда не постигнуть эту науку!

— Всё нормально! Давай-ка атмосферу наладим. Под музыку всегда легче… Я тут пошарился в интернете в поисках того, что бы тебе понравилось, — пробормотал Матвей, тыкая на кнопки магнитолы. — Как бы совместить ретро и современность… И мне кажется, вот эта подойдёт.

— Oooooh… Put your loving hand out, baby*, — раздался хриплый, будто пропитый и прокуренный голос. Полянский вздрогнул и выпустил руль.

— Это что?

— Круто, да? — Матвей с довольным видом закивал головой в такт ритмичной музыке. — Сейчас вообще драйвово будет! Во-во, зацени! А завтра мне новую акустику поставят и вообще закачаешься!

— I’m beggin’, beggin’ you,

So put your loving hand out baby.

I’m beggin’, beggin’ you

So put your loving hand out darling… * — уверенно продолжал тот же голос, напевая давно знакомую песню.

— Композиция достойна, но исполнение… Простите, но это рычание похоже на хрип клошара, — пробормотал Александр Юрьевич, с сомнением косясь на магнитолу.

— Почему это лошары? Они Евровидение выиграли, между прочим, — оскорбился за вокалиста Матвей.