Леди Смерть (СИ) - Сильвер Изабель. Страница 6

У большой прямой лестницы, ведущие на второй этаж, Вильям окликивает меня. Обернувшись, я вижу, как брат быстро пересёк широкий холл. Его руки сжаты в кулаки, он явно приготовил для меня очередную речь.

— Что за публичную сцену ты там устроила? — начинает он, — Ты хоть представляешь, как мне было стыдно, все это слушать.

— Я не совсем понимаю, в чем ты меня сейчас обвиняешь? — складывая руки на груди, произношу я, — Это ты дал ему разрешения на брак, которого я не желаю. И тебе это было известно, — я спускаю к нему, не кричать же на весь дом. Хотя очень хочется, — Знаешь, что меня оскорбило больше всего, это то, что ты не спросил моего мнения.

— Я все еще глава нашей семьи Амелия! И я решаю, что для тебя лучше, а что нет. И мой долг…

— Какая семья Вильям? — бесцеремонно перебиваю я его, — Ты проводишь все свое свободное время по кабакам и борделям. Просаживая наше состояние. Растрачивая деньги на дешевое пойло и шлюх.

— Не смей меня осуждать! — грозит он пальцем, — Сейчас речь не обо мне. Эзра хороший человек, ну может не много гордый, но он отличная партия для тебя. Ты должна пересмотреть свое мнение, касательного его. И отказать от воздушных замков и гордости. Эзра человек слово, он с лёгкостью забудет это недоразумение, и простит твою дерзость. А ты взамен простишь его не пристойное поведение.

— Не смей решать за меня, — мой голос дрожит, а глаза застилает пелена непрошенных слез, — После того как он задел мою честь, я не смогу простит ему его омерзительное поведение. Если я и выйду замуж, то только по любви, а не по холодному расчету.

Развернувшись на каблуках, я подхватываю подол платья бегу вверх по лестницы, прямиком в свои покои. Громко хлопая дверью.

Оказавшись в безопасности родных стен, я медленно оседаю на пол, у горящего камина. Слезы душат, все это, давит на меня.

Не знаю, сколько я так просидела, дождь на улице, наконец, стих. Под окном раздался голос брата, поднявшись, я, быстро подхожу, чтоб посмотреть, что там происходит. Окна моей спальни выходят прямо выезд из поместья, большие железные ворота распахнуты. Но ведь я помню, как Джем закрывал их.

Джем держит за узды вороного коня Вильяма, из парадной выходит брат. Вскочив на коня, он бросает на меня мрачный взгляд. Он знал, что я стою у окна, я всегда провожала его. Ударив коня по бокам, он пускается во всю прыть, растворяясь в ночной тиши.

Глубоко выдыхая, я зову Клару, распорядившись насчет ужина, иду переодеваться. Платье заслуживает хороший, чистки, ведь весь падал, промок и запачкан грязь.

Как обычно поужинав в полном одиночестве, я бреду обратно в свои покои. За столько времени я уже привыкла, что большинство вечеров, нахожусь одна в этом огромном поместье.

Мои шаги раздаются по пустому дому, в такой тиши мне кажется, что я могу слышать биение своего собственного сердца.

Проходя мимо зала для больших приемов, мой взгляд падает на приоткрытую дверь. Свет от канделябра в моей руке проник в залы, освещая картины. Как же давно я туда не входила, я вообще думала, что этот зал закрыт, как и множество других комнат. Войдя, я снова не могу не восхититься маминым вкусом. На позолоченных стенах, весят подлинные картины. Коллекция матушки. Она очень сильно любила искусства, музыку, литературу. От нее мне и досталась безграничная любовь к книгам.

На первом полотне, картина самого Рубенса, на ней изображён «Святой Георгий и дракон». Если мне не изменяет память, ее написали в 1606 году.

Проходя дальше, я встречаюсь с картинами Веласкеса и Карриччи Аинибале. Я хорошо помню, как мама могла чесами рассказывать про разных писателей и художников ее молодости. Над большим камином, который не зажигался с прошлого Рождества, висел ее прекрасный портрет. Писал его сам Вермеер, известный Лондонский художник. Прославившийся своей картиной «Вид Делфта». Она уже как семь лет весит в музеи Маурицхейма, это вроде в Гааге.

Подставив стул, я забираюсь повыше, чтоб посмотреть на полотно поближе. От канделябра я зажигаю еще несколько связей стоявших на камине.

С полотна на меня смотрят холодные, мертвые глаза мамы. Я провожу рукой по шершавому полотну. Краска местами потускнела.

Я смотрю на ее лицо, и все же не зря говорят, что я очень на нее похожа. Те же рыжие кудри, зеленые глаза. Даже родинка под нижней губой, точно такая.

— Я так скучаю по тебе мамочка! Вот бы хоть на миг услышать твой мелодичный голос. — по щеке скатилась слезинка. Нет, я не стану сегодня больше плакать. Тяжелые воспоминания тяготят мою душу, поэтому потушив свечи и плотно закрыв дверь, иду к себе.

Мои покои самые светлые в особняке, благодаря четырём окнам. Большая кровать из красного дерева хорошо вписывалась в интерьер. Большая гардеробная занимала почти пол части восточной стены. Резной туалетный столик стоит недалеко от кровати. Так же большое овальное зеркало, дополняет убранство. Его мне привезли из Франции, много лет назад. Помимо всяких женских аксессуаров и свечей, Шарлота каждый день приносит мне свежие цветы, и вазочку с фруктами. Возле окна которое выходило на сад, стоял журнальный столик, заваленный газетами, разными брошюрами. Это тоже заслуга Шарлоты. Ведь мой день не мог начаться без свежий газеты. Порой новости знать было необходимо, особенно сейчас, когда почти каждая страница кричит о количестве заболевших.

Полгода назад я слегла передела восточное окно, для меня сделали нишу для мягкого сидения. Теперь я могла с радостью сидеть у окна и читать, при этот наблюдать за прохожими и природой. Как она медленно сменяет один сезон, на другой.

Книжные полки буквально ломились от книг. Начиная с романов, поэзии и заканчивая стихами. Здесь были сборники от Джеффри Чосера, до Уильяма Шекспира. Выбрав свою любимую поэму Шекспира «жалоба влюбленной», я ложусь в кровать, на белые хлопковые простыни привезенные отцом из Персии.

Портьеры на окнах задвинуты наглухо, только свет свечей падает на книгу, которая уже зачитана до дыр.

Я начинаю монотонно читать вслух, зная, что кроме стен меня ни кто не услышит. Как в принципе и всегда.

— «С высот холма смотрел я в мирный дол,

Откуда эхо с чьей-то скорбью дальней

В одно сливалось. Я на стон пошел

И вот — увидел девы лик печальный:

Она ломала перстень обручальный,

Рвала письмо на части за письмом

И бурей сле…»

Громкие звуки бьющегося стела оборвал меня на полуслове. Откинув книгу, я выскальзываю из пастели. Приоткрыв дверь, я начиню прислушиваться к посторонним звуком.

Внизу слышны мужские голоса и тяжелые шаги по начищенному паркету. «Мародёры», проскользнуло у меня в мозгу. Скорее всего, они знали, что Вильям уехал страшно представить что будет, если они меня найдут. Я потихоньку возвращаюсь в комнату. Над камином висит отцовский мушкет и английский корзинчатый меч. Мой выбор пал на мушкет, махать мечем, я не усею и стрелять, конечно же, тоже. Но это лучше, чем железная палка в руке. Тем более отец в свое время научил меня, его заряжать, но я ни разу не стреляла. Как глупо с моей стороны, нужно было уговорить его.

Засыпав зернистый порох, я начиняю дуло пулями. Сняв предохранитель, я откладываю мушкет. По звукам доносящихся снизу, я легко могу определить, что эти негодяи пошли в кабинет отца. Он расположен прямо под моей спальней. Нужно было одеться, но сейчас уже нет времени. Я уже слышу одинокие шаги на лестницы. На мне лишь длинная ночная сорочка, почти достающая до пят. Накинув на себя шёлковый халат, я хватаю мушкет. Шаги приближаются, я отчетливо слышу, как кто- то роется в комнате Финна. Она по соседству с моей, благо там не чем поживиться.

Потушив свечи, я медленно выскальзываю из своих покоев, на цыпочках, ступая босыми ногами, я аккуратно отдаляюсь от спален. Крепко прижав к себе мушкет отца, на трясущихся ногах я прячусь в тень одной из колон.

Свечи горят не везде, этот коридор ведет в карантинное крыло. Куда мы до сих пор не решались ходить.

Мужчин как минимум пятеро, четверо переворачивают убранство внизу. Они громко хохочут, радуясь богатой добыче.