Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич. Страница 24

Но в отношении приказа обзавестись ручными жерновами в Военную коллегию поступили тоже очень разные суждения. Некоторые на самом деле признавали их полезность в военное время и рапортовали Миниху об их покупке, но другие просто отказывались заводить ручные мельницы, ссылаясь на то, что в округе довольно обывательских ветряных или водяных.

Итак, солдаты Смоленского полка, маршируя по Литве, отыскали где-то поле с неубранной рожью, скосили ее, обмолотили, перемололи имеющимися, пусть в небольшом количестве, ручными жерновами и выпекли хлеб. Но как можно было сделать это в походных условиях? Стоя на квартирах — у обывателей или в слободах — неважно, — для печения хлебов пользовались или хозяйской, или казарменной русской печью. Но в походе, на марше только у местных жителей и можно было разыскать «стационарные приспособления» для печения хлебов, и если съедались сухари, если они просто настолько опротивели, что нужно было срочно печь свежий хлеб, но при этом не имелось вблизи селений с избами, в которых были печи, солдаты все же из положения выходили. На бивуаках, в лагере строились временные печи для печения хлебов. В 1741 году, когда началась война со Швецией, ваши войска, что расположились в Выборгском уезде лагерем, не могли устроить печи из-за песчаной, нетвердой почвы, и приходилось возить муку в Сестрорецк, где хлеб выпекался в печах мастеровых людей оружейного завода.

Какими были эти импровизированные походные печи, мы не знаем. Надо думать, что способов устройства временных печей немало было выдумано в предприимчивой, умелой, способной устроиться в любых условиях среде русского воинства. Вот один из способов, описанный все тем же А. Т. Болотовым, на которого мы и дальше не раз сошлемся: «Как тут был заготовлен провиант, то должны мы были оный принимать и печь себе хлебы. При сем случае случилось еще нам печь хлебы сии в земляных печах и растворять квашни в ямах: зрелище до того невиданное и по новости своей любопытное. Мы, увидев помянутые ямки и в них в рогожах и в мешках растворяемое тесто, а для печения хлебов другие, выкопанные наподобие нор, дивились и не хотели верить, чтоб могло выйти что-то хорошее, но удивление наше увеличилось, когда увидели после хлебы и сухари столь хорошие и вкусные, что таковых мы до того времени не едали».

Читаем дальше рапорт подполковника Смоленского полка и узнаем, что за время марша из 996 нижних чинов части дезертировали 88 человек, и автор отчета простодушно выдал нам причину побегов, недоумевая, отчего бежали люди, если «в иных местах было провианту не нужда». Да, не может быть сомнений в том, что основным поводом к побегу на марше по Литве, являвшейся театром военных действий, а потому и «оскудевшей», были недостатки в обеспечении солдат едой. Солдаты покупали продукты за собственные деньги, а те, кто не имел их, питались овощами — благо еще имелись на огородах обывателей! К тому же, мы помним, военнослужащим пришлось тащить на себе часть обоза и артиллерию и «в грязех и на гору», что при скудном пайке еще более утяжелило их положение. Да, насколько бытовые удобства на постое, как мы говорили уже, зависели часто не от положений военного законодательства, а от привычек, личного «вкуса», от уровня благосостояния хозяина, что, в общем, зависело и от района страны, настолько и уровень провиантского обеспечения находился в тесной связи с богатством края, в котором квартировал полк. В доказательство сошлемся на записки Болотова: «Стояние наше на месте было хорошо и худо (в Лифляндии, 1755 год. — С. К.). В тепле и свете недостатка мы не имели, напротив того, в потребной для нас провизии и съестных припасах претерпевали иногда оскудение, ибо по бедности и суровости тамошних жителей не можно было ничего доставать купить у них ни за какие деньги, а от городов находились мы в далеком расстоянии».

А теперь прокомментируем сообщение рапорта, где говорилось о том, что во время марша от Таруни до Познани полк квартировал в деревнях и питался «у господарей», стол которых оказался, надо думать, настолько богатым, что смоленцы больше не испытывали недостатка в провианте. Но почему? Дело в том, что полк шел тогда в Померанию через Польшу, с которой у русских имелся договор. По трактату 1707 года поляки, выполняя союзнический долг, обязались поставлять на российское войско «с 1 мая на шесть месяцев по 2 фунта оржаной решетной муки на день каждому солдату». Трактат, включивший этот пункт, являлся большим успехом русской дипломатии, и Петр I срочно остановил закупки провианта на находившиеся в Польше полки, а предназначавшиеся на приобретение хлеба деньги рекомендовал использовать на покупку у польских обывателей других продуктов питания, рассуждая очень «политично» и тонко: «…тем можно учинить своим людям выгоду, а им (полякам. — С. К.) голос такой, что покупаем».

Однако то ли приказ царя был на местах неверно истолкован и стоящие на польских квартирах русские полки прибегли не к покупкам, а к обыкновенным реквизициям, то ли покупки эти делались лишь с учетом интереса «покупателей», — во всяком случае, жалобы начинают поступать уже в год заключения трактата. Шляхта жаловалась, что солдаты берут «вместо провианту волами и иною скотиною», но реквизицией мяса дело с незаконными сборами не ограничилось. Все в том же 1707 году канцлеру Г. И. Головкину пришлось иметь неприятный разговор с генерал-комиссаром князем В. А. Долгоруковым, которому дали понять, что сахар, изюм и перец, так полюбившиеся квартировавшим в Польше войскам, в оговоренный по трактату провиант не входят.

Но внушение не оказало должного действия, и вскоре польские послы обратились с официальным протестом к русскому правительству. Вот что сказали они в своем гневном заявлении: «Берут по своим прихотям офицеры, кто что захочет, и чего в иных местах, а именно по деревням, купить и промыслить невозможно, то есть корицу, сахар, гвоздику, лук, перец, огурцы большие и малые, а к тому же еще и пиво, мед, вино, и за то, ежели где оного не сыщется, правят многие деньги и берут под этот провиант подводы и лошади, кто до которых мест захочет, чего терпеть им больше невозможно, ибо и самим им, владеющим, от подданных своих насущного хлеба уже мало осталось». Послы говорили, что полякам было куда легче при шведах, и жаловались, что теперь на провиант для русских с каждого «дыма» уходит 50 злотых. В основном их обиды касались офицерского корпуса, и они предлагали вообще лишить права на бесплатный провиант имеющих, как они считали, значительные денежные оклады офицеров, способных приобретать продукты за свой счет. Если заявление, говорили послы, не будет удовлетворено, то Речь Посполитая вовсе откажется от снабжения русской армии провиантом.

Но ультиматум Польши натолкнулся на стену решительного протеста со стороны России. В ответ на заявление послов русское правительство в свою очередь заявило, что войска на территории Польши находятся лишь потому, что этого требуют условия безопасности страны-союзницы, «для сохранения живота и вольности их от неприятеля», что на эти цели русскими уже издержаны «многие миллионы», которые следовало бы потратить полякам. Кроме того, заявление отводило и обвинения в незаконных сборах продуктов, — «излишняго ничего у них не берется, и излишняго имать накрепко закажется». Таким был ответ России польским представителям.

И меры по борьбе со злоупотреблениями в сборе провизии с польских обывателей на самом деле не заставили себя ждать. Оглашаются по армии «жестокие» указы, запрещавшие брать у населения что-либо силой, без оплаты. Но одними репрессиями делу трудно было бы помочь — голодный солдат способен был переступить закон, что бы ему за это ни грозило. А поэтому русская военная администрация спешно рассылала по польским местечкам «универсалы» с призывом к обывателям заранее подготавливать для продажи и хлеб, и всякие другие припасы. И в том случае, если предложения «универсалов» игнорировались, местное население уже как бы на законном основании могло быть подвергнуто принудительной продаже их запасов продовольствия. Меншиков по этому поводу писал в 1712 году: «… принуждены будут силою брать, где какое пропитание сыщут, и тогда удержать будет их невозможно, к тому ж и вину поставить им будет нельзя (русскому войску. — С. К.), понеже никто, видя способ к получению пропитания, з голоду уморить себя не захочет».