Последний козырь - Томан Николай Владимирович. Страница 13

— Вы уверены?

— Все равно, как если бы вы мне отца родного показали.

Как только Стрельцов доложил Ковалеву о разговоре с Жуковым, полковник распорядился:

— Немедленно вызывайте машину — едем в Первомайский! Возьмите с собой кого-нибудь из сержантов.

Возле Грибовского отделения милиции машина останавливается, Стрельцов выходит и спустя несколько минут возвращается вместе с лейтенантом Карцевым.

— Докладывайте, — коротко приказывает Ковалев лейтенанту.

— Как мы и предполагали, в почтово-телеграфном отделении станции Грибово в те дни дежурила одна и та же телеграфистка, — сообщает Карцев. — Я имею в виду случаи, когда в Грибово приходили из Прудков интересующие нас телеграммы.

— Ее фамилия Иванова? — спрашивает Стрельцов.

— Так точно, товарищ капитан, Иванова Елена Семеновна.

— После того как я показал Жукову фотографию шофера Иванова, и он узнал в нем бывшего сообщника Козыря Куркуля, я уже не сомневался более, что совпадение фамилии грибовской телеграфистки с фамилией первомайского шофера не случайно, — удовлетворенно произносит Стрельцов, и усталое лицо его заметно светлеет.

Спустя полчаса машина останавливается возле дома Иванова. Из нее выходит Стрельцов и решительно стучит в калитку.

За забором начинает лаять собака, но никто не отзывается. Подождав немного, капитан стучит снова, уже громче. Опять никакого ответа, только лай свирепеет все больше.

— Может быть, сбежал? — высказывает предположение Карцев.

— Это исключено: за домом неусыпно вели наблюдение. Да он и сам человек неглупый, на рожон не полезет. Не понимает разве, что бежать, да еще с простреленной рукой, очень рискованно. Куда надежнее невинно пострадавшего разыгрывать. К тому же он, наверное, все еще уверен, будто против него нет никаких улик. Что-то слишком уж долго не открывает никто?!

Едва капитан собирается постучать в третий раз, как из соседней калитки выходит сержант Ерошкин.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — приветствует он Стрельцова. — Можете не беспокоиться — тут он.

И почти тотчас же за калиткой раздается голос Иванова:

— На место, Полкан! Чего разгавкался!..

Не спрашивая, кто стучит, Иванов широко распахивает калитку и выходит на улицу.

— А, товарищ капитан! — восклицает он, приветливо кивая Стрельцову. — Заходите, пожалуйста. Давненько вы меня не навещали. Я уж думал, что и не зайдете больше.

— Здравствуйте, Куркуль!

Стрельцов делает знак приехавшему с ним сержанту. Вдвоем с Ерошкиным они быстро обыскивают Иванова.

— Вы, видно, путаете меня с кем-то, — возмущается Иванов. — Или шутите, может быть?..

— Какие уж там шутки, — хмуро усмехается Стрельцов.

Иванов держится с отменным хладнокровием и ничем не выдает своего волнения.

— Ваша воля, — говорит он обиженным тоном. — Можете шутить, если это вам нравится. Похоже, вы действительно меня с кем-то спутали…

— На сей раз уже не спутаем, — замечает молчавший до сих пор и с любопытством рассматривавший Иванова Ковалев. — Товарищ сержант, в машину его!

Когда Иванова вводят на допрос к Ковалеву, он произносит тоном глубоко обиженного человека:

— Что же это получается, гражданин начальник? Стоит только бывшему правонарушителю, честно отбывшему свой срок наказания, попытаться встать на честный путь, как ему сразу же пришивают какое-то дело.

— А против того, что ваша воровская кличка Куркуль, уже не возражаете, значит? — спрашивает полковник, дивясь его выдержке.

— А чего же тут возражать теперь? — пожимает плечами Иванов. — Это вам нетрудно было установить, хотя я, откровенно говоря, забыл указать свою судимость в анкете, которую заполнил при поступлении на работу.

— Почему под Козыря работали? — задает вопрос Стрельцов.

— То есть как это под Козыря? Я и не думал…

— Да, сначала не думали, — строго прерывает Иванова Ковалев. — Сначала хотели только его методом воспользоваться. А когда по всей дороге слух пошел, будто все совершенное вами дело рук Козыря, решили, что вам это только на руку. Милиция, мол, обязательно по неверному пути пойдет. Вы и в самом деле чуть было нас не провели, заявив, что ранил вас какой-то бандит, по внешнему виду похожий на Козыря. На самом же деле вас в ту ночь лейтенант Карцев ранил на крыше товарного поезда на перегоне Грибово — Первомайская, когда вы снова собрались девятьсот восьмой ограбить.

— Это еще нужно доказать! — зло восклицает Иванов.

— И докажем, — спокойно продолжает Ковалев, закуривая сигарету. — Сестрица ваша, Елена Семеновна Иванова, расскажет нам, как передавала вам содержание телеграмм, адресованных на имя то Гусакова, то Тюрина, но не востребованных ими, ибо адресатов этих и не существовало. Внесет нужную ясность и отправитель этих телеграмм, наводчик ваш Орликов, по кличке Семафор. Попался он, отправляя вам последнюю телеграмму, хотя на сей раз она была адресована реально существующему лицу и текст ее почти соответствовал действительности. Истинный же смысл ее был, конечно, все тот же: сообщение о вагоне с ценным грузом и местонахождением стрелка охраны.

На все доводы Ковалева и Стрельцова Иванов отвечал упорным молчанием, а иногда и злобной усмешкой. Сдался он лишь тогда, когда во дворе его дома нашли искусно замаскированный тайник. В нем кроме награбленных товаров обнаружен был и пистолет, пулю из которого он выпустил в стену собственного дома, имитируя покушение на самого себя.

А несколько дней спустя на имя полковника Ковалева приходит сообщение о дальнейшей судьбе подлинного Козыря. При побеге из заключения он был ранен и погиб в одном из многочисленных болот, через которые приходилось пробираться. Труп его после длительных поисков был обнаружен и опознан.

— Можно считать, что на нашей дороге этот псевдо-Козырь и в буквальном, и в переносном смысле был последним козырем бандитской "колоды", — рассказав об этом Карцеву, подвел итог капитан Стрельцов.

ИМЕНЕМ ЗАКОНА

Майор Миронов не верит ни в какую интуицию. Его бог — неопровержимые факты. Их, правда, не легко добыть, но он предпринимает все возможное, а подчас и невозможное, чтобы они в конце концов оказались у него в руках. И как бы ни было трудно, он всякий раз делает это не только с большим усердием, но и с удовольствием, видя в этом свое призвание. Поэтому-то он и досадует на своего начальника подполковника Волкова, которому для суждения о людях вроде и не требуется никаких фактов. Он если и не с первого взгляда, то уж во всяком случае в весьма непродолжительное время либо "поверит" в кого-то, либо сразу же в нем "усомнится".

— У Василия Андреевича хорошее "чутье", — уважительно говорят о нем почти все сотрудники, а Миронова это только злит.

— Что значит любая интуиция без фактов, без доказательств? — негодует он. — И потом вообще не очень-то серьезно в наш век столь блестящих успехов науки в целом и криминалистики в частности говорить о каком-то "чутье", о возможности "поверить" в кого-то или "усомниться" в ком-то… Это же отбрасывает нас к криминалистическому знахарству…

Ну, конечно же, он не говорит всего этому самому Волкову. И не потому, что боится. Просто он уважает этого человека при всем своем несогласии с его методом и взглядами на людей. Вот и теперь начинает действовать ему на нервы ни на чем, казалось бы, не основанная предубежденность Волкова к старшему лейтенанту Антипову. Звезд с неба тот не хватает, конечно, до этого ему далеко, но он отличный, незаменимый исполнитель. Ловкий, предприимчивый. Что в нем не нравится Волкову, не очень понятно даже…

Ну да, эти фотографии, которые так пристально рассматривает сейчас Волков, действительно не удались Антипову. Но ведь тому есть свои причины — аппарат для ночных съемок пока еще плохо освоен. Есть у него и еще кое-какие промахи, — а у кого их нет? Почему же тогда прощает он это другим оперативным работникам, а к Антипову так придирчив?