Окаянные - Белоусов Вячеслав Павлович. Страница 11

Грязные умники сподобили его на неслыханную гнусность — обокрасть мастерскую двоюродного дяди, куда он был принят учеником по просьбе отца. Начинающему революционеру поручили изъять из гравёрной инструменты для изготовления поддельных печатей, и тот был пойман с поличным. Кража у приютившего родственника, хотя её и попытались не раздувать, покрыла семейство неслыханным позором. Воришка, давший клятву молчания партийным сотоварищам, не проронил ни слова в своё оправдание, но чувствуя себя гадким псом, укусившим руку его кормящего благодетеля, не дожидаясь проклятий отца, сбежал из дома и всю оставшуюся жизнь пытался смыть чёрное пятно. Однако первая же его попытка доказать, что проступок не был продиктован низменными мотивами, закончилась чудовищным провалом: для налаживания связей с московскими анархистами он отважно вызвался ехать в Белокаменную и был арестован. То ли ему не доверяли в связи с первой неудачей, то ли от него намеренно пожелали избавиться по социальным или национальным мотивам, только юнец был коварно предан и сдан в лапы жандармерии провокатором — самим же главарём банды, которая готовилась не к какой-то политической акции, а намеревалась ограбить банк в Москве, для чего и требовались знания и поддержка местных.

На допросах задержанный держался достойно. Ничего и никого не выдал. Впервые назвавшись Генрихом Ягодой, твердил, что приехал принять христианство, чтобы устроиться на работу. За неимением веских улик, как еврей, не имевший права жить в Москве, был осуждён к двум годам ссылки.

С изменением имени и вероисповедания, словно по мановению волшебной палочки началась меняться и сама жизнь Генриха: по случаю амнистии, объявленной в знак празднования 300-летия дома Романовых, ему наполовину был сокращён срок наказания и через год, перебравшись в Санкт-Петербург, он устроился на Путиловский завод. Вот тогда и помчался он, будто обруч, пущенный жёсткой рукой с горки под откос по булыжной мостовой прямо-таки фантастической своей судьбы.

Грянула Первая мировая, призван в армию, в мерзких окопах собственной шкурой познал шаткость бытия и ужас предчувствия настигающей смерти, ефрейтором стрелкового полка был ранен, демобилизован, а когда к тому же докатилась горестная весть о расстреле второго брата Льва за попытку поднять мятеж в боевой части, очутился в большевиках, громче остальных ратовавших: "Штык в землю! Долой царя-кровопийцу!" Партийных поручений не чурался, бывало, и агитки в газетки пописывал, и сам редактировал печатные листки, а в одной из передряг ему посчастливилось укрывать от погони самого Николая Подвойского и, спасённый от жандармов, руководитель "военки" — организации боевых дружин большевиков, оценив его действия по достоинству, немедля приблизил Генриха к себе, поручив ему ответственную роль среди помощников, после чего их невольное знакомство переросло в более близкие и доверительные взаимоотношения. Старший и опытный профессионал помогал понравившемуся аккуратному, исполнительному молодцу и советом, и делом ещё долгое время. Конечно, они были рядом во время февральских военных действий [35], когда удалось захватить дворец Кшесинской [36] и даже разместить там большевистский штаб, и в бурные дни и ночи Октябрьского переворота, когда один командовал боевым отрядом, а другой — всеми вооружёнными действиями по штурму Зимнего дворца.

Бурные ликования в стане победителей не затянулись. Шедший "впереди с кровавым флагом в белом венчике из роз" [37] оставил их, лишь начались чествования. Составляющие значительную часть эсеры и разномастные попутчики затеяли бесконечные разборки и откровенные драчки по поводу главенства во власти и раздачи портфелей министров в правительстве. Даже среди старых революционеров пошли трения; меньшевики и ранее не особенно считавшиеся с большевиками, вставляли палки в колёса в каждом удобном случае незадачливому их кандидату, напоминая прежние малейшие грешки. Недобитые враги, воспользовавшись разгоравшейся склокой, тут же организовали всероссийскую забастовку служащих государственных учреждений. Голод, холод, обнаглевшие банды уголовников и мародёров грозили столице большой бедой. Ленин, всё же спешно избранный председателем Совета народных комиссаров, первым учуял смертельную опасность, нависшую над республикой, и в течение нескольких дней Дзержинский по его поручению создал монстра, способного дать отпор коварному злодейству в любом обличии. Заранее не пугая народ, название ему дали попроще и совсем мирное, объявив Комиссией, как в старые имперские времена. Однако заглянувший в особо секретный документ враз заметил бы, что каждый раздел задач, обозначенных в положении той "невинной" на вид Комиссии начинался недвусмысленными полномочиями "беспощадно вести борьбу!.." [38]

Естественно, большевики постарались принять все меры, чтобы центральная и подчинённые ей равнозначные комиссии на местах при губернских советах укомплектовывались наиболее надёжными и проверенными в боевых операциях беспощадными к врагам бойцами. Кроме того, что возглавлял её сам Железный Феликс, в состав Коллегии ВЧК от Центрального комитета ВКП(б) был делегирован Сталин, и с той поры он до конца своих дней никогда не упускал из-под пристального внимания деятельность этой организации, как бы она впоследствии ни переименовывалась: ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ.

Достойны этим двум личностям были и прославившиеся впоследствии кровавыми подвигами их подчинённые. Нет необходимости перечислять особ, занимавших посты на верховных должностях. Не без содрогания в те времена произносилось инакомыслящими имя фурии красного террора Розалии Залкинд, прозванной Демоном смуты за нечеловеческую жестокость даже сотоварищами. Сменив невзрачную купеческую фамилию на мягкое и как-то по-домашнему звучащую кличку Землячка, Розалия, оказавшаяся в Крыму у руля зловещей "тройки", уничтожив десятки тысяч пленных солдат, офицеров и чиновников Белой армии, принялась за интеллигенцию, священников, бывших дворян и купцов. Когда патронов на гражданское население перестало хватать, люди, набитые в трюмы, пошли на дно вместе с баржами и отслужившими свой век кораблями. Азарт неистовой дамы попытался остановить не отличавшийся мягкосердечием Ленин, но шустрая фурия тут же нашла ходы к Сталину, и тот поддержал её. Рангом ниже была на Брянщине так называемая Хайка-чрезвычайка, будущая жена самого героя Николая Щорса. Фрума Хай-кина, несмотря на приятную внешность и недоразвитое телосложение, в кожаных штанах и с болтающимся на боку маузером, хватала, допрашивала, судила и расстреливала "контру" сама или доверяла это дело своим подручным — китайцам, казахам, оформленным в боевые отряды при ЧК.

С подачи Подвойского, дружившего с Дзержинским ещё с подполья, Генрих Ягода в далёкие края направлен не был; он остался в столице и под началом известного уже многим, но не отличавшегося кровожадностью, Моисея Урицкого, обосновался в Петроградской ЧК. Моисею Соломоновичу по своему миролюбивому демократическому нраву правильнее было бы уподобиться адвокату Плевако [39] и защищать права обиженных и обделённых в судах, ведь он окончил в своё время юридический факультет Киевского университета. Но после учёбы его ждала положенная служба в армии, и законопослушный вольноопределяющийся, попав в полк, увлёкся революционной агитацией, за что загремел в тюрьму.

Каким образом противник смертельной казни стал начальником Петроградской ЧК, трудно объяснить. Можно предположить, что тому поспособствовал уважавший его Лев Розенфельд — он же Каменев, имевший большой авторитет в Политбюро ЦК РКП(б) и придерживавшийся тех же взглядов на кровопролитие ещё с той поры, когда посмел открыто выступить в газете с собственным мнением относительно вооружённого восстания, чем вызвал негодование Ленина и заслужил от него историческое прозвище "политической проститутки". Впрочем, пришла пора, и, напуганный зверствами только что созданных чрезвычаек, тот же Ильич поручил тому же Льву вместе с Железным Феликсом переделать положение о комиссиях и урезать их полномочия в насилиях, однако остановить процесс было уже невозможно.