Окаянные - Белоусов Вячеслав Павлович. Страница 4

— Что вам мешает? Или кто?

Генриха прошиб пот, он чувствовал, как мокрятся и уже набухают надбровья, но не смел шевельнуть рукой, чтобы смахнуть капли с лица.

— Я пригласил вас не в молчанку играть.

— Задача ликвидации врагов за рубежом, товарищ Сталин, не в компетенции моего отдела, — смог он выговорить. — Я не владею…

— Плохо, что не владеете, — перебил Генеральный. — Вы же член Высшей коллегии?

— С сентября двадцатого, товарищ Сталин.

— И исполняете обязанности заместителя товарища Дзержинского вместо больного.

— Не совсем так… — замялся Ягода. — Нет приказа.

— Это неважно. Я вот владею ситуацией тоже без приказа, — шутил он или балагурил со злости, разобрать было невозможно: усы топорщились и жёлтые прокуренные зубы дрожали в оскале, но, казалось, он больше готов был укусить, нежели улыбаться.

Ягода учуял фальшь: Сталин входил в состав Высшей коллегии ВЧК с первого дня её образования, он был делегирован туда Центральным комитетом большевиков и с тех пор не выпускал её деятельность из-под своего пристального внимания, вникая даже в особо секретные вопросы.

— Значит, не доверяют вам, раз не знаете о моих поручениях, — прихлопнул ладошкой по столу Генеральный.

— Нет, товарищ Сталин… то есть да, — заторопился с ответом Ягода, запутался и смутился. — Я хотел сказать, что недоверия к себе не замечал.

— А ведь чекисту надо бы примечать всё, — поднялся из-за стола Генеральный, покосился на него, сделал шаг ближе. — Присаживайтесь, товарищ Ягода. Мы, помнится, встречались с вами раньше. Под Царицыном? Не забыли?

— Так точно, — дёрнулся подняться Генрих, но Генеральный уже был за его спиной и жёсткой ладошкой по плечу прижал вниз. — Тогда вы произвели на меня приятное впечатление.

— Спасибо, товарищ Сталин.

— Теперь, значит, ваши орлы охраняют здоровье и покой Ильича в Горках?

— Так точно. Под мою ответственность. По рекомендации товарища Петерса старшим группы охраны назначен большевик, латыш Пётр Пакалн [10], в органах вэчека с 1919 года. Ответственный за охрану — член коллегии Абрам Беленький [11].

— Знаю, знаю… С товарищем Беленьким знаком. Справляется. Даже чересчур. Товарищ Крупская как-то жаловалась, что её не всегда допускают к Ильичу. Допекают в прогулках. Лезут в почту. Не прислушиваются к советам профессора Фёрстера [12].

— Но есть постановление Политбюро, товарищ Сталин…

— Всё правильно. Так и действуйте впредь.

— А доктор Фёрстер к тому же настаивает на долгих прогулках.

— Всё верно. Я с ним встречался. Его мнение — Ильичу свежий воздух и отвлечение от лишних мыслей, газет и всякой писанины — лучшее лекарство. За этим надо следить. Он грибки любит. Вот пусть их и собирает.

— Я приму меры.

— А женские капризы понятны, но вот любые треволнения товарищу Ленину смертельно опасны. Я так ей и объяснил. Только почему ограничения на посещения вождя не для всех?

Жёсткая ладошка опять пресекла попытку Ягоды вскочить на ноги.

— Но тогда к Ленину приезжал Феликс Эдмундович, товарищ Сталин.

— И что же? Решение Политбюро по этому непростому вопросу принималось всеми членами. В том числе голосовал и товарищ Дзержинский. Значит, должен исполнять.

— Мне докладывали, но я счёл…

— Вы допустили промах. И к тому же скрыли от Политбюро.

— Я…

— Не с кем посоветоваться? На то есть Генеральный секретарь, если до Политбюро далеко.

— Виноват, товарищ Сталин.

— В партии не может быть исключений ни для кого. Решение Политбюро — это приказ. И он распространяется на всех.

— Виноват.

— Я всегда на месте. Не стесняйтесь, — похлопал его совсем по-дружески Генеральный. — А то будете помогать Ильичу грибки собирать…

— Спасибо, товарищ Сталин. Больше подобного не допущу.

— А как же вам удалось оказаться в подчинении товарища Дзержинского? — услыхал из-за спины Ягода и вздрогнул, не успев расслабиться.

Сталин уже стоял у окна и раскуривал трубку.

— У Подвойского в военных инспекторах у вас получалось. И Управляющим делами зарекомендовали себя у него неплохо?..

Ягода молчал, зловещие "грибки" смутили его.

— Яков Михайлович ваш родственник?

Ягода почувствовал, как теряет под собой опору, он словно провалился в пространстве, всем нутром ощущая, что падает в пропасть; с открытыми глазами он ничего не видел, только пустота и ужас вокруг, в горле пересохло, подступало удушье.

— Жаль, товарищ Свердлов был замечательным человеком и прекрасным руководителем, — вернулся к нему слух. — Настоящий большевик. Мудр не по годам. Горько, что ушёл от нас рано, до конца не раскрыл своих возможностей. Я с ним дружил, в ссылке довелось быть вместе.

Ягода оживал, жизнь возвращалась к нему вместе со спасительным дыханием, он слышал, как бешено стучит кровь в висках.

— Рано, очень рано мы его потеряли, — голос звучал без интонаций откуда-то сверху сам по себе, деревянный голос без эмоций. — Достойной замены не найти. А ведь теперь мы партию перестраиваем. Пора делать ставку на молодых.

Сталин дымил трубкой, медленно расхаживая по кабинету, и разговаривал, казалось, с самим собой.

— Мы, старые большевики, встревожены. Напряжённая работа вырывает из наших рядов лучших. Многие болеют, сказываются тюрьмы и каторги. Вот занемог товарищ Дзержинский, а ведь народ называл его Железным. Не так ли?

— Так точно, товарищ Сталин.

— А раз народ нас ценит, мы не имеем права на болезнь. Вот и работают старики на износ. Смену надо растить. Смену. Это главная задача партии на сегодняшний день. Политбюро помнит об этом, твердит постоянно, но на местах некоторые нерадивые не торопятся. Превращаясь в чинуш, обрастают плесенью и не замечают этого. Есть и такие, себе на уме, цепляются за кресло, хотя мозги уже не те, не способные думать о будущем. Они заботятся о собственном благополучии. Нэп сыграет с ними ещё большую шутку. Паутиной мещанства обрастут. Народ всё это видит, а глупцы слепы, — голос Генерального заметно изменился, он натуженно и зло дребезжал, резал слух; в такт фразам Сталин жёстко рубил воздух, словно топором, размахивая рукой с дымящейся трубкой и явно забыл про посетителя.

Ягода совсем пришёл в себя, пошевелил пальцами в сапогах — живой. Глубоко вздыхая, он даже на миг-другой закрывал глаза, так становилось ещё спокойнее, но вздрогнул от ладони, тяжело опустившейся на его плечо. Сталин неслышно подобрался сзади.

— Забывать о важном — непоправимая болезнь, — ворвался в уши Ягоды злой назидательный голос. — Свойственно это не только старикам, но и беспечным молодым глупцам. Надеюсь, яды, используемые в своё время преступниками для отравления пуль, обнаружены?

Переход от одного к другому был слишком резок, вопрос застал Ягоду врасплох, он с трудом старался догадаться, что интересует Генерального, что тот от него допытывается.

— Я понимаю, товарищ Менжинский посчитал лишним озадачить вас моим поручением? — Не дождавшись ответа, Генеральный развернулся и тяжело зашагал к столу. — Для судебного процесса это очень важное обстоятельство. Хоть минуло несколько лет, вам следует их найти. — Кресло жалобно скрипнуло под его грубо упавшим телом. — Я уверен, у эсеров существовала специальная лаборатория, и были люди, которые профессионально этим занимались. Насколько мне известно, Семёнов об этом умолчал, но, возможно, этим никто из ваших глубоко не интересовался. Яды и лаборатория должны быть найдены. — Сталин поймал его глаза и уже не выпускал из своих, въедливых и суровых. — И разберитесь с причинами всех этих грубых промахов, товарищ Ягода. Мнению умников от медицины, что яд не повлиял на прогрессирующую болезнь Ильича, я не верю. Пули извлекли, яда, видите ли, нет, чем же он страдает и почему? Ему лучше не становится, значит, был яд! — Он грохнул по столу кулаком, помолчал, и, поедая Ягоду глазами, завершил: — Затянулось выздоровление… А мы посоветуемся, небрежность это или… или что опаснее.