Окаянные - Белоусов Вячеслав Павлович. Страница 42

— К чему эта бабья истерика? Успокойтесь. — Постучал ногтем по краю чашки. — Вот уж не думал. С нервишками у вас давно подобное? — голос его был холоден и сух. — Я тронут, но, простите, не заслуживаю этих панегириков по свою душу. Я поступил, как и должен был поступить сильный, защищая слабого, угодившего в западню. Подымитесь и приведите себя в порядок. Теперь, после всего здесь вами высказанного, можно надеяться, — после вашего раскаяния, я прошу ещё раз запомнить. Это яма, в которую угодили, для нас обоих, любезный Павел Петрович.

— Я столько причинил вам неприятностей…

— Гадостей, — поправил его Ягода, хмыкнув.

— Я осознал, как многому вам обязан…

— Всё главное впереди.

Казалось, они разговаривают на разных языках и не слышат друг друга.

— Только теперь…

— Всё впереди. Надо дождаться, что они ещё преподнесут нам. Многое в руках Паукера, многое от него зависит. Информация прежде всего поступит к нему. Этот человек новый, подступы к нему пока только намечаются.

— И вот эта гадкая, подлая ловушка, в которую я по собственной глупости угодил! — поднялся наконец, пошатываясь, Буланов.

— Теперь поздно, надо думать о другом.

— Но поверьте, это случилось невольно! Ненамеренно!

— Что за бред! Я не сомневаюсь.

— Мы с Рудольфом Ивановичем пережили столько!.. Наверное, поэтому я утратил бдительность.

— Прониклись, значит. Крепкий чертяка этот ваш Аустрин. До сих пор не зашёл душевно объясниться. Тоже гадает, не поздно ли отступиться?

— Что вы! Нас обоих измучила затянувшаяся ваша неопределённость. Рудольф Иванович уже стал сомневаться, что вы убедились в нашей преданности. Мы не ваши соперники и уж тем более не ваши враги!

— Ну-ну, любезный, позвольте. О каких врагах речь? В нашей конторе врагов нет и не было. Существует, я бы сказал, некоторое недопонимание среди молодых. Особенно проявляется на первых порах их деятельности. Приходят с периферии, не успевают оглядеться, тычутся, словно слепые щенята, не зная, чью сиську сосать. А остепеняться, всё встаёт на своё место. Вот и у вас с Аустриным затянулся процесс. Но теперь, надеюсь, вы с ним определились. Ваша искренность меня почти убеждает.

— Рудольф Иванович уже не знал, как поступить, собирался подавать рапорт товарищу Дзержинскому о переводе в глубинку, чтобы вы не заподозрили нас в больших грехах.

— А вот это зря. Вы мне оба необходимы здесь. Без надёжных помощников испытываешь трудности. Козни, жертвами которых мы можем стать, устранить возможно, лишь объединившись.

— Вы нам доверяете?

— Хотелось бы ближе пообщаться с вашим земляком, бывшим пензенским начальником. Прямо кроту подобен, из норы не вытащить.

— Теперь всё изменится.

— Надеюсь. У вас в Пензе остались друзья?

— Конечно.

— Друзей много не бывает. Это опасно.

— Наши пойдут за нами без сомнений.

— Ну, вот, вы опять про своё. Павел Петрович, куда это вас забирает? Я никуда не призываю, а вот сомневаться всегда надо, но только, — Ягода со значением поднял большой палец, — до принятия решения.

— Я клянусь в своей преданности, Генрих Гершенович.

— Довольно, — грубо прервал его Ягода, сдвинув брови. — Не следует серьёзные чувства превращать в дешёвые мелодрамы. Я вас услышал. А это ко многому обязывает. Надеюсь, вы понимаете?

— Так точно.

— И вот без этих "есть, так точно" впредь обойдёмся, — поморщился Ягода. — Не люблю солдатского жаргона.

Смутившись, Буланов опустил голову.

— А теперь давайте перейдём к нашему делу.

— Да-да, конечно, — вытянув шею, Буланов старался завладеть глазами Ягоды.

— Обмозгуем ситуацию ещё раз в спокойной обстановке. — Генрих вернулся к своему креслу, отставил пустую чашку, закурил и, закинув ногу на ногу, откинулся на спинку. — Так что вас осенило в автомобиле?

— Я почувствовал ещё там!.. — подхватил, словно ждал этого вопроса, Буланов. — Меня прямо осенило!.. Теперь я начинаю догадываться, почему вас до сих пор никто не разыскивал по телефону.

— Разгадывать загадки не в моём вкусе, я же предупреждал.

— Виноват. Я, пожалуй, начну с Сакуры…

— С кого?

— С Сакурова Артура Аркадьевича, сотрудника особо секретного отдела. У нас он недавно. Переведён, а вернее, откомандирован из Иностранного отдела. Нелегально работал в Маньчжурии, возглавляя разведгруппу "Самурай", где и получил эту агентурную кличку за знание японского языка и совершенное владение искусством восточных единоборств с любым видом оружия.

— Это тот самый молодчик, искалечивший сослуживца?

— Он самый.

— Из бывших циркачей, колесивших в поисках приключений по белому свету? Отечественный Гарри Гудини? [97] Ты мне не сказки плетёшь?

— Революция взорвала сознание и не таких, Генрих Гершенович, вывернула Россию наизнанку. И не одних мерзавцев наживы ради прельстили наши ряды.

— Ну-ну… Давайте-ка без лозунгов.

— Есть и похлеще ребята. Но в рукопашной схватке Самурай равных не знает. И стреляет по-снайперски с обеих рук. У него даже психология на этот счёт своя, он, конечно, особенно не придерживается, устарели некоторые средневековые учения Бусидо [98], но благородство, славное кредо самурая, чтит, за что и пострадал серьёзно в Монголии.

— Вы упоминали Маньчжурию?

— В Гражданскую, когда изрядно намозолил глаза пресловутый барон Унгерн, объявивший себя царьком Дальнего Востока и реставратором империи Чингис-хана от Тихого океана до Каспия, Сакурова направили нелегально в Монголию для ликвидации зарвавшегося негодяя. Вам, конечно, известно, как прекрасно он справился с поставленной задачей. Уже в августе прошлого года барон был арестован, публично осуждён и расстрелян.

— Насколько мне известно, арест был произведён монгольским князем, а отряду красных партизан под руководством Щетинкина Унтерн был лишь передан с рук на руки.

— Кто же посмеет рассекречивать имена наших лучших агентов, Генрих Гершенович? За крупными операциями всегда маячат их тени. Товарищи Дзержинский и Менжинский владеют надёжными ключами, а потомки когда-нибудь узнают имена настоящих героев, сыскать же монгольских князей на эту роль в ту пору было нетрудно.

— Ну-ну, — хмыкнул Ягода, — сказано отменно. Однако, какое отношение ваш герой имеет к той яме, в которую угодив, вы затащили и меня?

— Как вы не догадываетесь? Я, наверно, нескладно изъясняю, извините, — заторопился Буланов. — Они же хорошо знают друг друга ещё по Иностранному отделу и были друзьями.

— Ваш Самурай и Карлуша?

— Виктор Карлович, смею напомнить, руководил в своё время Иностранным отделом. Поэтому, прознав про неприятную историю, случившуюся с Сакуровым перед самым награждением за успешную ликвидацию барона, товарищ Паукер обратился за помощью ко мне. Я помог ему спасти товарища. Сакуров, хоть и лишился заслуженных почестей, но уцелел. После откомандирования к нам для выполнения важных операций он готовился по вашему приказу.

— При полном моём неведении.

— Не было возможности представить его вам. В самый последний момент прибыл товарищ Корновский из Германии и попросился в отпуск. Вы дали согласие.

— Та самая поездка на юг пароходом?

— Совершенно верно.

— И ваш Самурай сопровождал его в качестве телохранителя?

— Был его тенью и блестяще справился. Кстати, на пароходе Корно пытались убить.

— Как? Кто?

— По-видимому, эсеры. Убийца подменил одного из помощников капитана на одной из стоянок и мог бы довести акцию до трагического конца, не вмешайся вовремя Самурай.

— Чёрт возьми! Сегодня просто день грязных сенсаций! Если б вы сами не были пострадавшим в одной из них, я бы заподозрил вас в их специальной инсценировке! Надеюсь, Корно не пострадал?

— Оба целы и остались незнакомы друг другу лично. Я счёл это нежелательным без вашего одобрения кандидатуры Сакурова. Но они оба в той поездке зарекомендовали себя настоящими профессионалами и, мне представляется, справятся с любым вашим поручением.