Потанцуй со мной (СИ) - П. Белинская Ана. Страница 53

— То есть… меня больше не обвиняют? — подпрыгивает Сурикова.

— А тебя и не обвиняли. Юля, завтра к тебе придет следователь и покажет фотографии, сделанные с камер видеонаблюдения. Они нечеткие и черно-белые, но, возможно, тебе удастся на них кого-нибудь узнать, — вижу, как нервничает Сурикова, потирая ладошки о простыни. — Юля, я буду здесь, с тобой. Ничего не бойся. Он задаст пару вопросов и уйдет. Договорились?

А на вторник намечено первое слушание и даже я, отпетый атеист, молю Бога, чтобы до него следакам удалось что-нибудь дельное нарыть. И как бы паскудно это не звучало, но я рад, что моя Хулиганка сейчас находится под врачебным присмотром и у нее есть официальный отвод, чтобы не присутствовать на слушании и не впитывать в себя следственное дерьмо.

— Ну-у… хорошо. Боже, — моя девочка устало падает на подушку. — Неужели этот кошмар скоро закончится?

Мне не хочется ее огорчать, поэтому упрямо молчу. Этот кошмар будет еще долгим. Уверен, вымотает нам немало сил и нервов, но это другая история. Она закончится, когда-нибудь всё непременно закончится, ну а жизнь, которая бьется внутри моей сильной, смелой, упрямой и такой наивной Хулиганки, — будет продолжаться всем невзгодам назло.

51. Константин

2 недели спустя

Стоя перед дверью в палату, заношу руку, чтобы, как обычно, оповестить о своем прибытии, но останавливаюсь. Рука замирает в воздухе, так и не коснувшись пластиковой поверхности. Осторожно толкаю дверь и зажмуриваюсь, потому что знаю — сейчас раздастся скрип. За две недели я изучил в этом отделении каждую трещину в стене и каждый информационный плакат.

Уверен, что меня уже разоблачили, но все равно крадусь. Приоткрываю дверь так, чтобы в проеме могла уместиться половина моего лица. Мимо проходит тучная низкорослая пожилая женщина и бросает на меня насмешливый взгляд. Должно быть, со стороны я выгляжу идиотом, но сегодня мое настроение по десятибалльной шкале стремится к восьми, а это значит, что я — практически душка.

Моя уверенность терпит позорное фиаско, потому что Сурикова меня не замечает. В целом, ей сейчас вообще ни до чего и даже если за окном ее отдельной палаты начнет орать сирена о всеобщей эвакуации, Хулиганка не сдвинется с места. Ее внимание полностью охвачено сериалом на планшете, который она смотрит уже две недели.

Наблюдаю за девчонкой, скачущей по палате точно под энергетиком: она то заваливается на кровать, прикусывая при этом кончик указательного пальца, то резко подпрыгивает и бросается к тумбочке, на которой выставлено огромное блюдо с вафлями и грушами. Вот, коза мелкая! Ей же строго-настрого запретили любые физические нагрузки, а она скачет без зазрения совести. Выпорю. И нажалуюсь лечащему врачу, чтобы вставила мозги ей на место и клизму впридачу.

Юлька хватает вафлю и запихивает в рот. Обтирает липкие руки о шорты и берется за грушу. Смотрит в экран, поглощенная сюжетом, при этом забывая моргать и жевать. Усмехаюсь. Я приезжаю к Суриковой ежедневно с полными пакетами продуктов и каждый раз, встречая меня, Юлька что-нибудь жует. Поначалу я считал, что таким количеством еды она делится с девчонками из соседних палат, либо с медперсоналом, но оказалось, что Хулиганка съедает всё сама. Сей факт меня несказанно радует, но и удивляет, что при таком шикарном аппетите, девчонка остается тощей, как жердь.

В палате комфортная температура, поддерживаемая системой кондиционирования, когда как на улице июльское пекло плавит мозги и кожу на теле. Оглядываю пространство и удрученно вздыхаю: на полу меня дожидаются пять, набитых под завязку, огромных пакетов с Юлькиным барахлом. За две недели по её просьбе я перетащил сюда половину своей квартиры. А сегодня я потащу это обратно. Но нужно отдать Суриковой должное, к выписке и моему приходу она подготовилась ответственно, собрав все вещи и не оставив, кроме еды на тумбе, ничего после себя.

Рассматриваю девчонку, стряхивающую крошки с груди. На ней желтая майка на тонких лямках и короткие джинсы. Ощущение, будто я приехал забирать свою дочь из детского летнего лагеря, а не беременную женщину из больницы.

Романов, да ты чертов счастливчик!

Выныриваю из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Делаю привычные предупреждающие два стука, жду пару секунд и вхожу.

Сжимаю губы и считаю про себя до семи. Обычно это помогает, чтобы спастись от истеричного ора, который, по обыкновению, возникает у меня при беседах с моей беременной девушкой.

Юлька лежит на кровати, вытянувшись струной и не двигаясь. Планшет выключен и отправлен на кресло. Если бы не крошки на постели и полупустое блюдо, я бы, возможно, ей поверил. А так…

— Привет, — смотрит и улыбается.

— Привет. Отдыхаешь?

— Да. Лежу. Тебя жду, — жалобно пищит хитрая лиса. Ну-ну. Артистка. — Так скучно, не могу. Домой хочу.

Ага, я заметил. Две недели как на курорте! Это у меня был беспрерывный вояж, начинающийся с офиса, который наконец-то отремонтировали, продолжающийся больницей, судом и заканчивающийся в моем кабинете поздней ночью. Я пожрать не успевал, а спал, стоя в пробках на МКАДе.

— Готова? Всё собрала?

— Вроде бы да, — оглядывает палату.

Из отделения мы выходим чуть ли не под аплодисменты. Нас провожают все, кому я щедро отвалил за Юлькин уход, и даже санитарка, которая убиралась в палате. Хулиганка, прощаясь, обнимает каждого, а у меня лопается терпение и от тяжести пакетов немеет рука, так и не восстановившаяся полностью после снятия локтевого ортеза.

У Суриковой в руках только пакет с вафлями и, кажется, ее устраивает всё. Сложно поверить, что еще неделю назад эта девчонка убивалась от неизвестности и грызла в ожидании ногти. Сейчас она светится ярче июльского солнца, и меня это радует.

— Романов, когда ты в шортах и футболке, ты не выглядишь на свой возраст! — хрустит вафлей Сурикова, а у меня от их вида уже сводит зубы. Сколько она их может есть? Это разве нормально?

Мы идем по территории больницы к машине, и этот путь мне кажется непреодолимым. Моя рука адски горит, а башку припекает.

— Правда? А на сколько я выгляжу?

— На 36! — заключает Хулиганка.

Вздыхаю и поднимаю лицо к небу. Так себе комплимент, когда тебе скоро 38. Бросаю скептический взгляд на хохочущую Сурикову, пихающую меня локтем по больной руке и требуя поддержать ее идиотскую шутку, от которой мне не весело.

— Ну че ты такой бука? — Юлька надувает губы и лезет в пакет за вафлей.

— Просто я не понимаю, в какой момент это барахло оказалось в твоей палате? — раздражаюсь и перекладываю один из пакетов в здоровую руку. — Я надеюсь, ты не потащишь всё это с собой в Астрахань?

Через неделю мы летим к Юле на родину. Знакомиться с её родителями. У нас будет небольшой свободный коридор в деле по Свирскому до суда, в котором моя сиреневолосая катастрофа выступит в качестве свидетеля. Я, конечно, постараюсь сделать всё, что в моей компетенции, и максимально обезопасить Юлю и моего ребенка от психологического напряжения, но полностью избежать эмоциональных затрат не удастся. Ни тогда, когда придется столкнуться лбами с еще недавним прошлым.

Когда Юля узнала, что Всеволод Ветров признался в неумышленном убийстве своего друга по творческому коллективу, моя девочка приходила в себя несколько дней. Я даже начал опасаться за ее психологическое состояние, но, к удивлению, моя Хулиганка быстро нашла в себе силы, чтобы перенаправить свои мысли в сторону предстоящего материнства. Честно, когда ублюдок давал показания, я готов был самолично свершить над ним суд.

Подозрения на Ветрова легли в тот момент, когда на фотографиях Юля опознала в незнакомце в наброшенном капюшоне — своего бывшего сокурсника в куртке Свирского, застегнутой наглухо.

С помощью камер видеонаблюдения следователями было установлено, что до утреннего визита Суриковой к Свирскому накануне вечером заходил Всеволод Ветров. На допросе подсудимый Ветров сообщил, что около одиннадцати часов вечера он пришел к бывшему другу за деньгами, которые Свирский задолжал дилеру, и которого, в свою очередь, жестко прессовали свыше. Между сокурсниками завязалась драка и Матвей Свирский в приступе агрессии бросился на Ветрова. В качестве самообороны подсудимый оттолкнул нападавшего Свирского, впоследствии чего последний, находясь в состоянии тяжелейшего наркотического опьянения, не удержал равновесия и рухнул на пол, ударившись виском о край стеклянного столика.