Долгая прогулка - Кинг Стивен. Страница 22

Он заставлял ноги подниматься и опускаться, и шаги гулким эхом отдавались у него в голове. Он забыл обо всем остальном, даже о Джен. Он забыл о боли в ногах и о застывшем напряжении мышц под коленями. Мысль крутилась в голове, стуча, как барабан, — я буду жить. Я буду жить, — пока сами эти слова не утратили смысл.

Его привел в чувство звук выстрелов. Толпа замерла, и кто-то впереди закричал. «Ну вот, — подумал он, — дожил до выстрела и услышал собственный крик».

Но кричал не он, и стреляли не в него. Это был номер 64, Фрэнк Морган, невысокий улыбчивый паренек. Теперь его тащили с дороги, и дужка разбитых очков все еще цеплялась за его ухо.

— Я не умер, — медленно проговорил он. Шок окутал его теплой волной, угрожая превратить его ноги в вату.

— Да, но мог бы, — сказал Макфрис.

— Ты спас его, — тоном упрека произнес Олсон. — Зачем ты это сделал? — глаза его были яркими и пустыми, как дверные ручки. — Я бы убил тебя, если б мог. Ненавижу тебя. Ты подохнешь, Макфрис. Бог убьет тебя за то, что ты сделал, — его голос тоже был пустым, и Гэррети казалось, что изо рта у него пахнет гнилью. Он зажал рот рукой, чтобы не застонать.

— Иди к черту, — спокойно сказал Макфрис. — Я просто уплатил долг. Мы ведь в расчете, так? — он пошел прочь и скоро был уже всего-навсего одним из ярких пятен вдали.

Дыхание Гэррети восстанавливалось медленно, и он еще долго ждал, что бок ему прорежет внезапная судорога… Но наконец все прошло. Макфрис спас ему жизнь. «Мы в расчете, так?» Так. Они были в расчете.

— Бог покарает его, — повторял Хэнк Олсон с настойчивостью идиота. — Бог убьет его, вот увидите.

— Заткнись, или я тебя сам покараю, — сказал Абрахам. День становился все жарче, и разговоры постепенно умолкли. Толпа немного поредела, когда они отошли от радиуса действия телекамер и микрофонов, но люди продолжали стеной стоять вдоль дороги, сливаясь в единое Лицо Толпы. Это лицо улыбалось, кричало, гримасничало, но никогда не менялось. И никогда не отворачивалось — даже когда Уаймэн опорожнял кишечник. Оно ждало. Гэррети хотел поблагодарить Макфриса, но сомневался, что тому нужна его благодарность. Макфрис шел впереди, уставившись в спину Барковича. Половина десятого. Гэррети расстегнул рубашку, чтобы было не так жарко. Он думал о том, знал ли урод д'Алессио, что ему выпишут пропуск, перед тем, как все случилось. И еще о том, меняет ли знание ощущение человека, когда это с ним происходит.

Дорога плавно пошла в гору, и толпа исчезла, как только они пересекли железнодорожные пути, четырьмя рядами уходящие на восток и на запад. Когда они поднялись на холм, Гэррети увидел по сторонам город, через который они прошли, а впереди — еще одну полосу леса.

Холодный ветерок приятно охладил его вспотевшее тело. Скрамм трижды громко чихнул.

— Я простыл, — мрачно объявил он.

— Это собьет с тебя гонор, — сказал Пирсон.

— Просто придется поднапрячься.

— Ты какой-то железный, — с завистью заметил Пирсон. — Если бы я сейчас простудился, я бы просто лег и умер.

— Ложись и помирай! — крикнул спереди Баркович. — Освободи место другим!

— А ты заткнись, убийца, — сказал Макфрис.

— Чего ты за мной тащишься? — огрызнулся Баркович. — Тебе что, места мало?

— Это свободная дорога. Я иду, где хочу.

Баркович от злости плюнул и поспешил вперед. Гэррети открыл пакет с едой и начал есть крекеры с сыром. Желудок яростно заурчал, и он едва удержался, чтобы не съесть сразу все. Он выдавил в рот еще тюбик мятной пасты, запил водой и заставил себя остановиться.

Они прошли лесопилку, где рабочие стояли на грудах досок, выделяясь на фоне неба, как индейцы в кино, и махали им. Потом опять начался лес, и на них навалилось молчание. Конечно, это было не настоящее молчание: кто-то говорил, кто-то за спиной Гэррети тихо стонал, кто-то пускал ветры. Зрители все еще стояли вдоль дороги, но толпа исчезла. В кронах распевали птицы, и ветерок, гуляя среди деревьев, завывал, как привидение. На ветке застыла белка, держа в передних лапках орех; ее глазки-бусинки настороженно ощупывали идущих. Где-то прогудел самолет.

Гэррети почувствовал, что все, весь мир, забыли о его существовании.

Макфрис так и шел за Барковичем. Пирсон с Бейкером говорили о шахматах.

Абрахам шумно ел, вытирая руки о рубашку. Скрамм оторвал клок своей рубашки и сморкался в него. Колли Даркер обсуждал с Уаймэном достоинства женщин.

А Олсон… Но он боялся даже глядеть на Олсона, который, казалось, только и хотел захватить кого-нибудь в скорую смерть.

Гэррети очень осторожно сбавил скорость, помня про свои три предупреждения, и скоро оказался рядом со Стеббинсом. Красные штаны того запылились, под мышками выступили большие круги пота. Кем бы Стеббинс ни был, он не был и суперменом. Какой-то момент он глядел на Гэррети, потом опять уткнулся взглядом в дорогу.

— Интересно, почему людей не очень много? — спросил Гэррети. — Зрителей, я имею в виду.

Сперва он подумал, что Стеббинс вообще не ответит, но в конце концов тот поднял голову и сказал:

— Потерпи. Они еще будут сидеть на крышах в три слоя, чтобы только поглядеть на тебя.

— Но они могли бы сидеть в три слоя и на всей дороге.

— Это опасно.

— Почему?

— А почему ты меня спрашиваешь?

— Потому, что ты знаешь.

— Откуда ты знаешь?

— Слушай, не строй из себя гусеницу из «Алисы в Стране чудес».

Почему бы тебе просто не ответить?

— Как долго ты выдержишь постоянные крики со всех сторон? Да от одного запаха всей этой толпы можно сойти с ума. Это все равно, что пройти триста миль по Таймс-сквер на Новый год.

— Но им же позволяют смотреть, разве не так?

— Я не гусеница, — сказал Стеббинс доверительным полушепотом. —Я больше похож на Белого Кролика, только вот золотые часы оставил дома, и на чай меня никто не приглашал. Насколько я знаю, во всяком случае. Может, если я выиграю, я это у них и попрошу. Скажу:

“Пригласите меня, пожалуйста, на чай".

— Черт побери!

Стеббинс принужденно улыбнулся:

— Скоро. Скоро. Ты потерпи.

У следующего поворота опять ударили выстрелы, спугнув фазанов, которые вылетели из подлеска, как электрические искры. Гэррети и Стеббинс зашли за поворот, но тело уже утащили. Они так и не увидели, кто это был.

— Видишь ли, — продолжал Стеббинс, — есть точка, после которой толпа уже не имеет значения. Ты просто перестаешь ее замечать, прячешься от нее в свою норку.

— Я понимаю, — кивнул Гэррети.

— Если бы ты понимал, ты бы не ударился в истерику, и твоему другу не пришлось бы тебя выручать.

— А как глубоко нужно спрятаться?

— А как глубоко ты сейчас?

— Не знаю.

— Что ж, тогда зарывайся, пока не уткнешься в камень. Залезай под него и сиди. Это и будет нужный уровень. Такова моя идея. Если хочешь, изложи свою.

Гэррети промолчал. Идей у него не было. Длинный путь продолжался.

Солнце висело над дорогой, разбитое на куски деревьями. Тени идущих гномами плясали по асфальту. Один из солдат нырнул в вездеход, достал оттуда какой-то сверток и стал его разворачивать. Это оказался громадный зонтик защитного цвета. Солдаты укрепили его на броне вездехода и уютно расположились в тени.

— Вонючие суки! — крикнул кто-то. — Моим призом будет ваша публичная кастрация!

Солдат эта мысль не слишком ужаснула. Они все так же оглядывали идущих пустыми глазами.

Гэррети не хотелось больше говорить со Стеббинсом. Он переносил Стеббинса только в малых дозах. Он пошел быстрее. Было 10.02.

Через двадцать три минуты с него снимут одно из предупреждений, но пока он шел с тремя. Это его не пугало — в нем засела странная уверенность, что он, Рэй Гэррети, не может умереть. Другие, статисты в фильме его жизни, могут, но он, звезда… Может быть, ему еще предстоит понять лживость этих успокаивающих иллюзий; может, именно об этом дне говорил Стеббинс.

Не замечая этого, он прошел вперед почти до авангарда, где снова встретился с Макфрисом. Они образовали редкую цепочку: впереди Баркович, следом Макфрис, идущий с полусогнутыми руками, чуть прихрамывая на левую ногу, и в конце — сам герой фильма «История Рэя Гэррети». Как, интересно, он выглядит?