Красное Село. Страницы истории - Пежемский Вячеслав Гелиевич. Страница 22

Сразу же за передней линейкой начинались квадраты солдатских палаток. Палатки по традиции были белого цвета («наши матки – белые палатки») и представляли из себя довольно комфортабельное жилище. Четырехугольник шагов по шести с каждой стороны, был обнесен земляным валом, снаружи обложенным дерном. Внутри по трем сторонам земляные нары, устланные досками. На полу также доски. Посередине толстый шест, поддерживающий верх палатки. Он настолько высок, что около него даже такие крупные люди, как у нас, могли стоять во весь рост. Кругом шеста стойка для винтовок. Население каждой палатки 10–12 человек. Из-за всяких командировок, в лагери полк выходил обыкновенно, имея в каждой роте не больше 70–80 человек, а потому и палаток на роту редко бывало больше восьми. Внутренность палаток содержалась в большой чистоте. Воздух в них был чист, по возможности. При густоте населения в ночное время спасали открытые полы и благодатный ветерок. Сразу же за солдатскими палатками располагались помещения фельдфебелей. В некоторых ротах это были тоже палатки, но оборудованные более комфортабельно. У хозяйственных ротных командиров фельдфебельские помещения были балаганчики из досок, с кроватью, столом и двумя стульями. Такие же балаганчики рядом служили канцелярией. В них помещались ротные писаря…

Тыл палаточного расположения – березовая роща, изрезанная дорожками, усыпанными песком, шла в глубину еще шагов на полтораста и упиралась в широкую шоссейную дорогу, которая шла параллельно передней линейке и резала главный лагерь по всей его длине. По другую сторону этой дороги тянулась линия офицерских бараков. В каждом полку бараки были разного типа. У Преображенцев и Измайловцев в русском стиле, с гребешками и с петушками, у первых выкрашенные в темно-красную краску, у вторых – в белую. В том же стиле выдержаны были и их лагерные собрания. Наши офицерские бараки никакого стиля не имели и, в противоположность нашему отличному лагерному собранию, были вовсе непрезентабельны. Каждый барак представлял из себя маленький деревянный домик с террасой. Домики делились на две половины, и из каждой половины дверь выходила на террасу. Так как один офицерский барак полагался на роту, то одна его половина предназначалась ротному командиру, другая – двум младшим офицерам. У ротного было три комнаты: кабинет, спальня и маленькая каютка для денщика. У младших офицеров по комнате и такая же каютка для двух денщиков. Кроме парадного входа, через террасу, на каждой половине было еще и черное крыльцо. Им главным образом и пользовались все обитатели барака, чины офицерские и нижние. Впрочем, никогда не случалось, чтобы наши офицерские бараки были населены, как им это полагалось. Офицеры постарше через два лета в третье имели чуть-что незаконные права на трехмесячный отпуск. Были полковники и капитаны, которые умудрялись получать отпуск каждое второе лето. Все они на летний сезон разъезжались по своим имениям или по заграницам, т. к. отпуска в полку давались легко. Во время лагерного сбора в ротах зачастую оставалось по одному офицеру, и при таких условиях жаловаться на тесноту в бараках нам не приходилось. Мебель в бараках была собственная, офицерская. Свозили туда обыкновенно все то, что уже не годилось на городских квартирах. Кровати у всех были городские и обыкновенно с пружинными матрацами. Почти всюду в бараках имелись письменные столы, диваны и мягкие кресла. Попадались бараки с кушетками, зеркальными шкафами и даже с коврами. Вообще суворовского спартанства там, нужно сознаться, не наблюдалось. Каждый старался устроиться поудобнее. Бараки батальонных командиров, так называемые „полковничьи“, были еще больше и еще удобнее и помещались в саду, против Собранья. Барак командира полка был деревянный домик в несколько комнат. Это была уже настоящая „дача“, со всеми возможными удобствами. На содержание и ремонт офицерских бараков казна, по обыкновению, ничего не отпускала. Накопленный из офицерских вычетов, в мое время, кажется, по рублю в месяц, существовал „барачный“ капитал. Из него и брались деньги на всякие покраски и починки.

Аллея в Авангардном лагере. Современный вид

За офицерскими бараками первой линии шла дорожка, а за ней, на некотором расстоянии, были построены огромные и солидные, на кирпичных столбах навесы, каждый вместимостью на 500 человек. Это были батальонные столовые и кухни. Каждый четырехугольник навеса делился на четыре части, по числу рот в батальоне, а посредине кухни с котлами. Около каждой кухни во время обеда и ужина работал свой кашевар, в белом фартуке и белом колпаке. Каждая из четырех рот располагалась в своем углу, и все столы были покрыты толстым слоем белой лаковой краски. Мыли их часто горячей водой с мылом, а после каждого обеда и ужина протирали мокрой тряпкой, таким образом содержались они в самой идеальной чистоте. Столовых в полку было четыре, по одной на каждый батальон. Кроме своего прямого назначения, эти навесы-столовые служили и другим целям. В ненастную погоду под руководством офицеров и унтер-офицеров там производились занятия, „словесность“, т. е. понятие об уставах, сборка-разборка винтовки и „грамотность“. Спору нет, что до революции в России было много неграмотных, все же из поступавших осенью в роту 50–60 человек совершенно неграмотных выходило не больше 10–15. Зато так называемых „мало-грамотных“, которые могли читать только по печатному, с превеликой медленностью и „пальчиком водя“, а когда пускались писать, то выводили чудовищные загогулины – таких было подавляющее большинство. По успешности их всех делили на группы и при первой возможности сажали их за буквари. Как общее правило, писать любили больше, чем читать. Это было занятие много занимательнее.

Для экономии, а главное для удобства, в лагерях чины надевали высокие сапоги только на строевые занятия и в наряды, а все остальное время разгуливали в „опорках“. Полагаю, что военным объяснять, что такое „опорки“, излишне. Ходить без фуражки или без пояса не позволялось, но при фуражке, при поясе, с застегнутым воротом и с ногами в опорках, вне службы, в лагерях солдат считался одетым по форме. В таком виде он мог предстать даже перед ротным командиром. В опорках строем роты ходили на обед и на ужин, причем по старой гвардейской традиции в четырех шагах перед ротой шел флейтист, игравший на дудочке» [24].

Художник П. А. Федотов – участник и летописец красносельских лагерей

Маневры николаевского времени – особая, самая, может быть, яркая страница в истории Красного Села. Такого внимания, какое тогда получали они свыше, наверное, позже никогда уже не было. К сожалению, в середине XIX в. еще нет фотографии – важного исторического источника. Искусство фотографии тогда только начинало развиваться в Петербурге, и первые фотографы доехали до Красного Села лишь в эпоху Александра II, а массовыми стали съемки лишь в царствование Александра III.

Как же «увидеть» происходившие события? В этом нам может помочь творчество одного из ярких представителей художественной культуры XIX в., человека глубоко связанного и с армией, и с Красным Селом – Павла Андреевича Федотова. Его работы «Сватовство майора», «Вдовушка», «Анкор, еще анкор!» вошли во все учебники по истории художественной культуры России XIX в., да и вообще в золотой фонд отечественной культуры. Всего тридцать семь лет прожил он, из них семнадцать отдал российской армии – учебе в Кадетском корпусе и службе в лейб-гвардии Финляндском полку. Еще во время учебы он увлекся рисованием, а материал для творчества давали ему сослуживцы, военная жизнь, быт. Важной ступенью в его творчестве стала картина «Встреча в лагере лейб-гвардии Финляндского полка вел. кн. Михаила Павловича 8-го июля 1837 года». Место действия – Красное Село, маневры. Почти каждый год, за исключением военных походов, Финляндский полк выходил на маневры в Красное. Жизнь лагерей была Федотову знакома не понаслышке.