Красное Село. Страницы истории - Пежемский Вячеслав Гелиевич. Страница 29

Великий князь выглядел на коне весьма эффектно. Несмотря на то, что он обладал огромнейшим ростом и чрезмерно длинными ногами, у него была та идеальная, несколько кокетливая „николаевская“ посадка кавалериста старой школы, посадка, которая так красила всадника, сливая его с конем в одно нераздельное и гармоничное целое. Одет был Николай Николаевич в китель защитного цвета с золотым генерал-адъютантским аксельбантом и простой походной ременной амуницией. На голове у него была по-кавалерийски заломленная мятая защитного цвета фуражка, на длинных ногах рейтузы с яркими красными лампасами. В то время он был уже в годах, однако все еще выглядел моложаво. Его лицо, заканчивающееся книзу небольшой бородкой, было загорелое и неправильное. Оно не было красивым, но надолго врезалось в память, потому что оно не было обыкновенным военным лицом прошлого генерала. Это было совсем особенное лицо очень большого начальника-вождя – властное, строгое, открытое, решительное и вместе с тем гордое лицо. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, как бы всевидящий и ничего не прощающий. Движения – уверенные и непринужденные, голос резкий, громкий, немного гортанный, привыкший приказывать и выкрикивающий слова с какою-то полупрезрительной небрежностью. Николай Николаевич был гвардеец с ног до головы, гвардеец до мозга костей. И все-таки второго такого в гвардии не было. Несмотря на то, что многие офицеры старались копировать его манеры, – он был неподражаем. Престиж его в то время был огромен. Все трепетали перед ним, а угодить ему на учениях было нелегко.

Объехав фронт конницы, великий князь резвым галопом удалялся на небольшой холмик, сопутствуемый казаком с ярким флагом в руках. Разом остановив своего скакуна, великий князь приказывал сопровождавшему его трубачу трубить сбор начальников. Смешно было видеть, как по этому сигналу важные и пожилые генералы сломя голову карьером летели к великому князю рядом с желторотыми корнетами-ординарцами, высылаемыми от каждой бригады. Окружив великого князя, начальники брали под козырек, ординарцы „являлись“. Объяснив программу учения, Николай Николаевич отпускал генералов к своим частям, и грандиозное учение начиналось.

Это были все те же давно знакомые эволюции и перестроения, однако благодаря массе одновременно участвующих в учении полков, учение это становилось весьма и весьма нелегким делом, в особенности потому, что великий князь не желал считаться ни с чем и требовал от всех точности и четкости автоматов. А ведь шутка ли сказать: на военном поле в это время, не считая четырех конных батарей, скакало до 62-х эскадронов и сотен(!), которые по одному мановению руки великого князя одновременно должны были выполнить одинаковое движение и одну и ту же эволюцию, точно попадая на свои места! Шестьдесят четыре эскадрона – представьте себе только эту картину!..

Только благодаря заблаговременной и длительной муштровке этих самых эскадронов, удавалось великому князю на грандиозных учениях гвардейской кавалерии достигнуть идеальной слаженности и порядка.

И до чего же мелкой, ничего не знающей былинкой должен был чувствовать себя простой солдат, участвующий в этой лавине. Если с современной тактической точки зрения подобные массовые учения и казались бесцельными, то, с другой стороны, они несомненно должны были вырабатывать у начальников отличный глазомер, обостряли внимание и общую дисциплину. Малейшая оплошность кого-либо из командиров часто влекла за собой общую путаницу, и тогда великий князь давал волю своему кавалерийскому сердцу; вызвав к себе всех начальников, он не стеснялся никакими выражениями, дабы еще раз подтянуть и без того подтянутых и угодливо трепещущих генералов, принимавших в этом случае вид провинившихся школьников» [37].

Сохранила память В. С. Трубецкого и отдельные яркие эпизоды маневров, автору нельзя отказать в чувстве юмора, с которым описана типичная сценка:

«Вот, заслонившись ладонью от солнца и прищурив хищные глаза свои, великий князь пристально оглядывает свою конницу, совершающую последние перестроения перед атакой.

– Ординарец! – коротко бросает Николай Николаевич, даже не оглядываясь на следующих за ним офицеров, и небрежным движением пальца подзывает к себе очередного ординарца, у которого в этот миг кровь приливает к лицу от волнения.

– Чего изволите приказать, Ваше императорское высочество? – напряженным голосом спрашивает подъехавший к великому князю молодой корнет, взяв под козырек.

Ни на кого не глядя, великий князь вытягивает руку по направлению к флангу конницы и скороговоркой бросает:

– Скачите к генералу Н. и передайте ему, чтобы он…

Великий князь говорит так быстро, а корнет-ординарец так взволнован, что не может хорошенько разобрать отдаваемого приказания, а между тем великий князь уже произносит нетерпеливое: „Ходу!.. Ходу!“.

При иных обстоятельствах корнет-ординарец, быть может, и переспросил бы начальника, как и полагалось в таких случаях сделать, однако выражение лица у Николая Николаевича до того строгое, что, взглянув на него, корнет балдеет и исступленно выкрикнув: „Слушаюсь, Ваше императорское высочество!“ – вонзает шпоры горячему коню и без оглядки во весь опор мчится к указанному генералу.

Во время этого короткого пути корнета охватывают муки отчаяния: что он передаст генералу?! Своим жалким корнетским умом молодой человек старается теперь угадать великую мысль великого князя и терзается, придумывая уже от себя какие-то фантастические распоряжения, какие он даст генералу. Вот он подскакивает к нему и, так и не придумав ничего путного, с растерянным видом берет под козырек и нерешительно мямлит: „Ваше превосходительство… Его императорское высочество вам приказывает… вам приказывает…“.

– Ну, что мне приказывает?.. Говори же скорее!

Положение корнета ужасное. Не может же он теперь так ничего и не передать генералу. „Вам приказано… податься вправо!“ – с отчаянием, наконец, выкрикивает злополучный ординарец первое, что приходит ему в голову и, ужаснувшись содеянному преступлению, мысленно творит молитву Всевышнему. „Вправо?“ – переспрашивает генерал, недоуменно пожимая плечами.

– Так точно, Ваше превосходительство! – упавшим голосом отвечает корнет.

– Полк! Левое плечо вперед! – зычно командует генерал. – Галопом… Ма-а-арш!

– Боже, что я наделал! И что теперь будет?!! – шепчет про себя ординарец и с решимостью самоубийцы карьером возвращается к великому князю.

– Корнет, вы точно передали мое приказание? – спрашивает князь странно спокойным голосом, в котором чувствуется короткое затишье перед грозой.

– Так точно, Ваше императорское высочество, – с дрожью в челюстях отвечает ординарец.

– Встаньте на место! Трубач… сбор начальников, – еще спокойнее приказывает великий князь и нервным движением слегка постукивает бамбуковым стэком по голенищу своего сапога.

Трескучая труба великокняжеского сигналиста заливается знакомым задорным сигналом. Со всех сторон несутся на дорогих конях своих пожилые, заслуженные генералы, держа под козырек. Великий князь терпеливо ждет, покуда не соберутся все, и выдерживает паузу. Пахнет грозой. Начальники напряжены и безмолвны.

– Ваше превосходительство! – наконец отчеканивает великий князь, обращаясь к генералу Н. – Вам не полком командовать… Вам свиней пасти!.. – вдруг выкрикивает он, зло оскаливаясь. – Я вам ординарца посылал? Да?

Генерал застыл как статуя и держит под козырек.

– Что я вам приказал?.. Что я вам при-ка-зал?!! Построиться в резервную колонну! А если вы не умеете этого сделать, то какой же вы, черт вас возьми, командир?!! Куда вас черт унес в кусты с вашим полком?! Стыдно!!

Генерал Н. терроризирован. Казалось бы, чего проще было бы ему тут же объяснить, что насчет построения резервных колонн он приказания не получил, а лишь добросовестно выполнил то, что ему передал ординарец… Но генерал Н. уничтожен. „Виноват, Ваше императорское высочество“, – только и находит он единственный ответ, услыша который великий князь несколько смягчается, в то время как настоящий виновник произошедшей путаницы – молодой корнетик – испускает вздох облегчения и, возрождаясь духом, приносит в душе горячую благодарность Всевышнему.