Путешествие в молодость (СИ) - Поляков Эдуард Павлович. Страница 24

К любавиноскому ДК мы подъехали чинно и вальяжно. По крайней мере Саныч такую морду состроил. Я же скорее напоминал охотничего кобеля, почуявшего дичь.

К моему глубокому разочарованию, на импровизированной лавочке, в виде бревна, около ДК тусили с десяток подростков. Местный бомонд кучковался вокруг паренька, терзавшего раздолбанную акустику.

— Э, выруби дальний или следующие две недели своими фарами дорогу освещать будешь, — вежливо обратились они к нашему водятлу, когда Чиж остановил джаву в паре метров от компашки.

— А ты всегда такой борзый или только по праздникам? — приветствовал молодежь Саныч, вылезая из коляски.

Языкастый завис. Подвисли и его сотоварищи.

— Здорово парни. А Светку не видели? — вклинился я, выглядывая из-за чижовской спины.

— О, а я тебя по голосу узнал, — обрадовался тип с гитарой. — Это ты вчера лабал. Я Серёга, а тебя как зовут.

Паренек резво подскочил к мотоциклу и протянул мне руку.

— Санёк, — представился я, отвечая на рукопожатие. — Светку не видел?

— Да тут она где-то лазит, — отмахнулся новый знакомый. — Сыграй, а? Эту. Про вшей. Ты вчера её играл.

Толпа, предвкушая продолжение концерта, радостно загудела. А Саныч и Чиж, как два столба стояли и не понимали, им-то что делать. К столу не приглашают, но и по мордам пока не собираются давать.

— На сухую не поем, — авторитетно отрезал я.

— А кто сказал, что на сухую? — удивился Серёга.

“От жешь привязался то, — пронеслось в моей голове. И ведь хер избавишься от него”.

— А Светка скоро придет. Она всегда после десяти приходит, — заливал юный гитарист.

— Пару песен. Не больше, — согласился я. — Пальцы и горло после вчерашнего болят.

— Ага, держи стакан, я тебе налью, — обрадовался Серёга, достав из-за бревна “граник” и мятую полторашку.

Подлая Светка не пришла ни после первого стакана, ни после второго. Горло прошло, пальцы забегали по грифу, толпа подпевала и увеличивалась.

Саныч и Чиж тоже успешно влились в тусовку и даже закорешились с кем-то. А когда из мотоциклетной коляски была извлечена бутылка с остатками бабкиной настойкой стали вообще своими в доску.

Самогон, как и хиты моей молодости, лился рекой. Толпа страждущих алкоголя и развлечения росла. А чтобы источник вдохновения не иссякал, довольный Саныч, радостным воплем оповестил ровно половину села, что раз пошла такая пьянка, нужно резать последний огурец.

Что и было подтверждено делом. Всучил он пареньку пятитысячную купюру и велел купить на всё самого лучшего самогона.

Прикинув объемы и перспективы, я поначалу немного понервничал и даже попробовал по тихой грусти слинять. Не получилось. Бухие зрители, возглавляемые преобразившимся Санычем, требовали продолжения концерта. А через пару песен и гонец вернулся. Правда, принес он подозрительно мало: трехлитровую банку.

Вопросы возникли только у спонсора. Внятного ответа на них не последовало. Отмахнулся гонец, мол щас ещё будет, не очкуй.

Едва банка завершила первый круг, как сельскую идиллию прервал злой Петрович, вынырнувший из темноты, как лысый черт из табакерки.

— Это кто это тут такой горластый? Время видели? — поприветствовал он нас.

— Здравия желаем, — ответил я. — Готовимся к патриотическому смотру.

Охеревшего от такой наглости участкового добил Саныч.

— Петрович! — осклабился в пьяной лыбе фермер.

— Твою ж мать, — чуть не заплакал участковый. — Ты то, что тут забыл?

Пьяно пошатываясь, Саныч подошел к усатому блюстителю правопорядка и в красках описал, как его ностальгирующей душе важно общение с простым людом да на свежем воздухе. И обламывать его ну никак нельзя. Иначе неурожай и как следствие благотворительность в сторону внутренних органов и прочей культуры придется сворачивать.

— Петрович, да чего ты заладил, расходитесь да расходитесь. Идём лучше с нами бахнем, — упирался Саныч.

— Я тебе щас бахну, — начал терять терпение представитель власти.

— И чего ты мне сделаешь? — продолжал нарываться Саныч.

— Домой отвезу и жене сдам, — огрызнулся участковый.

— А оно тебе надо?

— А тебе?

— А я отдыхаю. Отпуск взял. Имею право, — упирался фермер. — Мы с ребятами тут немного самогонки попьем потихоньку и всё. Чего ты заладил то, — канючил Саныч.

Дискуссию, за которой с интересом наблюдали все участники попойки, прервал противный скрип тележки. Вскоре нарисовался и источник звука. Им оказалась старушка божий одуванчик, тянувшая что-то, напоминавшее тачанку.

— Сынки, кудой флягу-то ставить? — прошипелявила гостья.

— Какую еще флягу? Михална, ты чего? Перегрелась? — в край охерел участковый, судорожно шаря по карманам.

— Ой. Никакую, — включила заднюю старушка. — За водой я пошла и заплутала.

— Стоять. Смирна! — гаркнул Петрович и таки нашел в кармане мобильник.

Картина, проявившаяся в свете мобильного, была та ещё. Древняя, как говно мамонта, старушка-божий одуванчик притараканила к нашему столу двадцатилитровую флягу. Судя по всему — не пустую. И даже не запыхалась.

— Что во фляге? — перешел на официальный тон местный Аниськин.

— Ничего, — огрызнулась Михална. — Так. Самогонка на донышке плещется.

— Я те дам, ничего. На донышке у нее плещется, — рассвирепел участковый.

Во фляге оказалось действительно совсем ничего. Почти всклень. Пару пальцев до верха не хватало.

— Михална, бизнес-вумен, мать твою. Ты сдурела что ли? Это ж статья, — чуть ли не взвыл Петрович.

— Вот чего ты начинаешь? — перешла в атаку бабка. — Пенсия маленькая. На хлеб и то не всегда хватает. А мне внукам помогать надо. А так, какой-никакой достаток.

— Да тебе тюрьма светит, дурья твоя башка, — взывал к разуму участковый.

— Ты меня тюрьмой не пугай. Выискался тут. Ты ещё в обоссаных портках под столом сидел, когда я в колхозе с восхода и до заката горбатилась. Всё здоровье там оставила, а получила хер! И без масла. Учить он меня ещё будет, — не сдавалась бабка. — Люди, вон, мульонами у него под носом воруют, а он бабушке тюрьмой грозит. И статьи тут нет. Ученые мы! Это пожертвование. Акт доброй воли. Мальчишки поют красиво, порадовали старую, вот и решила их угостить. А статья — за продажу. Я в интернете читала.

Отмазки юридически подкованной бабки сразили Петровича на повал. То ли смеясь, то ли плача он потихоньку сползал по забору. И если бы не сердобольный Саныч, подставивший другу крепкое плечо, опал бы блюститель, как озимые после грозы.

— Петрович, нельзя все так близко к сердцу воспринимать, — суетился фермер. — Чего ты распереживался-то. Пойдем, я тебя до дома провожу. Мы с тобой посидим. У тебя же коньячок остался, который я тебе дарил?

— Французский? — всхлипнул участковый.

— Он самый.

— На свадьбу дочери берегу, — вздохнул Петрович.

— Чего его беречь? Его пить надо. А дочери твоей на свадьбу я ящик такого куплю. Пойдем. А? — заливался соловьем местный олигарх, пытаясь поднять участкового.

Поняв, что сопротивление бесполезно, Петрович махнул рукой и, поддерживаемый Санычем, зашагал в сторону дома.

— Да…. Не бережет себя Петрович. На износ работает. А мы все пьём да морды друг другу бьём, — вздохнул кто-то в темноте. — А он переживает.

— Звучит, как тост, — возбудился второй голос.

— Ну, за Петровича, — провозгласил третий.

— Флягу-то куды ставить? Щас вылью и будете с земли слизывать, — пригрозила бабка.

Про любимого участкового толпа забыла уже через две минуты. Да и какое тут сопереживание. Посоны столько самогона за раз не на всякой свадьбе видели. А тут…

Я же всеобщей радости не разделял. Мне самогон даже в горло уже не лез. Да и петь расхотелось.

Настроение испортилось не только у меня.

— Может пойдем, Светку твою поищем, — дернул меня за рукав Чиж.

Малой, кстати, активного участия в тусовке с самого начала не принимал. Так, тусил в сторонке, копаясь в мобиле.

Давай, — согласился я. — Сейчас гитару отдам только.