Дорожные работы - Кинг Стивен. Страница 30

Он пожал плечами.

– Ты тут отравляешь воздух своими канцерогенами, портишь мне легкие и при этом не желаешь выбрасывать окурок на дорогу. Странная логика.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ничего.

– Послушай, ты что, хочешь выгнать меня из машины? Я угадала?

– Нет, – ответил он. – Только почему бы нам не поговорить на какую-нибудь нейтральную тему? О состоянии национальной валюты, например. О политике. О штате Арканзас.

– Если ты не против, то я предпочла бы самую малость вздремнуть. Похоже, что мне придется провести на ногах целую ночь.

– Как хочешь.

Она надвинула вязаную шапочку на глаза, сложила руки на груди и откинулась на спинку сиденья. Спустя несколько секунд дыхание ее стало размеренным и глубоким. Он время от времени поглядывал на нее, стараясь урывками составить законченный образ. На ней были голубые джинсы – тесные, линялые, тонкие. Они достаточно плотно обтягивали ее ноги, чтобы он мог убедиться что под ними ничего нет. Ноги у нее были длинные, она для удобства скрестила их под приборной доской. Должно быть, они покраснели от холода и сильно зудели. Он собрался было спросить, не зудят ли у нее ноги, но вовремя подумал о том, как прозвучит такой вопрос, и запнулся. От мысли о том, что ей придется целую ночь ловить машины на шоссе № 7, причем в лучшем случае ее будут подвозить на короткие расстояния, а в худшем – она простоит до утра на одном месте, ему стало немного не по себе. Ночь, тонкие джинсы, температура ниже тридцати… Ладно, в конце концов, это ее дело. Если она замерзнет, вполне может зайти куда-нибудь и отогреться. Так что никаких проблем.

Они проехали повороты на тринадцатое и четырнадцатое шоссе. Он перестал поглядывать на нее и сосредоточился на дороге. Стрелка спидометра стояла на семидесяти, как приклеенная, и он продолжал ехать по левому ряду. Ему посигналили еще несколько раз. Когда они проезжали пост № 12, человек, сидевший за рулем микроавтобуса, на бампере у которого была наклейка с надписью «КУДА ТЫ ТАК ТОРОПИШЬСЯ?», посигналил ему трижды и гневно сверкнул фарами. Он показал микроавтобусу поднятый вверх палец. Не открывая глаз, она сказала:

– Ты едешь слишком быстро. Поэтому они и дудят беспрерывно.

– Я знаю, почему они это делают.

– Но ты не обращаешь на них внимания.

– Да.

– Еще один обеспокоенный гражданин, – насмешливо проговорила она, – который делает все от него зависящее, чтобы помочь Америке выбраться из тисков энергетического кризиса.

– Я плевал на энергетический кризис.

– Все так говорят.

– Обычно я ездил по автостраде со скоростью пятьдесят пять миль в час. Ни больше, ни меньше. Теперь мне надоело поступать в соответствии с Этикой Дрессированной Собаки. Ты, конечно, читала о такой в курсе социологии. Или я ошибаюсь? Я просто решил, что ты наверняка должна быть студенткой из колледжа.

Она выпрямилась.

– Какое-то время социология была моей профилирующей дисциплиной, но я никогда не слышала об Этике Дрессированной Собаки.

– Потому что я ее придумал.

– Аа, понятно. – С недовольным видом она снова откинулась на сиденье и надвинула шапочку на глаза.

– Этика Дрессированной Собаки, впервые выдвинутая и разработанная Бартоном Джорджем Доузом в конце семьдесят третьего года, исчерпывающе объясняет такие загадочные явления, как кризис денежной системы, инфляцию, войну во Вьетнаме и текущий энергетический кризис. Возьмем для примера энергетический кризис. Американские граждане – дрессированные собаки. В данном случае речь идет о том, что их выдрессировали любить всякие потребляющие бензин игрушки. Машины, снегокаты, большие моторные лодки, джипы для передвижения по пустыне, мотоциклы, мопеды, домики на колесах и многое-многое другое. Начиная с семьдесят третьего и по восьмидесятый год нас будут дрессировать, чтобы мы возненавидели потребляющие энергию игрушки. Американцы вообще любят, чтобы их дрессировали. Когда нас дрессируют, мы начинаем вилять хвостом. Тратьте энергию. Экономьте энергию. Писать надо только в тарелку с песком. Я ничего не имею против экономии энергии, но я против дрессировки.

Он неожиданно для самого себя вспомнил о собаке мистера Пьяцци, которая сначала перестала вилять хвостом, потом начала закатывать глаза, а потом разорвала горло Луиджи Бронтичелли.

– Совсем как собаки Павлова, – сказал он. – Их выдрессировали так, чтобы у них текла слюна в ответ на звонок. А нас приучили истекать слюной при виде цветного телевизора фирмы «Зенит» с моторизированной антенной. У меня есть один такой дома. У него пульт дистанционного управления. Можно, не вставая с кресла, переключать каналы, повышать или понижать громкость, включать его и выключать. Однажды я засунул пульт себе в рот и нажал кнопку включения. Телевизор тут же включился. Сигнал прошел через мой мозг и все равно сделал свое дело. Удивительная штука – технология.

– Ты чокнутый, – сказала она.

– Наверное, ты права, – отозвался он. Они миновали пост № 11.

– Я все-таки, пожалуй, посплю. Разбуди меня, когда мне пора будет выходить.

– О'кей.

Она сложила руки на груди и вновь закрыла глаза.

Они проехали мимо поста № 10.

– Собственно говоря, я возражаю не против Этики Дрессированной Собаки, – сказал он. – Я возражаю против того обстоятельства, что хозяева собак – умственные, моральные и духовные уроды.

– Слишком много риторики, чтобы успокоить свою совесть, – сказала она, не открывая глаз. – Почему бы тебе просто не снизить скорость до пятидесяти? Сразу почувствуешь себя лучше.

– Я не почувствую себя лучше, – выплюнул он с такой яростью, что она подняла голову и посмотрела на него.

– С тобой все в порядке?

– У меня все отлично, – сказал он. – Я потерял свою жену и свою работу по одной из двух причин: либо мир сошел с ума, либо я сам чокнулся. Потом я подбираю на трассе человека – девятнадцатилетнюю автостопщицу, которой сам Бог велел считать, что мир сошел с ума, а она заявляет мне, что это я чокнулся, а с миром все в порядке. Нефти, конечно, немного не хватает, но в остальном все идет по плану.

– Мне двадцать один.

– Тем лучше для тебя, – сказал он горько. – Если мир такой весь из себя нормальный, то почему же молоденькая девчонка, вроде тебя, ловит попутку до Лас-Вегаса ночью посреди зимы? Почему она собирается провести всю ночь на шоссе № 7 и, вполне возможно, отморозить ноги, потому что у нее ничего не надето под джинсами?

– У меня, между прочим, кое-что надето под джинсами. За кого ты вообще меня принимаешь?

– Я тебя принимаю за последнюю дуру! – заорал он на нее. – Ты ведь задницу себе отморозишь, как ты этого не можешь понять?

– И тогда тебе от нее не удастся отщипнуть кусочек? – насмешливо спросила она.

– О, Господи, – пробормотал он. – Ну и дура. Они пронеслись мимо седана, ехавшего со скоростью пятьдесят миль в час. Седан загудел ему вслед. – Получи, скотина! – заорал он.

– Мне кажется, будет лучше, если ты высадишь меня прямо сейчас, – сказала она спокойно.

– Не обращай внимания, – сказал он. – Я не собираюсь попадать в аварию. Спи.

Несколько долгих мгновений она недоверчиво смотрела на него, а потом сложила руки на груди и закрыла глаза. Они проехали мимо поста № 9.

Они проехали пост №2 в пять минут пятого. Ложившиеся на дорогу тени приобрели тот странный синий оттенок, который бывает у теней только зимой. На востоке уже зажглась Венера. По мере приближения к городу движение становилось все более оживленным.

Он мельком взглянул на нее и увидел, что она выпрямилась и смотрит на поток торопливых, равнодушных автомашин. У машины, которая ехала прямо перед ними, к багажнику на крыше была привязана рождественская елка. Зеленые глаза девушки показались ему огромными, и на мгновение он утонул в них и в кратком приступе сочувствия, которые, к счастью для людей, нападают на них довольно редко, увидел мир ее глазами. Он увидел машины, которые все до одной направлялись куда-то, где тепло, куда-то, где их владельцев ждут дела, в которых необходимо разобраться, друзья, которые будут рады их приветствиям, или ткацкий станок семейной жизни, который только и ждет, когда на нем снова примутся ткать бесконечное покрывало. Он увидел их безразличие к незнакомцам. В краткой, холодной вспышке понимания он уловил, что хотел сказать Томас Карлейль, когда назвал мир огромным мертвым локомотивом, который без устали несется вперед.