Дорожные работы - Кинг Стивен. Страница 61

КАТИСЬ ОТСЮДА

Под планетой надпись продолжалась, но уже буквами поменьше:

С ОТПУСКНОЙ ССУДОЙ ПЕРВОГО БАНКА

Хорошенькая кассирша вернулась. – Мне придется выдать вам эту сумму пятисотдолларовыми и стодолларовыми купюрами, – сказала она.

– Отлично.

Она выписала расписку в получении вклада и отправилась в хранилище. Когда она вышла обратно, в руках у нее был небольшой чемоданчик. Она позвала охранника, и он подошел к ней, подозрительно глядя на него.

Она выложила перед собой три пачки по десять тысяч долларов – двадцать пятисотдолларовых банкнот в каждой пачке. Она проверила все три пачки на электронном счетчике, и каждый раз счетчик выдавал одну и ту же цифру:

10000

Потом она проворно отсчитала сорок две банкноты по сто долларов. Сверху этой пачки она положила пять десятидолларовых бумажек. Она проверила пачку на электронном счетчике. На табло загорелась цифра:

4250

Четыре пачки лежали рядком на столе, и трое людей подозрительно уставились на них. Здесь было достаточно денег, чтобы купить новый дом, пять кадиллаков, небольшой самолет или почти сто тысяч пачек сигарет.

– Я могу одолжить вам сумку с молнией, – неуверенно предложила кассирша…

– Нет, спасибо, не стоит, – ответил он и принялся распихивать пачки денег по карманам пальто. Охранник наблюдал за этой операцией с бесстрастным презрением. Кассирша была заворожена зрелищем, как ее зарплата за ближайшие пять лет исчезает в карманах пальто из магазина готового платья, причем карманы почти не оттопыриваются. Менеджер смотрел на него с нескрываемой неприязнью, так как банк был тем местом, в котором деньги были Богом: их никто не должен был видеть, и относиться к ним надлежало с почтением.

– Все в порядке, – сказал он, запихивая чековую книжку поверх десятитысячных пачек. – Не беспокойтесь.

Он ушел, и все трое посмотрели ему вслед. Потом пожилая женщина шаркающими шагами подошла к хорошенькой кассирше и предъявила к оплате чек службы социального обеспечения. Хорошенькая кассирша выдала ей двести тридцать пять долларов и шестьдесят три цента.

Добравшись до дома, он положил деньги в пыльную пивную глиняную кружку, стоявшую на верхней полке кухонного шкафа. Мэри подарила ему эту кружку пять лет назад в качестве шутки – на день рождения. Он никогда не пользовался ею, предпочитая пить пиво из бутылки. На боку кружки был изображен олимпийский факел, под которым шла надпись:

ПИВНАЯ КОМАНДА, США

Он поставил кружку обратно. Теперь она была наполнена куда более головокружительным напитком, чем пиво. Потом он поднялся в комнату Чарли, где стоял его письменный стол. В ящике стола он отыскал почтовый конверт. Потом он сел за стол и подсчитал общую сумму своих сбережений. Получилось тридцать пять тысяч пятьдесят три доллара сорок девять центов. На конверте он написал адрес родителей Мэри с пометкой, чтобы письмо вручили лично ей. Он вложил чековую книжку в конверт, запечатал его и снова принялся рыться в ящике. Он нашел лист почтовых марок и наклеил на конверт пять восьмицентовиков. Помедлив секунду, он написал под адресом:

ДОСТАВИТЬ С НАРОЧНЫМ

Он оставил конверт на столе и спустился в кухню, чтобы приготовить себе выпить.

10 января, 1974

Был уже поздний вечер. Шел снег. Мальоре так и не позвонил. Он сидел в гостиной со стаканом в руке и слушал проигрыватель – после гибели телевизора ничего другого ему не оставалось. Вечером он достал из пивной кружки два десятидолларовых банкнота и купил четыре пластинки с рок-музыкой в ближайшем магазине. Одна из них называлась «Пусть течет кровь». Это была та самая пластинка «Роллинг Стоунз», которую ставили на вечеринке у Уолли. Она понравилась ему больше, чем остальные три, показавшиеся ему глуповатыми. А одна из них, пластинка группы под названием «Кросби, Стиллз, Нэш и Янг» была такой глупой, что он разбил ее о колено. Но «Пусть течет кровь» понравилась ему своей громкой, похотливой, ритмичной музыкой. Она бренчала и гремела. Это было ему по душе. Эта музыка напоминала ему песню Монти Холла «Ударим по рукам». Мик Джаггер пел:

Нам всем бывает нужно кого-то побить,

И если хочешь, ты можешь побить меня.

Он размышлял о плакате в банке, на котором была изображена Земля, такая разнообразная и новая, и о надписи, советовавшей зрителю катиться подальше. Потом мысли его перескочили на путешествие, которое он совершил в новогоднюю ночь. Что ж, он укатился далеко. Очень далеко.

Но разве осмелится он утверждать, что ему это не понравилось?

Эта мысль заставила его встряхнуться.

Последние два месяца он чувствовал себя собакой, которой прищемило яйца дверью. Но разве он не испытал ничего такого, что могло хотя бы отчасти компенсировать его страдания?

Он делал вещи, которые в других обстоятельствах оказались бы абсолютно ему недоступны. Он разъезжал по автостраде свободный и бездумный, как перелетная птица. Он трахал молодую девушку, прижимался к ее упругим грудям, таким непохожим на грудь Мэри. Он разговаривал с человеком, который был самым настоящим гангстером, и, в конце концов, был принят этим человеком всерьез. В неистовом ликовании он швырял зажигательные бомбы и ощущал потом липкий ужас, когда казалось, что машина никогда не въедет на насыпь. Настоящие чувства и ощущения были извлечены из его высохшей душонки руководителя среднего звена, словно предметы зловещего религиозного культа из археологического раскопа. Теперь он знал, что значит быть живым.

Конечно, были и неприятные моменты. Ну, например, когда он потерял над собой контроль и накричал на Мэри в «Хэнди-Энди». Или гложущее одиночество первых двух недель. Ведь он остался один впервые за двадцать лет своей жизни, в обществе своего собственного сердца, издававшего ужасный, смертоносный стук. А если вспомнить, как его ударили – и кто? Винни Мэйсон, сопляк, плюгавый мальчишка! Или кошмарное похмелье на следующее утро после поджога – это было самым неприятным опытом.

Но даже этот неприятный опыт, каким бы отвратительным он ни казался, тоже был новым и по-своему волнующим, как и мысль о том, что ты сошел или сходишь с ума. Последние два месяца он исследовал свои внутренние владения, куда еще не ступала нога человека. Он внимательно изучал самого себя, и пусть зачастую его открытия были банальными, порой они оказывались и ужасными, и прекрасными.

Его мысли обратились к Оливии, к тому моменту, когда он видел ее в последний раз. Она стояла на автостраде, гордо выставив свою табличку навстречу холодному безразличию мира. Он подумал о плакате в банке. КАТИСЬ ПОДАЛЬШЕ. Почему бы и нет? Ничто уже не держит его здесь, кроме грязного наваждения. Ни жена, ни призрак ребенка, ни работа, ни дом, который будет стерт с лица земли через полторы недели. У него были наличные деньги и машина. Так почему же не сесть за руль и не уехать прочь?

Дикое возбуждение охватило его. Он представил себе, как он садится в «ЛТД» и едет в Лас-Вегас с тридцатью четырьмя тысячами в кармане. Находит Оливию. Говорит ей:

Давай укатим отсюда подальше!

Они едут в Калифорнию, продают машину, покупают билеты в Юго-восточную Азию. Они прибывают в Гонконг. Из Гонконга едут в Сайгон, в Бомбей, в Афины, в Париж, в Лондон, в Нью-Йорк. А потом… Сюда?

Мир круглый, вот в чем дело. Он совсем как Оливия, глупенькая Оливия, которая решила уехать в Неваду, чтобы отмыться от старого дерьма. А потом она нажралась наркотиков, и ее трахнули. Как раз в самом начале новой жизни, потому что новая жизнь – это и есть старая жизнь, а новый путь похож на старый путь. Собственно говоря, это и есть старый путь, по которому ты кружишь и кружишь, пока колея не становится слишком глубокой и не наступает время закрыть гаражную дверь, включить зажигание и ждать… Ждать… Наступила ночь, а мысли его продолжали двигаться по кругу, словно котенок, пытающийся поймать свой собственный хвост. В конце концов, он заснул на диване. Ему снился Чарли.