Дорожные работы - Кинг Стивен. Страница 67

– Кто-то из твоих же товарищей, – радостно солгал он. – Кто-то из тех, кто рассчитывал, что я сумею продержаться еще немного, как раз до следующего заседания совета директоров. – Кто?

– До свидания, Стив. Ты подумай о Винни Мэйсоне, а я буду думать о том, с кем мне разговаривать, а с кем – нет.

– Не смей вешать трубку! Не смей… Усмехаясь, он повесил трубку. Даже Стив Орднер оказался в результате колоссом на глиняных ногах. Интересно, кого это Стив ему напоминает? Шарикоподшипники. Земляничное мороженое, украденное из морозильника. Герман Воук. Капитан Квиг, ну наконец-то! А исполнял эту роль Хэмфри Богарт. Он громко расхохотался и запел:

Истерический смех продолжал душить его. Ну вот, подумал он, захлебываясь новым приступом, теперь я по-настоящему сошел с ума.

Однако мысль эта его не очень-то расстроила. В конце концов, у сумасшедшего есть свои преимущества. Внезапно он увидел себя со стороны: одинокий мужчина, громко хохочущий в пустом доме, на пустой улице, уставленной домами-призраками. Эта картина показалась ему наиболее полным и характерным воплощением безумия, но в то же время она была настолько смешной, что его хохот только усилился. Он смеялся все громче, то захлебываясь визгом, то переходя на глухие, басовые ноты, бессильно мотая головой и едва удерживаясь на ногах.

19 января, 1974

После наступления темноты он сходил в гараж и принес оружие домой. В соответствии с инструкцией он сначала сделал из «Магнума» несколько холостых выстрелов, а потом аккуратно зарядил его. На проигрывателе стояла пластинка «Роллинг Стоунз». Мик Джэггер пел «Одинокого бродягу». Эта музыка нравилась ему все больше и больше. Он вообразил себя Бартом Джорджем Доузом, Одиноким Бродягой, Прием Только по Предварительной Договоренности, – и засмеялся.

В патронник «Уэзерби» входило восемь патронов. Они казались такими большими, что вполне могли подойти к среднего размера гаубице. Зарядив винтовку, он с любопытством оглядел ее, размышляя о том, действительно ли она такая мощная, как утверждал Грязный Гарри Суиннертон. Он решил сделать пробный выстрел на заднем дворе. В конце концов, на улице Крестоллин не осталось никого, кто мог бы сообщить в полицию о выстреле.

Он надел пиджак и открыл заднюю кухонную дверь. Потом он вернулся домой и взял с дивана небольшую подушку. Включив двухсотваттную лампочку на заднем дворе, которой они с Мэри обычно пользовались во время летних барбекю, он вышел из дома. Снег, покрывший землю, был как раз таким, который он мысленно представлял себе чуть больше недели назад, – нетронутым, незагрязненным, абсолютно девственным. Ни один чудак не ступал своей гребаной ногой на этот снег. В прошлые годы сын Дона Аполингера Кенни частенько пробегал через их задний двор к дому своего друга Ронни, а Мэри иногда пользовалась натянутой между домом и гаражом веревкой, чтобы развесить там кое-какие из своих вещей (как правило, интимного характера). Но он сам всегда ходил в гараж через другую дверь, и теперь его поразила мысль о том, что с тех пор, как выпал первый снег, никто не побывал на заднем дворе. Судя по его нетронутому виду, даже собаки здесь не бегали. Ни одного живого существа с конца ноября.

Неожиданно им овладело безумное желание выйти на середину двора и слепить снеговика.

Однако вместо этого, он прижал подушку к правому плечу, на мгновение придержал ее подбородком, а потом упер в нее приклад «Уэзерби». Зажмурив левый глаз, он посмотрел в прицел и попытался вспомнить те советы, которые актеры давали друг другу в фильмах про войну перед высадкой морской пехоты. Обычно какой-нибудь много повидавший на своем веку сержант вроде Ричарда Уидмарка говорил какому-нибудь салабону вроде Мартина Миллера: «Не дергай курок, сынок. Дави на него осторожно». Или что-нибудь похожее.

Ладно, Фред. Давай проверим, сумею ли я попасть в свой гараж.

Он осторожно надавил на курок. То, что последовало за этим, не было похоже на звук выстрела. Это был взрыв. На мгновение его охватил ужас: ему показалось, что винтовка взорвалась у него прямо в руках. Но когда отдачей его швырнуло на кухонную дверь, он понял, что все в порядке. Выстрел разнесся по всей округе странным, рокочущим грохотом, похожим на звук стартующей космической ракеты. Подушка валялась на снегу. Плечо обжигала пульсирующая боль.

– Господи, Фред, – выдохнул он.

Он посмотрел на гараж и едва поверил своим глазам. В наружной обшивке образовалась дыра, сквозь которую можно было бы подать чашку с чаем.

Он прислонил ружье к косяку и пошел по снегу, даже не вспомнив о том, что на ногах у него обычные тапочки. Он изучал дыру около минуты, изумленно отламывая щепки указательным пальцем. Потом он обошел вокруг гаража и вошел внутрь.

С внутренней стороны дыра была еще больше. Он посмотрел на микроавтобус. В двери со стороны водителя зияло отверстие, в которое он свободно мог засунуть два пальца. Металл прогнулся, краска на нем отслоилась. Он открыл дверцу и осмотрел салон. Конечно, пуля попала в противоположную дверь, как раз под ручкой.

Он обошел вокруг машины и убедился, что пуля прошила вторую дверь насквозь, оставив отверстие со злобно торчащими наружу металлическими стружками. Он обернулся и посмотрел на стену. В ней также было отверстие. Надо полагать, она до сих пор летит.

Он вспомнил, как Гарри говорил ему, что если попасть из этой винтовки в оленя, то внутренности разлетятся вокруг ярдов на двадцать. А что произойдет с человеком? Скорее всего, то же самое. Ему стало не по себе.

Он вернулся к кухонной двери, подобрал подушку и вошел в дом, машинально потоптавшись на пороге, чтобы стряхнуть снег и не наследить у Мэри в кухне. В гостиной он снял рубашку. Несмотря на подушку, на плече осталось красное пятно в форме приклада.

Не надевая рубашку, он пошел на кухню, сварил себе кофе и разогрел готовый обед. Поев, он пошел в гостиную, лег на диван и заплакал. Вскоре плач превратился в настоящий истерический припадок. Он попытался остановить его усилием воли, но не смог. В конце концов, припадок кончился, и он забылся тяжелым сном. На щеках его серебрилась седая щетина. Во сне он выглядел старше.

20 января, 1974

Он проснулся виноватым рывком, испугавшись, что уже утро, и он проспал. Его сон был мутным и темным, как прокисший кофе. После такого сна он всегда просыпался с ватной головой, толком не понимая, кто он и куда он попал. Винтовка лежала там же, где он ее и оставил, вальяжно раскинувшись на мягком кресле. «Магнум» валялся на столике.

Он поднялся с дивана, пошел на кухню и несколько раз плеснул себе в лицо холодной водой. Потом он поднялся по лестнице на второй этаж и нашел чистую рубашку. По дороге вниз он надел ее и заправил в брюки. Он запер внизу все двери. По причинам, в которых он не хотел отдавать себе слишком подробный отчет, с каждым поворотом замка на сердце у него становилось немного легче. Он снова почувствовал себя самим собой – впервые с того момента, как эта проклятая дура шмякнулась перед ним на пол в супермаркете. Он положил «Уэзерби» на пол под окном в гостиной. Потом он подтащил к окну мягкое кресло, перевернул его набок и раскрыл коробки с патронами.

Вернувшись на кухню, он запер все окна. Потом он прихватил в столовой стул и подпер им ручку кухонной двери. Покончив с этим, он налил себе чашку холодного кофе, рассеянно отхлебнул глоток, сморщился и выплеснул остатки в раковину. Он смешал себе коктейль.

Пройдя в гостиную, он вытащил из шкафа автомобильный аккумулятор. Он поставил его за перевернутым креслом, потом достал соединительные провода и положил их рядом с аккумулятором.

Покряхтывая и тяжело дыша, он потащил ящик взрывчатки наверх. Добравшись до площадки, он поставил его на пол, едва не уронив в последний момент, и прислонился к стене, чтобы перевести дыхание. Он становился слишком стар для подобного рода упражнений, несмотря на сильные мускулы, накачанные еще в те времена, когда вместе с напарником он загружал грузовики четурехсотфунтовыми тюками с выглаженными простынями. Но что ни говори, когда человеку сорок, не стоит слишком искушать судьбу. Сорок – это как раз подходящий возраст для первого инфаркта.