Худеющий - Кинг Стивен. Страница 33

— Это папа, Линда.

— Папа?

— Миленькая, я не могу сейчас говорить, — сказал он. «Потому что, кажется, плачу». — Я все теряю вес, ты знаешь. Но я напал на след Лемке. Скажи маме об этом. Запомнишь? Я напал на след Лемке.

— Папочка, дорогой, ну пожалуйста, возвращайся домой! — Она заплакала. Билли сжал трубку в руке. — Я по тебе соскучилась и больше не соглашусь, чтобы она меня куда-нибудь отсылала.

Слабо послышался голос Хейди:

— Лин! Это папа?!

— Я люблю тебя, моя душечка, — сказал он. — И маму твою люблю.

— Ну, папа!..

Сумятица тихих звуков. Потом Хейди взяла трубку.

— Билли? Билли, пожалуйста, прекрати это все и возвращайся домой, к нам.

Билли осторожно положил трубку, перевернулся в постели и уткнулся лицом в скрещенные руки.

Он покинул «Шератон», Южный Портленд на следующее утро и поехал по шоссе N1 на север вдоль побережья. Шоссе начиналось в Форт Кенте, Мэн, и заканчивалось в Ки Уэст, Флорида. Старик в «Семи морях» сказал: Роклэнд или Бутбэй Харбор, но Билли на случай не мог надеяться. Останавливался на каждой второй или третьей заправочной станции на той стороне шоссе, которая вела к северу. Заходил в придорожные универмаги, где на передних лужайках в шезлонгах сидели старики, задумчиво жуя спички. Показывал свои снимки всем, кто готов был посмотреть. Поменял два стодолларовых «трэвеллерс „-чека на мелкие долларовые бумажки и раздавал их направо-налево, словно рекламируя продукцию сомнительного сорта. Чаще всего показывал четыре снимка: девушки Джины с оливкового цвета кожей и черными завлекающими очками, „кадиллака-купе“, «фольксвагена-микробаса“ с намалеванными на борту женщиной и единорогом, Тадуза Лемке.

Как и Лон Эндерс, люди почему-то не желали дотрагиваться до его фотографии.

Но — помогали. У Халлека не возникло проблем с выяснением маршрута цыган вдоль побережья. И дело было не только в номерных знаках иных штатов — к этому люди в штате Мэн летом быстро привыкали. Дело было в том, как двигались фургоны и универсалы, — почти бампер в бампер, пестрые росписи по бокам, да и в самих цыганах. Большинство из тех, с кем Билли говорил, заявляли, что их женщины и дети крали вещи, но никто толком не сказал, что именно было украдено, и никто почему-то не обратился в полицию по поводу этих краж.

В основном вспоминали старого цыгана с провалившимся носом, если видели его.

Когда Билли сидел в баре «Семь морей» с Лоном Эндерсом, он отставал от цыган на три недели. Владелец автозаправочной станции «Скоростной Сервис Боба» не смог вспомнить, в какой день он накачивал их машины горючим одну за другой. Помнил только, что от них воняло, «как от индейцев». Билли подумал, что и сам Боб весьма смердел, но решил не говорить об этом — выглядело бы невежливо. Зато парнишка из колледжа, работавший в кафетерии напротив, через дорогу, сумел точно вспомнить дату — 2 июня. И как не вспомнить? Пришлось в собственный день рождения вкалывать. Билли поговорил с ним 20 июня, то есть с отставанием на 18 дней. Цыгане искали место для табора немного севернее, в районе Брунсвика. 4 июня они расположились на Бутбэй Харбор, не на берегу, разумеется: нашли фермера, который согласился выделить им часть поля в районе холма Кеннистон за двадцать долларов за ночь.

Цыгане пробыли там три дня. Летний сезон только набирал силу, и прибыли табора были пока еще незначительны. Фермера звали Уошбурн. Когда Билли показал ему фотографию Тадуза Лемке, фермер кивнул головой и торопливо перекрестился (Халлек был уверен, что жест этот был совершенно неосознанный).

— В жизни не видывал такого проворного деда. Такие охапки дров таскал, что моим сыновьям вряд ли под силу. — Уошбурн слегка замялся и добавил: — Не понравился он мне. Тут даже не в носу дело. У меня у самого дедушка помер от рака кожи. Так до того, как мы его похоронили, этот рак проел у него дыру в щеке, с пепельницу размером. Бывало, посмотришь, и видишь сквозь дыру, как он жует. Ясное дело, нам такое зрелище не нравилось, но дедушку-то мы любили. А этот тип… ох, и не понравился он мне. Такой жуткий.

Билли хотел было спросить, что он подразумевает под этим «жуткий» конкретно, но все понял по глазам Уошбурна.

— Он и есть жуткий человек, — подтвердил Билли.

— Я решил их попросить уехать, — сказал Уошбурн. — Конечно, двадцать долларов неплохая цена за очистку мусора после них, но жена моя уж больно их боялась, да и я, признаться, тоже. Утром пошел сказать обо всем этому Лемке, пока еще нервы мои выдерживали, а они уже сворачивали манатки. Я вздохнул с облегчением.

— Поехали дальше на север?

— Да, прямо в том направлении. Я как раз стоял на вершине холма и видел, как они свернули на шоссе номер один. Проследил, покуда они совсем не скрылись из виду и рад был, что они смотались.

— Да уж, представляю.

Уошбурн бросил на него критический и несколько обеспокоенный взгляд.

— Не зайдете ко мне выпить стакан холодного молока, мистер. Вид у вас больно изможденный.

— Спасибо, но я хочу до заката обогнуть весь район Оулс Хед, если успею.

— Его разыскиваете?

— Да.

— Ну что ж, если найдете его, надеюсь, он вас не сожрет, мистер. Мне он показался таким голодным.

Билли беседовал с Уошбурном двадцать первого июня, в первый день официального открытия летнего сезона. Дороги были перегружены туристами, и ему пришлось ехать до самого Шипскота, прежде чем удалось найти свободный номер в мотеле. А цыгане покинули Бутбэй Харбор восьмого июня, утром.

Разница составляла тринадцать дней.

Наступила пара невезучих дней, когда показалось, что цыгане вообще покинули этот мир. Их не видели ни в Оулс Ходе, ни в Роклэнде, хотя оба городка были излюбленным местом летнего нашествия туристов. Служащие заправочных станций и официантки смотрели на снимки и качали головами.

Мрачно подавляя желание выбросить через борт бесценные калории, Билли, который плохо переносил качку, проплыл на пароме от Оулс Хода до Вайнэлхевен. Там цыган тоже не видели.

Вечером двадцать третьего позвонил Кирку Пеншли, надеясь получить свежую информацию. Когда Кирк поднял трубку, послышался странный двойной щелчок в телефоне в тот момент, когда Кирк спросил: «Как дела, Билли-бой? Ты где находишься?»

Билли торопливо бросил трубку. Ему удалось ухватить последний вакантный номер в мотеле «Харборвью», Роклэнд. Другого ночлега могло теперь не подвернуться аж до самого Бангора, но он решил немедленно отправляться в путь, даже если придется ночевать в машине где-нибудь на проселке. Этот двойной щелчок. Ему всегда было наплевать на такие двойные щелчки в трубке. Такой звук слышишь иногда, когда твой телефонный разговор прослушивается. Или же когда используется система определения номера, откуда звонят.

«Хейди подписала бумаги на тебя, Билли.

В жизни подобной глупости не мог себе представить.

Она подписала их, а Хаустон заверил своей подписью.

Да оставьте вы меня хотя бы на время в покое, черт бы вас подрал.

Немедленно мотай отсюда, Билли».

Он покинул мотель. Хейди, Хаустон, не считая определителя телефонного номера, промахнулись. То, что он немедленно уехал, оказалось самым верным ходом. В два часа ночи, когда Билли регистрировался уже в бангорском отеле «Рамада Инн» и показал служащему гостиницы снимки (теперь это стало привычкой), тот немедленно кивнул головой.

— Да, я дочку свою к ним сводил, и они ей там судьбу предсказывали, — сказал служащий. Он взял снимок Джины Лемке и слегка закатил глаза. — Как она здорово попадает в цель из своей рогатки, я вам скажу. И знаете, могла бы и по другому назначению ее использовать, если понимаете, что я имею в виду. — Он помахал ладонью, словно стряхивая с нее воду. — Моя дочурка как только заметила, какими глазами я на нее уставился, тут же потащила меня поскорей прочь. — Клерк засмеялся.

Только что Билли чувствовал себя таким усталым, что едва хватало сил добраться до постели. Теперь он полностью взбодрился, взыграл адреналин.