Жаркая осень в Акадии - Харников Александр Петрович. Страница 47

В гостеприимном доме Ивана Ивановича всегда было много народа. Кто-то приходил к нему по делу, а кто-то пытался добиться его благосклонности, зная, что матушка императрица прислушивается к словам Шувалова. Поэтому я не удивился, увидев в одной из комнат особняка Ивана Ивановича своего старого знакомого и соперника Александра Петровича Сумарокова, разговаривавшего с незнакомым мне поручиком. С господином Сумароковым мы придерживались, если можно так выразиться, «вооруженного нейтралитета». Я старался не критиковать в его присутствии стихи этого пиита, он же в так часто посещаемом им Обществе любителей российской словесности предпочитал не касаться моих поэтических опусов.

Неудивительно, что Александр Петрович и молодой, худощавый и, прямо скажем, довольно невзрачный на вид поручик вели беседу о поэзии. Точнее, поручик читал своему собеседнику стихи, а тот одобрительно кивал, слушая их.

Я не мог пройти мимо двух своих коллег. С господином Сумароковым мы были знакомы, потому, приветливо с ним поздоровавшись, я попросил его представить меня поручику. Досадливо поморщившись, Александр Петрович выполнил мою просьбу, а потом, в свою очередь, произнес:

– Поручик Ингерманландского полка Александр Васильевич Суворов. Как видите, Михаил Васильевич, даже господа офицеры не отказывают себе в удовольствии заниматься стихосложением. Господин поручик написал поэму, рассказывающую о встрече в загробном мире мексиканского царя Монтесумы с испанским завоевателем Кортесом. Прелюбопытная, скажу я вам, получилась вещь.

– Полностью с вами согласен, Александр Петрович, – ответил я. – Погибший правитель разговаривает с человеком, который разрушил его царство и погубил его народ. И все ради чего? Ради золота, которое так и не сделало счастливой жизнь жестокого завоевателя.

– Господин Ломоносов, – с жаром воскликнул поручик Суворов, – я с огромным удовольствием читаю ваши стихи. Поэтому для меня очень приятно познакомиться с вами и поблагодарить вас за то удовольствие, которое я получаю при их прочтении.

Услышав слова благодарности от офицера, Сумароков снова поморщился, после чего, неожиданно вспомнив о своих каких-то важных делах, поспешил попрощаться с нами. А я продолжил беседу с Суворовым.

– Вы знаете, – сказал он, глядя вслед уходящему Сумарокову, – если бы я не был военным, то обязательно стал бы пиитом. Но я прекрасно понимаю, что стихи мои далеки от совершенства, а делать что-либо скверно я не привык.

– Александр Васильевич, – попытался я утешить своего собеседника, – поверьте, что одно другому не мешает. Можно быть знаменитым полководцем, который дружит не только с Марсом, но и с Аполлоном. Тем более что время сейчас тревожное, и вполне вероятно, что России снова предстоит обнажить меч, чтобы прославить русское оружие на полях сражений.

– Я тоже слышал о скорой войне в Европе, – встрепенулся Суворов. – Только батюшка мой, заседающий ныне в Военной коллегии, считает, что мне надо для начала узнать досконально, из чего состоит армия, а уже потом вести войска в бой. Он, зная о том, в каком пренебрежении находятся дела в Ингерманландском полку, и, понимая, что я, служа в нем, вряд ли научусь чему-то полезному, хочет, чтобы я перешел на службу в обер-провиантмейстеры.

– Ох, и хлебнете вы горюшка, воюя с казнокрадами и жуликами! – воскликнул я. – Ведь не мне вам рассказывать, сколько нечестных людей пытаются нажиться на провианте, который закупают для армии.

– Знаю, Михаил Васильевич, знаю, – вздохнул поручик. – Не приучен я с детства брать чужое. Так что буду я, как собака на сене – и сам не ворую, и другим не даю. А с кем, как вы полагаете, нам придется воевать? Вроде кроме турок никто из наших соседей не покушается на границы нашей империи.

– Александр Васильевич, война уже идет. Вот где-то в Новом Свете наши воины уже сразились с британцами. Откуда они там взялись и что это за люди, никто знать не знает. Но британцев они побили изрядно, и теперь, если верить слухам, эти люди намерены, объединившись с местными французами и индейцами, вообще прогнать подданных короля Георга с земель, захваченных в свое время у французов.

– Значит ли это, – осторожно поинтересовался Суворов, – что нам придется сразиться с британцами?

– Думаю, что нет. Скорее всего, нашим противником станет король Пруссии Фридрих. Хотя, по моему разумению, причин для войны с пруссаками у нас нет.

– А с британцами? – спросил Суворов.

– Тоже вроде бы нет. Хотя каперы английские порой перехватывают наши торговые суда, отбирая грузы, которые лежат в трюмах этих судов. Только джентльмены из Лондона особо не церемонятся с кораблями всех стран, не только нашей многострадальной родины.

– А не лучше ли будет, если Россия вообще ни с кем в Европе не будет воевать? Ведь если на нас никто не нападает, то и поводов для войны нет.

– Так-то оно так, Александр Васильевич, только вопросы войны и мира не в нашей власти, – произнес я, сделав жест, показывающий, что решения сии принимают в окружении государыни.

– Михаил Васильевич, скажу честно, вы меня весьма удивили сообщением о русских, которые сейчас воюют с британцами в Новом Свете. Земли заморские от нас далеки, но там льется кровь наших соотечественников, и равнодушно слушать это мне трудно. Эх, была бы моя воля, отправился бы я туда волонтером. Негоже своих оставлять на произвол судьбы. Если вам станет что-либо известно новое о событиях, происходящих в тех краях, прошу вас – известите меня о них. Буду вам за это премного благодарен.

Попрощавшись со мной, поручик Суворов быстрой, слегка подпрыгивающей походкой побрел к выходу по коридору особняка Шувалова. А я подумал, что сей молодой человек далеко пойдет. И не по поэтической стезе, а по военной. Было в нем что-то такое… Надо будет как-нибудь снова встретиться с ним. Вот только когда? Дел у меня было много, и отдохнуть от трудов праведных я мог лишь мечтать…

16 ноября 1755 года. Луисбург

Пьер де Риго, маркиз де Водрёй-Каваньял, новоназначенный губернатор Новой Франции

С береговой батареи Луисбурга прогрохотала пушка, и ядро плюхнулось в воду перед самым бушпритом «Сен-Бернара». Капитан Дюшамболь приказал спустить паруса и приготовить к спуску шлюпку с лейтенантом де Мирбо. Я не случайно выбрал именно его – он был лично знаком с военным губернатором Луисбурга и Королевского острова Огюстеном де Бошанри де Дрюкуром. Матросы расселись на банках, разобрали весла, и вскоре шлюпка двинулась к берегу со всей скоростью, на которую только она была способна.

Через час «Сен-Бернар», «Сент-Огюстен» и «Жан на-Шарлотта» кое-как доковыляли до доков Луисбурга, а еще через несколько минут я сидел в кабинете де Бошанри и потягивал великолепный коньяк из его запасов.

– Мсье маркиз, я очень рад вас видеть. Мы ожидали вас намного раньше – сейчас в заливе Святого Лаврентия рыщут английские рейдеры, и туда не стоит соваться, когда у вас всего три корабля, причем изрядно потрепанных штормом. И почему-то один из них явно английской постройки…

– Вы правы, мсье губернатор. Мы должны были выйти еще в июле, но корабли подняли паруса только в сентябре. Причем в эскадре было пять кораблей – три из них мы потеряли во время первого урагана. А потом нас имели несчастье атаковать два английских корабля, которые польстились на, как вы изволили выразиться, потрепанный вид. Один из них сейчас находится на дне морском, а второй… Ха, откуда ему было знать, что на борту «Сент-Огюстена» находятся морские пехотинцы? В результате захваченным оказался не наш фрегат, а их шлюп – так это, кажется, называется такой корабль у наших врагов. Теперь он ходит под французским флагом и называется «Жанной-Шарлоттой», так мы его переименовали в честь моей супруги, оставшейся во Франции.

– Однажды я имел честь быть представленным вашей супруге, когда пятнадцать лет назад служил в Сен-Доменге [110] и посетил Новый Орлеан по служебной надобности.