Светлый мир (СИ) - "ЙаКотейко". Страница 84

Свят с ужасом видел, как бежит к вихрю Сауле. Что задумала глупая девчонка он не знал и знать не хотел. Он хотел задержать ее, развернуть, отправить в безопасность. Остановился он только когда до сестры осталось меньше двух шагов, внезапно разобрав, что девчонка не просто стоит, растопырив руки, а взывает к реке.

— Веча, мать и кормилица, добрая и нежная, не гневись на детей своих. Одари нас ласкою своей, накорми, напои нас, неразумных. Скрой от гнева Света и Тьмы. Обласкай водами своими.

Свят с ужасом глядел как вновь вытягивается вихрь. Как склоняется он к маленькой девушке. Как застывает напротив ее чумазой мордашки пугающее лицо, обзаведшееся провалами глаз. Как смягчаются черты и светлеет вода.

— Веча, Мать земель, — потрясенно прошептал он и, вторя голосу сестры, завел песнь. В отличие от Сауле, проведшей в монастыре почти всю жизнь, Свят плохо знал воззвания богам, но это помнил. Батюшка всегда предупреждал, что Вечу помнить стоит. Что забытая Мать земель принесет много бед. Вот его слова и сбылись.

Вокруг установилось потрясенное молчание. Люди во все глаза таращились на явление богини, а после, кто знал, присоединился к Сауле, добавляя свой голос к общей песне. Продолжая бормотать слова Свят жестом показал людям двигаться, а сам поспешил к лошадям — после воззвания бога нужно одарить, и лучше если это будет не животная пища. Продолжая говорить, люди перешли на другой берег, уже мало заботясь идут они по бревнам или по илистому дну. Только воздевшая руки вихрю Сауле и сидящий у ее ног Свят остались во владениях реки.

— Прими от нас этот дар Мать земель, — закончила Сауле, и Свят высыпал в воду крупу из подготовленного мешочка.

Вихрь, еще на мгновение задержавшись, опал, обратившись ровной гладью воды.

— Уходим, — подхватив сестру под руку, велел Свят. — Задобренная богиня воду должна вернуть.

И словно услышав его слова по просохшему руслу пронесся рокот, а за ним стала прибывать и вода. Они едва успели добежать до другого берега, когда пришла единая волна, возвращая реке ее первоначальную глубину. Бревна моста огромными рыбинами мелькнули на краю потока, задели и обвалили край берега и унеслись прочь.

— Так что ж это оно, нам стал быть можно и не уходить, када это Веча. Ее ж припомнили, токмо и знай, приноси подношения? — заговорил седой старичок, обращаясь к Сауле.

Она, сообразив вдруг, что только что произошло, Свята не отпускала, боялась, что ноги не выдержат.

— Нет, — понимая, что девушка не в силах ответить взял слово Свят. — С богами что-то происходит. Вечу помнят и дары приносят, но видишь, что-то не так. Скорее, и о этих дарах она забудет и вернется…

Люди, переглянувшись, помрачнели и, словно стадо, побрели, растягиваясь в поле.

Приходить в себя Кахир не желал. Беспамятство его обернулось глубоким сном, пробудить от которого не удавалось, как не пытались. От переправы уходили мрачные, тихие, некоторые и со слезами. От реки отошли на два часа. Остановились, не разбирая вещей. Сложили кострище из сухой травы и нескольких взятых с собой полешек и, положив сверху небольшой камень, устроили обряд погребения. Пусть тело Маса и исчезло в водах реки, во тьму его решили проводить по правилам. Тоскливый, страшный вой гнола прозвучал вместо колокола.

Еще горячий посмертный камень установили чуть поодаль от тропы, изображающей на этой стороне дорогу.

Кахир пришел в себя к вечеру. Ласку и поцелуи матери выдержал словно наказание и вновь погрузился в мрачное молчание, пугающее даже больше беспамятства.

Сула изменилась не меньше Гортье. В деревне чувствовалось напряжение и страх. Рынок молчал. Только ветер трепал пологи на устроенных местах, да крикливые птицы ходили по вытоптанной площади, выискивая потерянные людьми остатки еды. А еще запах. Вонь протухшей рыбы, скотобойни и гнили. Весь берег реки стал похож на единый вспухший и неживой организм. Тела десятков унесенных Вечей существ, вздувшиеся, побелевшие, с обвисшей кожей, оплывшими безглазыми мордами и заострившимися зубами. К счастью мертвые. Берег моря закрыло одним сплошным покрывалом из бессчётного количества дохлой рыбы и вынесенных на берег растений.

Вместо патрулей, изредка попадались местные охранники, в потрепанном, оборванном обмундировании.

Задерживаться в таком поселении не хотелось, но удар реки не прошел даром, сломав ногу гнолу и повредив ребра. С каждым днем в седле его состояние все ухудшалось. Ехать дальше он не мог, но и оставлять его в вымершем светлом поселении было страшно.

Решил все сам Фаат. Отведя в сторону Сауле он попросил уезжать, увезти мальчика подальше отсюда. На робкие увещевания женщины гнол расфыркался-рассмеялся и объяснил, что одному ему будет гораздо проще справиться с проблемами. Даже в таком состоянии. Не зря ведь он отрядный Несущего смерть. Если эльфийская погоня прибудет, он точно сможет сократить ее число. Или, по крайней мере, как-нибудь предупредить.

Сауле пришлось согласиться. Оставив гнолу достаточно средств, чтобы можно было и вылечиться и еще домой добраться они двинулись дальше.

***

Эльфы пришли. Всего через несколько дней, со стороны покинутых земель заявились два отряда. Фаат не выпустил из Сулы ни одного из них. Ощерив зубы, окрашенные кровью, он завел победную… прощальную песню, лежа на теле последнего своего противника.

***

Коорхан встретил путников прохладным морским бризом, приятно разбавившим раскалённый воздух; пронзительными криками птиц и шумом запыленной толпы беженцев. По дорогам одна за другой тянулись груженые добром телеги и пешие беглецы, обвешанные котомками, мешками и голосящими младенцами. На широкой центральной улице, словно частокол у лесной избушки, стояла многочисленная стража. Изнывающие от жары воины словами и пинками направляли гостей туда, где можно получить ночлег и пищу. Подходы к рынку и порту, от которых в стороны шли улицы побогаче, были и вовсе перекрыты тяжелыми деревянными щитами. Пройти за них могли только местные или те, кто способен был доказать свою платежеспособность. Остальных бесцеремонно разворачивали, посылая в дома сообразно их материальным благам.

Идти к морю не стали, несмотря на достаточное количество денег. Вместо этого Свят узнал у местных, не охраны, где находится самый приятный в обслуживании дом средней руки.

Пока до него добирались Свят заметил некоторую, не очень приятную в их положении особенность. Люди в городе явно разделились. Одни провожали Багрда, разглядывающего город с детской непосредственностью, восхищенными и немного сочувствующими взглядами. Другие, и их было гораздо больше, опускали глаза и старались как можно скорее убраться подальше. А еще были третьи, и их было слишком много. Те, кто смотрел на него, и соответственно спутников, неприязненно, жестко и зло. Эти взгляды напрягали Свята, заставляли вспоминать глубоко запрятанные знания и следить. За каждым таким типом следить, подгоняя свою компанию, словно девочка гусей. Только взглянув в лицо этому новому Святу, никто из них не посмел возразить и, как те самые послушные гуси, семенили вперед, стараясь держаться друг друга и идти как можно быстрее.

Дом действительно оказался приятным местом, только уж больно людным. Хозяйка, крупная улыбчивая женщина с черными волосами и почти такими же глазами, принимала в свое заведение всех нуждающихся. Они заняли уже не только все комнаты, но и полностью заполнили трапезный зал.

Убедившись, что хозяйка дома равно относится и к светлым, и к темным, Свят оставил всю компанию обустраиваться, а сам налегке отправился в порт. Что-то ему казалось — не стоит задерживаться в этом гостеприимном городе надолго.

В Коорхане Свят был давно, еще в прошлой жизни. Точнее не так, именно осознанно Свят был здесь в прошлой жизни. Этот, новый Свят, посещал порт, когда возвращался от ублюдка-торговца, когда спешил найти оставленную у демонов Сауле и братьев. Но тогда он не смотрел ни на красоту белого города, ни на блеск солнца в лазурных волнах. Тогда он обращал внимание только внутрь себя. Зато сейчас можно было вспомнить бурную молодость. Длинные ночи на берегу с не очень чистыми женщинами и буйными приятелями. Ночные дороги, заполненные тишиной и пением цикад… а еще криками боли и безумия.