Князь Рысев 2 (СИ) - Лисицин Евгений. Страница 33

— Я тебе токмо одно скажу, барин. Простые бумажки такими чернилами не подписывают, за них ведь и всяко спросить могут.

— Кто?

— Ну вестимо же кто, барин. — Он постучал самого себя по лбу, будто дивясь моей недалекости. А потом ткнул пальцем в небо. Я выдохнул с пониманием. Бог так бог — с ним, поди, не забалуешь.

— Святые чернила сами по себе непростые. Их, грят, из самых золотистых лучей солнца берегини отбирают. Сушат, мол, в девственных слезах там, на небесах, вымачивают, а опосля дождем сыпят с золотых же туч.

Я не спорил, но метод получения чернил даже для этого мира казался до безобразного странным. Сомнения в тот же миг змеями закружились в голове, но я не спешил их озвучивать.

— Допустим. А может так статься, что моего похищения мог пожелать кто-то из церкви? Быть может, у моего…кхм, отца были какие-то несостыковки? Непонятки со святыми людьми?

— Боже избавь, барин! — На лице Кондратьича отразилось нечто похожее на испуг. Он глянул в небо, будто убоявшись, что, не выдержав столь богохульных слов, божья кара не заставит себя ждать.

Гром посреди ясного неба не спешил бередить наши уши. Старик, словно желая поведать тяжкие тайны мироздания, склонился надо мной, вкрадчиво зашептал:

— Избави господь от таких наказаний. И так с инквизаториями были не в ладу, так чтобы еще с церквой. Тогда все, каюк. — Он сложил руки на груди, будто собираясь спародировать знаменитый череп с костями.

Вот оно, значит, как. Были проблемы с инквизаториями, а я-то и не знал. Разве что только мог догадываться.

— А если кто-то захочет расписать ими свое перо? Ну чернилами этими?

— Ну и мысли в твою голову приходят, барин! Ты там, часом, в корпусе-то не в еретики заделался?

— Не в еретики, — успокоил его, продолжил: — Но ведь кто-то же это письмо накропал. И не абы чем, а этими самыми чернилами чудесными. Значит, по мою голову охотится какой-нибудь священник?

— Не дай боже, барин, не дай. Святыми чернилами абы какую бумазею не подмахивают — грят, лучи-то эти самые в себе послание содержат. Мол, мысли и образы ложатся на бумагу, когда ими пишут. А потому хрендульгенции могут и грехи отпустить без священника всякого, и Библию ежели читать — так вся душа прям наизнанку так и светится. Понимаешь?

Я развел руками — а то, мол, как же! Все, конечно, звучало до бесконечного образно, но хотя бы похоже на правду.

— То есть если мы покажем это самое письмо тем самым священникам из твоей церкви, то они смогут расшифровать написанное? Я умею читать, говорю про истинные мысли писавшего.

— А то ж! По ним и писавшего отследить можно! Потому и веду, а ты думал?

Я уже ничего не думал, лишь приветливо хлопнул старика по плечу. Мимо нас проскочили улыбчивые девчонки, задумчиво обернувшиеся на меня. Рысев-бывший, может, был и не красавцем, но тело свое сделал привлекательным. Верещали дети, раскачиваясь на карусельном столбе. Голосил забравшийся на столб доходяга, грозя кулаком кому-то внизу — вместо пары сапог ему в награду достался только один.

Я же вильнул в сторону оружейной лавки и сразу понял, что торговец не зря вложился в свою вывеску. Оружие, которое он привез, и в самом деле достойно внимания.

Вместо стрельбища, на котором можно было проверить только что купленный огнестрел, стояли закрытый жестяными листами мишени. Под ними прятались кирпичные, истерзанные едва ли не в клочья придирчивыми джентльменами стены.

Глаза разбегались от возлежавшего на стендах богатого ассортимента. Здесь было все и на любой вкус: клинки покоились в резных ножнах, для покупателей попроще охотничьи ножи с цепой, дабы вешать на грудь. Солнце играло бликами на полированных лезвиях.

Пистоли шли по возрастанию. Притащить на ярмарку ружья у торговца не хватило смелости, а вот револьверы лоснились от сала и оружейного масла. В воздухе витал тяжкий, маслянистый дух смазки, от едкой вони пороха резало глаза. Я удивился, когда увидел сургучовые бляшки, налепленные на пистолеты.

— Это чтобы из них нельзя было стрелять. Предохранитель. А то тут всякого лихого люду наскочит, — пояснил подошедший из-за спины Кондратьич.

Взгляд сначала привлек пистолет — обслужив последнего клиента, ко мне подскочил продавец. Я не сразу, но заметил крохотную фигурку, снующую по прилавку — блестящая на все лады фея, почти такая же, какую я высвободил, в тщетных попытках натирала стол миниатюрной тряпкой. Не ведая иных забот, не обращая внимания на спорящих над ней великанов, она находила развлечение в том, что засыпала в цилиндры гильз порох, тужась от дикого усердия, впихивала конусы пуль.

В глазах купца горело рвения консультанта из «М-видео». Он мало чем отличался от того несчастного, что желал мне продать ковров на годовой доход семейства Тармаевых, разве что предлагал воистину отменный товар.

— О, гляжу, у молодого человека хороший вкус. К чему бряцать железками, когда хороший «Подбирин» уравняет любые шансы? Не нравятся плоские пистолеты и по нутру лишь увесистая объемность револьверов? Не беда! К вашим услугам последняя разработка от фирмы «Наган». Хорошо лежит в руке, малая отдача, легко высвобождающиеся каморы барабана. Если и он не способен впечатлить, то… — Он, высоко задрав палец, будто собираясь пронзить им небеса, огляделся по сторонам. Что ни говоря, а актерскую школу этот торгаш прошел хорошую. — Только для такого въедливого и придирчивого покупателя, как вы! Взгляните сами и убедитесь — высочайшее качество! Отменная английская сталь! Закалка, воронение!

Он бухнул передо мной резной короб. Словно создатели пистолета желали убивать не жалящими пулями, а одним лишь только чудесным видом своего изделия.

— Револьвер системы Энфильда, — поднеся ладонь к губам, вкрадчиво проговорил он. Набрал побольше воздуха в грудь, вот-вот собираясь излиться потоком славословия дивному оружию.

— Пистолет хотите купить, барин? — Кондратьич словно только сейчас раскусил мою задумку.

— Думаешь, не стоит? — спросил у него. Он пожал плечами, будто говоря, что его хата-то с краю.

— Я больше по стали, барин. Курок-то дергать — много уму не надо. А вот добрым кортиком врага угостить в штыковой. Да и что она — пистоля? Вот винтовка наш вариант!

Мне тут же вспомнилось, как он ловко управлялся с ружьем во время погони и как подстрелил водителя наших противников. Наверное, не будь старик столь хорош, эльфианцу удалось бы скрыться. Мне тут же вспомнились все обещания, которые я давал самому себе — что стоит только хоть чуть-чуть разжиться деньгами, как я обязательно найду способ отплатить Кондратьичу.

Винтовок тут не было, а вот кортиков был целый стенд.

— Ничего не выбрали? — Купец сник, едва понял, что все его похвальбы револьверу Энфильда прошли мимо моих ушей. Ясночтение раскусило его ложь, бросив в мусорку едва ли не половину всех заверений. То, что с его слов должно было быть золотом легендарки, едва ли дотягивало до зелени необычного. Впрочем, все остальные стволы были и того хуже…

— Есть у тебя кортик? Хороший? Самый лучший?

Он заспешил к холодному оружию. Фея, впихивающая очередную пулю в гильзу, одарила меня насмешливым взглядом — ей показалось забавным, что я решил сделать такой выбор.

А не ее дело, что я брать собрался.

Железку, что положил передо мной купец можно было выставлять в музее, как экспонат.

Кортик генерала — появилась над ним надпись. Класс предмета — уникальный.

Когда-то корпус Дружинников награждал лучших бойцов подобными клинками. Времена Дружин и их незримой войны с нечистью сгинули в пучинах истории, но мастерство кузнецов по-прежнему хранит в себе силу и мощь их отваги, мужества и чести.

Нехило, ничего не скажешь. Кондратьич, увидав предложенное нам, загорелся самым настоящим детским восторгом. Ему так и хотелось ухватиться за гофрированную рукоять. Он как будто хотел сказать, что с таким оружием ему никогда не придется волноваться за родимого барина. Он будет под надежной защитой этого оружия.