Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Коллектив авторов. Страница 12

И тут осенило меня. Говорю: «За землю нашу родимую!.. За культуру нашу поруганную!..»

Зашевелился конь. «Отныне, — говорю, — не Айвенго ты, а — Ветерок!»

Смотрю, одна нога подползла, другая… пришпандорились они к коню; морда у Ветерка серьезная сделалась, поднялся он, взял меня за шкирку зубами, посадил на себя и говорит: «Держись, едрена вошь! Щас мы им покажем кузькину мать!»

Тут я сообразил и говорю: «Ты ж ведь раньше не разговаривал!»

Он говорит: «И ты тож всю жизнь молчал, пока рот разевать не разрешили! Держись, — говорит, — щас рекорд на всю вселенную ставить будем!» И как даст по земле копытом — крыши с домов попадали, как даст другим — в Париже Эйфелева башня закачалась.

Тут Ветерок как пукнет — Эйфелева башня рухнула, в Нью-Йорке стекла со всех небоскребов осыпались, а в России яблони зацвели, малина налилась соком, пшеница созрела…

И тут как рванет Ветерок — меня из седла вышибло! А он несется, грива развевается, из-под копыт искры!

Смотрю я ему вслед, восхищенный, и думаю: «Эх, тройка, птица-тройка!.. То есть эх. Ветерок, Ветерок! Куда несешься ты, дай ответ?» Не дает ответа…

1996 г.

Телефон

Из жизни

Похожий

Мужик у нас… на Ельцина похож. Особенно когда выпьет.

Ну выпили мы, я и говорю: «Петрович, давай к моему дому подъедем, а то перекопали все, а тебя увидят…»

Петрович говорит: «Ну и что они увидят — как я с трамвая схожу?»

Я говорю: «Зачем с трамвая — машину возьмем, выйдешь, скажешь: россияне не могут жить на раскопанной, понимаешь, улице».

«Не, — говорит Петрович, — без охраны не могу: а вдруг поколотят?»

Я говорю: «Будет тебе охрана: Васька с Толиком пойдут. У них морды такие — не понять: то ли охранники, то ли бандиты!»

Ну, сговорились с водителем «Мерседеса»: от угла до угла с остановкой у канавы. Подъехали. Васька вылез, говорит в рукав: «Первый на месте!»

Ну, работяги из канавы головы вытянули — наблюдают. А тут Толик вылезает — под пиджаком коробка из-под обуви, будто там автомат. Как заорет: «Группа «Альфа»! Занять крыши, подвалы, очереди!..»

А туг и сам Петрович появляется. Волосы конторским клеем смазаны. Костюм сидит как влитой — мы его на каркас из проволоки натянули. Под мышкой — теннисная ракетка.

И сразу к делу. «Россияне, — говорит, — в стране наметилась стабилизация, фунт доллара уже падает, понимаешь, на хрен, что ж вы с канавой тянете, теплотрассу, понимаешь, не прокладываете?»

Тут народ стал собираться. Какая-то бабка говорит: «Никак на пенсию не прожить!»

«Это мы уже решаем, — говорит Петрович. — Месячная пенсия нас, в принципе, устраивает, вопрос, понимаешь, в том, что в месяце дней много! Щас думаем, как бы это, понимаешь, месяц сократить… дней, понимаешь, до трех. Тогда мы продержимся, чтоб вы не умерли».

Какая-то тетка, вся издерганная, вперед пробилась и говорит: «У меня только один вопрос: чем «Санта-Барбара» кончится?»

Я за голову схватился, а Петрович говорит: «Я думаю, ваши внуки узнают — у них спросите!»

Старичок какой-то кричит: «По улице страшно ходить!» Петрович говорит: «Ездите на машине. Я не возражаю».

Молодуха кричит: «Это что ж такое: детей приходится грудью кормить, а им скоро в школу!»

Петрович говорит: «Кормите плечом».

Я Петровичу моргаю: дескать, пора отваливать, а он меня в упор не видит.

«Когда цены упадут?!» — кричит кто-то.

Петрович говорит: «Я думаю, они упадут вместе с вами, так что держитесь!»

Какой-то очкарик спрашивает: «Почему Солженицына по телевизору не показывают?»

Петрович говорит: «Так он же не поет! Как, понимаешь, научится — мы покажем!»

Работяги кричат из канавы: «Почему зарплату задерживают?!»

Петрович говорит: «Чтоб вы ее не пропили!»

Я водителю шепчу: «Уезжай!» А он высунулся из машины и как закричит: «Почему дороги плохие?!»

Петрович говорит: «Чтоб враг не прошел!»

Тут и я вдруг как заору: «Почему трубы не прокладывают, когда тепло будет?!»

Петрович говорит: «Летом!»

Я понял, что ждать мне больше нечего, и потопал домой. А вечером из телевизора говорят: «Сегодня Борис Николаевич встречался с жителями и обстоятельно ответил на все вопросы».

1995 г.

Колдун

Я тут к колдуну ходил…

Обыкновенный такой колдун, глаза сумасшедшие, на руке наколка.

— На что, — спрашивает, — жалуетесь?

Я говорю:

— Запой. Как, — говорю, — выпью, не могу остановиться.

Он говорит:

— Это в вас бес вселился. Сейчас будем его изгонять.

— А вдруг не уйдет? — говорю я.

— Уйдет, куда денется! — говорит колдун. И достает бутылку водки. — Будем, — говорит, — брать его на наживку.

Налил он рюмку, дает мне.

— А себе? — говорю. — Что я — алкоголик какой?..

— Ладно, — говорит колдун, — в данном случае это не важно.

Налил две рюмки, положил два огурца, сели за стол.

— А теперь открывай рот, — говорит колдун, — и говори: а-а!..

— А-а-а!.. — говорю я.

— Да что ты на меня-то смотришь! — говорит колдун. — Ты на водку смотри. И ртом-то к ней тянись! Вот смотри, как я.

— А-а-а… — говорим мы с ним вместе и тянемся.

— Ну? — спрашивает он. — Выходит?

— Позывы, — говорю, — есть, но сам он не торопится.

— Крепкий, зараза, попался, — говорит колдун, — придется его подкормить для соблазна… Ну-ка, пару глотков и: а-а-а!

Хряпнули мы с колдуном по рюмашке и в один голос:

— А-а-а!..

— Нет, не идет, — говорю я. — Чувствую: вытягивается, но… неохотно. Может, закуска плохая?

— На закуску он не реагирует, — говорит колдун. — Распустили чертей, теперь — закуска… А ну, давай еще по одной и сразу: а-а-а!..

Налил он по рюмке, хряпнули мы с ним. И в один голос:

— А-а-а!..

— Идет! — кричу я. — Идет, гадюка, давай еще по одной! Наливай быстрей!

Налил он, хряпнули мы.

— А-а-а!..

А бес как уперся! Мало, что ли, ему или захмелел уже?

Колдун говорит:

— Бес у вас очень развращенный. Ему полбутылки — это лишь на один зуб. Но, — говорит, — и мне профессиональная честь дороже. — И до стает еще бутылку. — Будем, — говорит, — брать его на стакан! И подсечкой.

— То есть? — говорю я.

— То есть, — говорит он, — вы берете стакан, поднимаете его и — проносите мимо рта. Может, он, гад, выскочит!

— Должен выскочить, — говорю. — Я бы выскочил.

Налил колдун по стакану, взяли мы в руки, чокнулись, поднял я стакан и выпил.

— Ты чего ж делаешь?! — говорит колдун. — Ты ж мне все лекарство изведешь! Не хочешь, — говорит, — лечиться, проваливай отсюда!

Я жую огурец и говорю:

— Я хочу… только кто ж мимо-то пронесет без привычки? Ты бы мне хоть пластырем рот-то залепил!

— Пластырем! — говорит он. — А бес вылезать откуда будет?! Пластырем… Всякий, — говорит, — выпивоха меня еще учить будет! Я тебе, — говорит, — лучше глаза завяжу, чтоб ты не видел!

Завязал он мне глаза, налил. Взяли мы по стакану, чокнулись и — выпили. Колдун совсем озверел.

— Ты что, — кричит, — сюда надо мной издеваться пришел?! Я ж тебе глаза-то завязал!

— А нос-то! — кричу я. — Я ж по запаху ориентируюсь. Как от природы завещано: обоняние, осязание…

— Обоняние… осязание!.. — орет колдун. — Мы с тобой уже вторую бутылку уговорили! А только полчаса прошло.