Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин - Коллектив авторов. Страница 27

Много она доставила неприятностей Илье Ивановичу, но много и помогла. Не осталось в Пологом, пожалуй, ни одного жителя, кто не имел бы капюшонов: зимних на меху, летних прохладных, осенних водонепроницаемых… Капюшоны свадебные (с удлиненными краями, чтобы жених и невеста на других не засматривались), капюшоны официальные (чтобы от людей поглубже лицо прятать), капюшоны для милиции пуленепробиваемые, прозрачные, радиофицированные… Много разработал Илья Иванович капюшонов в городе Пологом, теперь прибыл (пригласили) в город Крутой…

Как это водится, в городе развернули широкую капюшонную кампанию: фабрику зонтиков перевели на выпуск капюшонов, хлебопекарню переориентировали на выпуск пуговиц, два старых переулка Воздвиженский и Лягушкин Брод переименовали соответственно в Большой Капюшонный и Малый, в вечерней газете «Вечерний Крутой» художник Лампампедов опубликовал смешную карикатуру: человек, идущий под дождем с зонтиком, который держит в… третьей руке. А в докладе тов. Шараваева, сделанном в тот же день на слете задовиков сельского хозяйства, впервые прозвучало выражение «зонтизм», обозначавшее неумение организовать работу, когда, условно говоря, руки заняты не орудиями производства, а средствами защиты.

Кикиморе-оглы выделили 3-комнатную квартиру в новом горкомовском доме. Чтоб время не терял на подъем в лифте — на первом этаже. Квартира была лимитированная, из фондов исполкома, поэтому без номера. Вместо номера — табличка: «Не влезай — убьет!»

Все, буквально все было предоставлено в распоряжение Ильи Ивановича. Полководцем он себя ощущал: готовы к атаке полки иголок, катушки ниток выкатились на исходные позиции, бесстрашно сверкают лезвия ножниц. Еще немного и… загудят, застрекочут швейные машинки, и сметет лихая атака капюшонов старые, никому не нужные зонтики с лица города Крутого.

Один раз только шевельнулась в нем жалость к Петухову, когда потрогал случайно холодную батарею… «Что ж, — подумал, — судьба выбирает сильных!»

А батареи были холодные уже третий день. Погасли топки, закостенели в недоумении глаза грозной администрации («Мы не позволим срывать план!..»). В порошок бы стерли Петухова, перевели бы из кочегаров хоть в… собаку сторожевую Полкана, тем более что тот совсем стар, несунов не ловит, все у окон бухгалтерских околачивается, пенсию себе хлопочет. В сторожевую будку посадили бы, да притихли, когда увидели, что за спиной Петра Ивановича незаметно мелькает сам Посейдон Блох. Попритихли, вспомнили, что на дворе пока лето, решили: ладно, потерпим! Не будем попусту растрачивать свою умственную энергию, а мобилизуем-ка ее лучше на перевыполнение плана по капюшонам!

А котельная теперь напоминала монтажную космодрома, не объемом, конечно, и не интерьером, а духом высокого созидания! Если бы Петухов знал, что его жалеют, он бы (ха-ха ха!) рассмеялся от души. Никогда еще он себя не чувствовал таким счастливым. Все у него в руках горело, кипело. Гвозди вбивались, как «ах!», гайки кружились легко, как в вальсе: молоток, отвертка, клещи не успевали опускаться на верстак и летали в воздухе, как у жонглера.

Посейдоша был на подхвате, гнул трубы, швеллера, перекусывал зубами гвозди. Наматывал на палец стальную проволоку. Работали до упаду, иногда забывая поесть, а однажды (ха-ха-ха!), забывшись, съели подряд обед и ужин! Вот уж поистине — влюбленные часов не замечают: глянет Петр Иванович на часы — полвторого: глянет, как ему кажется, через полминуты — полдесятого вечера. Постучит Петр Иванович ногтем по стеклышку, приставит часы к уху — ходят. Еще, случалось, думал: кто окно закрыл? А это уже ночь. Или наоборот: кто?! А это уже…

Сначала ходили домой спать, потом принесли подушки и одеяла из дома и спали на шлаке, совершенно (!) не чувствуя неудобства.

Много помогали Зоя Павловна и сын Зонтик. Зоя Павловна сшивала покрытие. Зонтик — хорошо учился в школе, а это для любящего отца большое подспорье. Был уже сентябрь, и в котельную иногда задувало ветром с тротуара желтые листья…

Петр Иванович отмахивался от них, Посейдон складывал между страниц «Секретов криминалистики» гербарий. На работе в уголовном розыске взял отпуск, дали, конечно, без звука — дорожили кадром. Про котельную знали, но помалкивали, особенно успокоились, приметив, что Посейдон и Петухов тащат не с фабрики, а на фабрику.

Жена Посейдона (Эх!..) согласна была, когда Посейдон пропадал пропадом у ее юбки в четырех… (раз, два, три…) в 12 стенах. А тут взвилась, показала всю свою дурь! В газеты писала, на телевидение в передачу «Человек и закон»… Корреспондент центральной газеты около 15 минут просидел в подвале, поджимая под себя ноги. Щурился на замерший котел, думал, как лучше гвоздануть нерадивых, но Посейдон как бы невзначай завязал на его глазах лом в бантик, и в газетах напечатали прогноз погоды на завтра.

Завтра должны были вручать премию. Какую уж по счету, Кикимора-оглы не помнил. Общесоюзных, международных, республиканских было у него столько, что, если бы значки и медали повесил на пиджак, ноги бы подкосились от тяжести.

Обещали, как только будет учреждена Нобелевская премия по капюшонам, сразу вручат ему. Да ведь не в премиях дело, главное, как было сказано, — в чувстве профессионального удовлетворения. Незаслуженная премия для истинного мастера — пощечина!

Теперь все жители поголовно (за исключением Петуховых и Посейдона) ходили в капюшонах. В трамваях и автобусах стало меньше свар, в магазинах тоже не так рьяно выражали свое недовольство, стояли отгороженные капюшонами, молча ждали, когда их обвесят или скажут: «Дома иди указывай, много вас таких — указчиков!»

Но, как ни странно, больше стало дерзостных преступлений: хулиганства, нападений на улицах… То ли капюшоны делали фигуры людей более согбенными, жертвенными, то ли глухота закрытых ушей порождала наглость.

Горожане побаивались выходить по вечерам на улицы, предпочитали смотреть телевизор, а там: реклама капюшонов, репортаж с фабрики, интервью с Кикиморой-оглы…

Справедливости ради следует отметить, что мода на капюшоны предусматривала и определенный уровень жизни: более энергичный, обеспеченный. В Крутом же из мировых достижений науки и техники были только самолеты, которые пролетали над городом высоко в небе…

В редкие минуты отдыха Петухов говорил Посейдону: «Ничего, ничего, мы еще посмотрим, чья возьмет! Вот откроем зонт и… хе-хе, отпадет разом вся надобность в ваших капюшонах, и будет тогда народ опять дружной, единой семьей, коллективом…»

Посейдон слушал, молчал. Хорошо молчал: красиво. Он вообще стал заметно собраннее, значительнее, можно даже сказать, великолепнее.

Справедливости ради следует сказать, что возросшую преступность некоторые в городе соотносили с тем, что Посейдон прервал работу в милиции, но… не знали и не ведали они, что сделал он это исключительно для их же пользы.

Нет, не забыть горожанам тот пасмурный дождливый день 19 сентября. Казалось бы, ничто не предвещало перемен и разнообразия в сложившемся стиле жизни. Утром, надев капюшоны, пошли на работу, в школы… Домашние хозяйки пошли в магазины, в поликлиники пошли люди, в кино… В милицию пошел старик

Курилкин жаловаться, что Петухов бросил семью, а значит — освободилась жилплощадь, а он, Курилкин, как ветеран-квартиросъемщик…

Жена Посейдона пошла в школу учить детей, что, кроме города Крутого, есть еще прописка по месту жительства. Пошел к чертовой матери вахтер Евсеич. Обиделся, что его утром грубо разбудили. Сказал в сердцах: «Уйду я от вас к чертовой матери!» Пошел куда-то…

Много движения было в городе в тот пасмурный дождливый день, и ничто не предвещало великого события, о котором знали только Петухов и Посейдон Максимович Блох. Они были сегодня в новых костюмах, и Илья Иванович, завидев их в окно, подумал, что это в честь вручения ему (Илье Ивановичу) премии. Как, однако, мы бываем самоуверенны!..