Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Айзенштадт Владимир Борисович. Страница 21

Далеко за полночь продолжались беседы и споры. «Как люблю я вспоминать наши зимние вечера по субботам, – писал А. С. Норов своему приятелю Кошелеву в письме от 14 июня 1825 года, – скажу чистосердечно, этими беседами я много приобрел. Более, нежели книгами или собственным размышлением. Всего интереснее для меня были твои жаркие диссертации с Веневитиновым, физиономии одушевлены были энтузиазмом, ты спорил чистосердечно, с жаром делал возражения, но с радостью и соглашался» [56].

Наряду с кружком Раича и Обществом любомудрия, было немало других кружков и обществ, которые группировались вокруг издателей журналов и выдающихся деятелей тогдашнего русского общества. Кроме того, существовали кружки музыкальные, художественные и артистические.

Между прочими известен кружок управляющего московскими театрами, драматурга, переводчика Пушкина на французский язык, Федора Федоровича Кокошкина. Он славился как хлебосол и гостеприимный хозяин, у которого собирались литераторы и московские артисты, а также приезжие из Петербурга.

В этой-то среде, переехав в Москву, оказалась З. А. Волконская, и очень скоро ее салон становится одним из значительных «умственных» центров Первопрестольной. Самой изящной и меткой характеристикой Волконской и ее салона является фраза князя П. А. Вяземского из письма А. И. Тургеневу о «волшебном замке музыкальной феи», где «мысли, чувства, разговор, движения – все было пение».

Появление в Москве прославленной красавицы, певицы и писательницы, известной своим умом, образованием и богатством, произвело сенсацию в московском обществе.

Общество оживало «по мановению хозяйки дома, которая умела всех соединить воедино». Всегда приветливая и ровная со всеми, она очаровывала всех своих многочисленных поклонников простотой обращения и сердечным участием.

Особняк своего брата Эспера Александровича Белосельского-Белозерского на Тверской, где она поселилась, Волконская украсила вывезенными из Италии античными статуями и рельефами, оригиналами и копиями картин мастеров Возрождения.

Ее великолепный дом был открыт для посетителей и сделался местом многолюдных собраний. На вечерах Зинаиды Волконской бывала вся московская знать. Ей удалось сблизить в своем салоне ученых, писателей, художников с той средой, которая прежде стояла от них в стороне. Все в доме, по словам современника, носило отпечаток служения искусству и мысли. Волконская, знакомая с детства с памятниками живописи и ваяния, украсила свои залы фресками, статуями, оригиналами и копиями знаменитых картин. На ее блистательных вечерах, которые она умела воодушевить, бывали чтения, концерты, театральные представления.

Дом Белосельских-Белозерских на Тверской улице в Москве

Любителями или приглашенными певцами и музыкантами ставились оперы, иногда устраивались детские спектакли, и сын Зинаиды Александровны со сверстниками разыгрывали пьесы Расина. В. В. Ильин, посещавший вечера княгини в Москве, говорит, что он «никогда не видел, чтобы там играли в карты. Многие знакомые просили у княгини позволения составить партию виста, но она положительно заявила, что никогда не дозволит, чтобы у нее в доме играли в карты» [57].

В ее доме можно было встретить почти всех известных тогда поэтов, живших в Москве, или приезжавших хотя бы на время: Жуковского, Вяземского, Баратынского, Языкова, Дельвига, Козлова, Веневитинова.

Дмитрий Веневитинов, кроме наук и поэзии, занимался живописью и был превосходным музыкантом. Кружок Веневитинова, к которому принадлежали «архивные юноши», наравне с наукой интересовался искусством, литературой, живописью и, особенно, музыкой. Интересу к музыке способствовал композитор Геништа, который знакомил московскую публику с классической немецкой музыкой и был всегда желанным гостем и в доме Веневитиновых, и в доме Волконской, которой он посвятил многие из своих романсов.

Веневитинов и его товарищи по архиву часто посещали Зинаиду Волконскую и помимо ее вечеров и даже при ее участии устроили для забавы особые литературные занятия в виде сочинения повестей и сказок без определенного плана. Каждый писал положенное число страниц. Один начинал рассказ, другие продолжали. В одной из таких повестей («Пампушки») несколько страниц написаны рукой Зинаиды Александровны и испещрены поправками Шевырева. Они хранятся в семейном архиве Веневитиновых.

После двухлетней работы Волконская закончила «Славянскую картину», которую в 1824 году опубликовала в Париже без подписи автора. В этой повести она описала жизнь и нравы первобытных языческих славян, показала контраст между дикими обитателями лесов и оседлыми племенами, живущими на Днепре, которые уже достигли известной степени цивилизации, имели законы.

Лестные отклики французских критиков о «Славянской картине», переведенные в русских журналах, вызвали к Волконской большой интерес в светской и интеллектуальной среде.

Отклик, принадлежащий Стендалю, оказался единственным, не содержащим похвал и объявившим повесть экстравагантным (с нравоописательной точки зрения) вымыслом. Остальные критики «Славянской картины» единодушно отметили чистоту стиля «неведомой» иностранки. За «изящное творение», которым обогатилась французская литература, предложено было даже наделить автора правом на французское гражданство.

Эта статья, переведенная Гречем для «Сына Отечества», вместе с комментарием переводчика оказалась первой русской рецензией на «Славянскую картину».

Греч обещал русским сочинительницам «не заслуженный еще у нас венок установления слога разговорного, письменного, повествовательного» и «вечную славу», ежели решатся «оставить чуждые знамена, под которыми идут рядовыми», когда в Отечестве «не заняты места полководцев» [58].

Для самой Волконской было большим неудобством плохое знание родного языка. И вскоре после своего водворения в Москве Зинаида Александровна усердно занялась русским языком и литературой. Кроме этого, она изучала русские древности, записывала народные песни, обычаи, суеверия и легенды, так как всем этим хотела воспользоваться для задуманного ею русского сочинения «Сказания об Ольге», являющегося, по словам ее сына, А. Н. Волконского, более поэмой в прозе, совокупностью наблюдений народных нравов и обычаев.

В 1824 году З. А. Волконская стала писать (на французском языке) эту историческую поэму в прозе, главным действующим лицом которой являлась киевская княгиня Ольга, пользовавшаяся особым почитанием в роду князей Белосельских. Поэма осталась неоконченной. Она помещена в посмертном издании сочинений княгини Волконской, предпринятом ее сыном в 1865 году [59]. Судя по трем напечатанным песням, это едва ли не лучшее ее литературное произведение по красоте поэтических описаний природы, живому и талантливому рассказу.

В издававшимся в Петербурге альманахе Дельвига «Северные цветы» за 1825 год она поместила русский перевод своих писем из Италии за подписью «П. И.», а в «Дамском журнале» в том же году появился начатый князем Шаликовым полный перевод «Табло славы» под названием «Славянская картина». Русский перевод «Славянской картины» появился отдельным изданием в Москве в 1826 году и в том же году в Варшаве вышло издание «Славянской картины» на польском языке. Эти публикации вызвали полемику между «Северной пчелой», «Сыном Отечества» и «Дамским журналом» с псевдопатриотических позиций по поводу того, что изначально книга написана по-французски.

Между тем появление «Славянской картины» на русском языке, которая показала знакомство автора с историческими источниками, русской археологией, обратило на себя внимание московских ученых. В Обществе истории и древностей российских, существовавшем при Московском университете, был поднят вопрос об избрании ее в почетные члены. Избрание состоялось на заседании 16 октября 1825 года. В следующем году она была избрана почетным членом и Общества любителей Российской словесности.