Кэрри - Кинг Стивен. Страница 17

— Я все видела. Все знаю. Да уж. Но. Я. Никогда. Этого. Не делала. Только с ним. Потому что. Он. Взял. Меня. Силой… — Она умолкла, и ее взгляд скользнул к потолку.

Кэрри оцепенела от ужаса. Мама вела себя как припадочная — казалось, на нее снизошло какое-то великое откровение, которое вот-вот ее уничтожит.

— Мама…

— В машинах… Да уж, я знаю, где они прибирают тебя к рукам. За городом. В придорожных мотелях… Виски. Этот запах… Они дышат на тебя этим запахом! — Голос ее поднялся до крика. На шее вздулись вены, а запрокинутая голова заходила по кругу, словно ее взгляд искал что-то на потолке.

— Прекрати, мама.

Слова вернули ее в некое туманное подобие действительности. Губы миссис Уайт раскрылись от удивления, и она замерла посреди кухни, будто пытаясь отыскать в этом новом мире что-то старое, знакомое, за что можно уцепиться.

— В чулан, — пробормотала она наконец. — Иди в чулан и молись.

— Нет.

Мама занесла руку для удара.

— Нет!

Рука застыла в воздухе. Мама уставилась на нее, словно не могла поверить, что она все еще там или все еще цела.

Ни с того ни с сего с подставки па столе поднялся противень с пирогом и, метнувшись через всю кухню, врезался в стену рядом с дверью в гостиную. По стене поползли фиолетовые потеки черничного варенья.

— Я иду на бал, мама!

Мамина перевернутая чашка подскочила и, просвистев у нее над ухом, вдребезги разбилась над плитой. Миссис Уайт взвизгнула и рухнула на колени, закрыв лицо руками.

— Дьявольское отродье, — простонала она. — Дьявольское отродье. Сатана…

— Встань, мама.

— Похоть и распущенность, искушение плоти и…

— Встань!

Мама умолкла и встала, все еще держа руки над головой, словно собиралась сдаваться. Губы ее беззвучно шевелились, и Кэрри показалось, что она молится.

— Я не хочу с тобой ссориться, мама, — сказала Кэрри срывающимся голосом и с трудом заставила себя продолжить. — Но я хочу, чтобы ты не мешала мне жить своей жизнью. Твоя… твоя мне не нравится.

Она умолкла, испугавшись собственной смелости. Преступная мысль наконец-то вырвалась наружу, и это было в тысячу раз хуже, чем даже то самое Грязное Слово.

— Ведьма, — прошептала мама. — Недаром сказано в Святой Книге: «Ворожеи не оставляй в живых». Твой отец делал Божью работу и…

— Я не хочу об этом слышать, — заявила Кэрри: когда мама говорила об отце, это всегда действовало на нее угнетающе. — Но я хочу, чтобы ты поняла: отныне у нас все будет по-другому. — Глаза ее блеснули, и она тихо добавила: — Им тоже придется это усвоить.

Мама продолжала бормотать что-то себе под нос.

Кэрри даже не почувствовала удовлетворения: развязка не оправдывала ее ожиданий, и от этого словно ком застрял в горле. Неуютное ощущение тяжести в животе не давало покоя, и она отправилась в подвал за спрятанным там свертком.

Конечно, так лучше, чем сидеть в чулане. Слов нет. Все, что угодно, только не этот чулан с голубым светом и удушливым запахом пота и греховности. Все, что угодно. Абсолютно все.

Она остановилась, прижав сверток к груди, и закрыла глаза, прячась от света тусклой голой лампочки, заросшей паутиной. Конечно же, Томми Росс ее не любит — на этот счет она не обманывалась. Тут, скорее, какая-то странная форма покаяния — понять это было не сложно. И откликнуться, согласиться. Ведь она лучше других понимала, что такое покаяние, — понимала всю свою сознательную жизнь.

Он сказал, что все будет хорошо, что они позаботятся об этом. Уж что-что, а она-то точно позаботится. И не дай бог им устроить какую-нибудь пакость! Не дай бог. Она не знала, от господа ее дар или от дьявола, и теперь вдруг, когда поняла, что ей все равно, ее охватило почти неописуемое чувство облегчения — словно упал с плеч тяжеленный груз, который она носила всю жизнь.

Мама наверху продолжала бормотать. Только теперь уже не «Отче наш» — теперь она читала молитву об изгнании нечистой силы.

В понедельник утром Грэйл и его заместитель Мортон пили кофе в директорском кабинете.

— От Харгенсена пока ничего не слышно? — спросил Мортон. Губы его при этом изогнулись в этакой уэйновской ухмылке, но все равно было заметно, что он волнуется.

— Ни звука. И Кристина перестала болтать, что ее папочка пустит нас по миру. — Грэйл подул на свой кофе.

— Но ты, похоже, не очень радуешься?

— Пожалуй. Ты слышал, что Кэрри Уайт идет на выпускной бал?

Мортон удивленно заморгал.

— С кем? С Клювом?

«Клювом» в школе прозвали Фредди Холта, еще одного из «отверженных». Весил он, дай бог, фунтов сто, но, увидев его, нетрудно было поверить, что шестьдесят из них приходится на нос.

— Нет, — ответил Грэйл. — С Томми Россом.

Мортон поперхнулся и закашлялся.

— Вот-вот, я примерно так же себя чувствовал, когда об этом узнал.

— А что же его подружка? Сюзи?

— Я думаю, это она его уговорила, — сказал Грэйл. — Когда я беседовал с ней, у меня создалось впечатление, что она очень переживает из-за своего участия в этой истории с Кэрри. Теперь она — в комитете по украшению зала, весела и счастлива. Словно пропустить выпускной бал для нее ничего не значит.

— М-м-м, — глубокомысленно отозвался Мортон.

— А Харгенсен… Я думаю, он посоветовался со знающими людьми и выяснил, что мы, если захотим, действительно можем подать на него в суд от имени Кэрри Уайт. Видимо, он решил не связываться. Но меня беспокоит его дочь.

— Полагаешь, в пятницу вечером будут какие-нибудь неприятности?

— Не знаю. Однако у Крис много подруг, которые будут на балу. А сама она таскается с этим беспутным Билли Ноланом, и у того тоже полно друзей. Из тех, что уже одним своим видом пугают на улице беременных женщин. И насколько я знаю, Крис Харгенсен вертит им как захочет.

— Ты опасаешься чего-то конкретного?

Грэйл неторопливо взмахнул рукой.

— Конкретного? Нет. Но я слишком долго уже работаю в школе и чувствую, когда дело дрянь. Помнишь игру со Стадлерской школой в 76-м?

Мортон кивнул. Три года — слишком короткий срок, чтобы стереть в памяти игру Ювин — Стадлер. Брюс Тревор был довольно посредственным учеником, но потрясающе играл в баскетбол. Тренер Гэйнс его недолюбливал, но только с помощью Тревора Ювинская школа впервые за десять лет могла попасть на региональные соревнования. Тем не менее Тревора отчислили из команды за неделю до отборочного матча, потому что во время проверки, о которой было объявлено заранее, у него в шкафчике для одежды обнаружили за стопкой книг пакет марихуаны. Разумеется, Ювинская школа проиграла со счетом 104:48 и, соответственно, не попала на региональный турнир. Этого, впрочем, никто уже не помнил, зато все помнили драку на трибунах, прервавшую четвертый период игры. Начал ее Брюс Тревор, который утверждал, что его подставили, а кончилось все тем, что четыре человека оказались в больнице. Один из них — тренер Стадлерской команды, которому съездили по голове чемоданом с аптечкой первой помощи.

— Есть у меня какое-то предчувствие, — сказал Грэйл. — Что-то должно произойти. Кто-нибудь явится с гнилыми яблоками или еще что.

— Может быть, ты ясновидящий, — ответил Мортон.