Год трёх царей (СИ) - Касаткин Олег Николаевич. Страница 19

Кончилось все однако грешно и смешно.

Как-то хорошо погуляв в «Яре» генерал после обеда у барона Розена, поехал в гостиницу «Англетер», что стояла на углу Петровки и Столешникова переулка.

Там в первом этаже занимала роскошный номер знаменитая московская кокотка Элеонора Альтенрод (видимо на интимные аспекты немцеедство «Белого генерала» не распространялось).

Что уж там случилось — неизвестно но поздно ночью испуганно всхлипывающая демимонденка выбежала во двор и сообщила швейцару, что у нее в постели умер какой-то офицер. Это оказался Скобелев.

Говорили что умертвила его «Священная Дружина»: некая секретная организация из знатных дворян, имеющей целью «тайными путями оберегать особу государя». (Та, которую в обществе именовали не иначе как «Клуб взволнованных лоботрясов».)

Другие кивали на масонерию (а как же без нее?), на турок, применивших «секретную азиатскую отраву». Третьи подозревали Германию и лично Бисмарка.

На то были вроде как основания. Уж слишком неприлично радовалась печать в Берлине и Вене. «Пусть панслависты и русские слависты плачут у гроба Скобелева. Что касается нас, немцев, то мы честно в том сознаемся, что довольны смертью рьяного врага. Никакого чувства сожаления мы не испытываем. Умер человек, который действительно был способен употребить все усилия к тому, чтобы применить слова к делу.» И весьма похоже что генерал и в самом деле умер накануне применения слов и мыслей к делу — правда не к немецкому.

Незадолго до того случилось странное происшествие.

Управляющий Скобелева Иван Ильич Бессонов реализовал по его приказанию все ценные бумаги, продал золото, хлеб из имений, заложил недвижимость собрав без малого миллион и… сошел с ума.

«Я и не знаю, где теперь деньги, — жаловался Михаилу Тариэловичу Скобелев. Сам он невменяем, ничего не понимает. Я несколько раз упорно допрашивал его, где деньги. В ответ он чуть не лает на меня из-под дивана. Впал в полное сумасшествие… Я не знаю, что делать!»

Зачем ему вдруг понадобились деньги — целый миллион? Вот так — вдруг и внезапно?

Может и не просто так казначей «глядевшего в Наполеоны» человека лишился рассудка? Что всё-таки было на самом деле в той истории — и что случилось с «Белым генералом»? Кто отдал приказ если таковой был? А кто единственный в державе имел право отдать его? Была ли это прямо выраженная отцовская воля, или просто брошенное вскользь мнение что дескать Скобелев может быть опасен и «дело сие надобно разрешить»?

Кто разрешал? Ведь еще живы и Лорис-Меликов, и московский губернатор Долгоруков — и он может задать любому из них прямой вопрос. И наверное если задать его правильно и с должной волей они не посмеют солгать в лицо своему государю. Или посмеют? А он — осмелится ли он узнать правду? И нужно ли это ему? И можно ли судить тех кто это сделал?

…Войны значит хотел «Белый генерал»… Не понял он того что понял батюшка — дорого слишком становятся войны в эпоху крупповских пушек, и шрапнели. И не в том положении матушка Россия чтоб вот так лезть в войну.

Народ беден. Крупный процент его живет впроголодь, и в урожайный год бывает ест хлеб с мякиной. Жилища его — сырые, вонючие лачуги. Более половины детей умирает в раннем возрасте.

У народа почти нет больниц, число существующих ничтожно на миллионы. Землю пашут сохой как при Иване Грозном. Война то война — но тыл должен быть крепок.

Да и по части военной тоже не все хорошо… Как выяснил недавно Георгий общаясь с генералом Гурко — у нас еще состоят на вооружении древние гладкоствольные единороги — в качестве крепостных пушек-картечниц.

Да и в войсках большая часть орудий — устаревшие уже системы с клиновыми затворами образца 1867 года. Да разве одни пушки? Еще не полностью перевооружили солдат на новейшие винтовки Бердана, значительная часть стрелков по-прежнему довольствуется ружьями Карле и Крнка с картонным патроном и игольчатым механизмом.

Тут еще предстоит сделать много — чтобы если все ж придется драться не повторилась Крымская компания — когда даже офицеры шли в бой имея сомнительной надежности однозарядный пистолет и дрянную саблю которую совестно было обнажить ибо она гнулась, как проволока. Частенько приходилось нашим воинам пользоваться трофейным кавказским бебутом и даже банальным кистенем. Это в то время когда почти каждый британский офицер был вооружен револьвером еще до начала высадки в Крыму. Это только одна мелочь — на фоне штуцеров и пароходов. Но мелочь показательна…

Он то это понимает — а вот генералы… Взять хоть Драгомирова — тоже еще орел… Мол не Европа мы — не нужны нам эти новомодные штучки — наше дело — «брать нутром». «Святая скотинка» — так он называл солдат — врага любого одолеет… Без пулеметов и пушек — штыком дедовским — когда его называли «штыколюбом» за глаза с гордостью соглашался.

Право слово, натуральный Минотавр!

Однако же пора и к делам вернуться…

Георгий возвратился в кабинет, рассеянно ответив на отданную часовым честь, и уселся за стол.

Перечитал еще раз донесение насчет Гинсбург. Повертел зачем то бумагу в руках… Нет — к черту!! Главари «Народной воли» в своей прокламации после убийства деда заявили, что де убили Государя ибо «историческая справедливость существует и для него, как для всех». Для всех — значит для всех!

И, перекрестившись, поперек листа начертал:

«Министру юстиции, генерал-прокурору Сената г. Манасеину.

Полагаю правильным по возможности судить без снисхождения — по первому разряду. По поводу же помилования — в нем будет заранее отказано».

Затем размашисто расписался. Вот уж воистину «Подписано — и с плеч долой!»

За окном уже садилось солнце. Может быть закончить на этом и лечь пораньше спать? Тем паче — завтра — поездка в Ораниенбаум…