Мешок с костями - Кинг Стивен. Страница 66

— Я мог бы найти вам няню, — предложил я, подумав, что няня обойдется мне куда дешевле Джона Сторроу.

— Нет — ответили они в унисон, переглянулись и рассмеялись. Но даже смеясь Мэтти оставалась печальной и несчастной.

— Мы не можем давать такой козырь Дарджину или адвокатам Дивоура, — добавил Джон. — Узнать, кто платит мне, — это одно. А вот установить, кто оплачивает няню, — пара пустяков.

— Кроме того, я и так перед вами в долгу, — присоединилась к нему Мэтти. — В большом долгу, из-за которого я не могу спокойно спать. И я не собираюсь влезать в новые долги. Не нужна мне эта головная боль. — Она запрыгнула в «скаут» и захлопнула дверцу.

Я оперся рукой о стойку. Теперь мы сравнялись в росте и наши глаза находились на одном уровне.

— Мэтти, деньги мне тратить решительно не на что. Честное слово.

— Когда речь идет о гонораре Джона, я согласна. Потому что Джон трудится ради Ки. — Она протянула руку, сжала мою. — А ради себя я не возьму и цента. Понимаете?

— Да. Но вы должны сказать вашей сиделке и руководству Летней школы, что вам грозит судебный процесс об опеке, и без вашего разрешения они не должны отпускать Киру — ни с кем и никуда.

Мэтти улыбнулась:

— Уже сказала. По совету Джона. Оставайтесь на связи, Майк. — Она оторвала мою руку от стойки, чмокнула и уехала.

— И что вы по этому поводу думаете? — спросил я Джона, провожая взглядом сизый шлейф, протянувшийся за «скаутом», который уже въезжал на новый мост Праути, чтобы потом свернуть на Замковую улицу, ведущую к Шестьдесят восьмому шоссе.

— Я думаю, ей повезло, потому что у нее есть щедрый благодетель и ловкий адвокат. — Джон помолчал и добавил: — Но вот что я вам скажу. Почему-то не кажется она мне везунчиком. У меня такое чувство… Ну, не знаю…

— Она словно окутана невидимым облаком.

— Возможно. Есть что-то такое. — Он провел рукой по волосам. — Просто я чувствую в ней какую-то обреченность.

Я знал, что он хотел этим сказать, только мои чувства к ней были сильнее. Мне хотелось лежать с ней в одной постели, невзирая на последствия. Ощущать на себе ее руки. Вдыхать аромат ее тела, волос. И чтобы она прижималась губами к моему уху и шептала: «Делай со мной что хочешь. Все, что хочешь».

В «Сару» я вернулся в начале третьего и вошел в коттедж, думая лишь об одном: уединиться в кабинете, включить «Ай-би-эм» и писать, писать, писать. Мне все еще с трудом верилось, что такое возможно. Я собирался поработать (только после четырех лет бездействия я не работал, а наслаждался) до шести, а потом хотел искупаться и заглянуть в «Деревенское кафе» — отведать столь богатое холестерином фирменное блюдо Бадди.

Но едва я переступил порог, зазвонил колокольчик Бантера. Я замер в прихожей, еще держась за ручку двери. В доме царили жара и солнечный свет, но у меня по коже побежали мурашки.

— Кто здесь? — спросил я.

Колокольчик умолк. На мгновение повисла тишина, а потом тишину разорвал женский крик. Он накатывал на меня со всех сторон, вышибая из меня пот. Полный ярости, злобы, горя… и, думаю, более всего, ужаса. Закричал и я — ничего не мог с собой поделать. Я испугался, стоя в темном подвале и слушая постукивания по стене, но тут мой страх возрос многократно.

Он не прекратился, этот крик. Растаял вдали, как и плач ребенка. Словно кричащую женщину быстро увели прочь по длинному коридору Наконец я перестал его слышать.

Я привалился к книжным стеллажам, прижав ладонь к футболке, под которой неистово колотилось сердце. Я жадно ловил ртом воздух, мышцы буквально свело от напряжения, и теперь они медленно восстанавливали нормальный тонус.

Прошла минута. Сердцебиение заметно успокоилось, успокоилось и дыхание. Оторвавшись от стеллажей, я осторожно шагнул вперед. Ноги меня держали, поэтому за первым шагом последовал второй, третий. Уже стоя у кухни, я через открытую дверь бросил взгляд в гостиную. С каминной доски стеклянными глазами на меня смотрел Бантер. Колокольчик недвижимо висел на его шее. Солнечный луч освещал мышиную голову сбоку. В доме слышалось лишь тиканье глупого Феликса.

Тогда я подумал, что кричала Джо, что в «Сару-Хохотушку» вселился призрак моей жены, и ей больно. Умерла она или нет, но кричала она от боли.

— Джо? — тихонько позвал я. — Джо, тебе…

Вновь послышались рыдания… насмерть перепутанного ребенка. И одновременно мои рот и нос наполнились вкусом озерной воды. Задыхаясь, я схватился рукой за горло, наклонился над раковиной, выплюнул. Как и раньше, изо рта вырвался не водопад, а маленький ошметок слюны. Ощущение, что рот заполнен водой, исчезло.

Я постоял, склонившись над раковиной, ухватившись за столик, наверное, похожий на пьяного, который вернулся с вечеринки, где слишком много съел и еще больше выпил, а теперь «хвалится харчишками». В смятении чувств я не очень-то понимал, что происходит вокруг.

Наконец я выпрямился, взял полотенце, вытер лицо. В холодильнике стоял чай, а сейчас мне более всего хотелось выпить из высокого, запотевшего стакана ледяного чая. Я повернулся к холодильнику, протянул руку и обмер. Фрукты и овощи опять образовали окружность. С одной строкой посередине:

help im drown [93]

Все, подумал я. Уезжаю. Немедленно. Сегодня. Однако час спустя я сидел в кабинете-духовке (на столе стоял высокий стакан с чаем, только кубики льда давно уже растаяли), в одних плавках, полностью погрузившись в создаваемый мною мир, в котором частный детектив Энди Дрейк пытался доказать, что Джон Шеклефорд — не маньяк-убийца, прозванный Бейсболистом.

Мы все выстраиваем в очередь: живем сегодняшним днем, в любой отдельно взятый момент занимаемся одним отдельно взятым делом: едим, болеем, дышим. Дантисты пломбируют только один зубной канал, кораблестроители занимаются только одним кораблем. Если твоя работа писать книги — пишешь одну конкретную страницу. Мы отворачиваемся от всего, что знаем и чего боимся. Мы изучаем каталоги, смотрим футбольные матчи, выбираем между «Спринтом» и «АТТ» [94]. Мы считаем птиц в небе и не отворачиваемся от окна, если слышим шаги в коридоре у себя за спиной: мы говорим, да, я согласен, облака часто на что-то похожи: рыб, единорогов, всадников, — но на самом деле это всего лишь облака, и мы переключаем наше внимание на очередное блюдо, очередную боль, очередной вдох, очередную страницу. Так уж мы устроены.

Глава 16

Книга — это серьезно, я прав? Более того, книга — это главное. Я боялся перенести пишущую машинку и пока еще очень тонкую рукопись даже в другую комнату, не то чтобы везти в Дерри. Кто ж выносит младенца из дома в ураган? Поэтому я остался в коттедже, сохранив за собой право в любой момент уехать, если уж все совсем пойдет наперекосяк (точно так же курильщики сохраняют за собой право бросить курить, если их совсем замучает кашель). Миновала еще неделя. Что-то по ходу ее происходило, но до следующей пятницы, семнадцатого июля, когда я встретился на Улице с Максом Дивоуром, дни эти запомнились мне лишь одним — я продолжал писать роман, которому, при условии, что я его напишу, предстояло получить название «Друг детства». Возможно, мы всегда думаем, что теряется самое лучшее, или то, что могло бы стать лучшим. Полной уверенности в этом у меня нет. Но я точно знаю, что ту неделю я прожил не в реальном мире, а вместе с Энди Дрейком, Джоном Шеклефордом и еще одним типом, прячущимся в темноте.

Раймондом Гэррети, другом детства Джона Шеклефорда. Мужчиной, который иногда надевал бейсболку.

В эту неделю невидимые обитатели коттеджа давали о себе знать, но до леденящих кровь криков дело не доходило. Иногда звонил колокольчик Бантера, иногда фрукты и овощи выстраивались в окружность, но слова посередине отсутствовали. Как-то утром я пришел на кухню и обнаружил, что сахарница перевернута. И тут же вспомнил об истории Мэтти насчет рассыпанной муки. Никаких слов на сахаре никто не писал, зато провел волнистую линию с острыми вершинками и впадинами. Словно кто-то попытался что-то написать и не смог.