Вспомни меня (ЛП) - Бобульски Челси. Страница 24

Музыка берёт верх, и я изо всех сил напрягаюсь, кружась, как обезумевший кролик-энерджайзер, пока мои ноги не начинают дрожать, колени угрожают подогнуться, а зрение не начинает расплываться. Пот скользил по моим рукам, стекая по вискам и затылку. Я преодолеваю тот момент, когда моё тело говорит, что я больше не могу, потому что мой разум проясняется, и как только я преодолеваю физическую боль, ничего не остаётся. Только я и музыка, моё тело изгибается в такт каждому удару, как луна, несущая прилив.

Я не останавливаюсь, даже когда небо становится розовым. Я знаю, что должна — в любую секунду может войти кто угодно и найти меня, — но в конце каждой песни я думаю: ещё одна.

Ещё одна песня, и я снова начну чувствовать себя самой собой.

Ещё одна песня, и я докажу, что мне не нужна терапия, чтобы быть в порядке.

Ещё одна песня, и всё вернётся на круги своя.

Но когда на этот раз песня меняется, она уже не моя. Первые навязчивые звуки мелодии, которые я так отчаянно пыталась заглушить, начинают звучать в моих наушниках. Я бросаю взгляд на свой плейлист. Мой телефон говорит, что он играет версию песни группы «Red Hot Chili Peppers» — «Higher Ground» — минуты на треке даже идут так, как если бы она воспроизводилась. Но песня, которая звучит это классическое фортепиано и струнные, даже не из той вселенной, что «Higher Ground».

Я срываю наушники, но музыка становится только громче.

Голоса бормочут вокруг меня. Огни вдоль стен и в люстрах начинают мерцать. Звон бокалов накатывает вместе с взрывами смеха и хлопаньем пробок от шампанского.

А затем голос отделяется от остальной какофонии:

— Нелл.

Голос низкий. Он скользит у меня в ушах. Вниз по моему позвоночнику.

Я делаю шаг назад.

— Нелл, — снова произносит он, на этот раз за моей спиной.

Кожу покалывает, когда что-то касается моего плеча. Прядь моих волос поднимается и кружится в воздухе, как будто кто-то накручивает её на палец.

— Мы ждали тебя.

Я оборачиваюсь. Прядь волос дёргается, как будто её удерживают на месте, но сзади никого нет.

Я одна.

Мурашки покалывают моё тело

Мерцающий свет полностью погас.

Я делаю глубокий вдох.

Свет снова включается на полную мощность, и из стен вырываются полупрозрачные силуэты мужчин в смокингах и женщин в бальных платьях. Пары скользят к центру зала, вальсируя рука об руку друг с другом.

Свет гаснет, и они исчезают.

Моё дыхание вырывается длинной струйкой серебристо-голубого тумана, я начинаю дрожать.

Электричество искрится, как соединяющиеся старые провода, снова зажигая свет. Силуэты приближаются, кружась вокруг меня в танце. Один человек отделяется от толпы, протягивая руку. У него нет никаких отличительных черт, но что-то в нём заставляет мою кожу покрываться мурашками.

— Пойдём, — говорит он. — Присоединяйся к вечеринке.

Я кричу и бросаюсь к дверям.

— Нелл.

Все пары прекращают танцевать и поворачиваются ко мне, гаснет свет.

— Не уходи.

Свет снова включается, и все до единого они лежат на полу, кровь льётся из их потрескавшихся и искалеченных тел. Ещё больше крови размазано на стенах — длинные красные полосы там, где оставались отпечатки рук, которые царапались и волочились. Только один человек, отделившийся от толпы, стоит отдельно от них, его черты начинают вырисовываться в фокусе.

Жестокая улыбка кривит его губы.

— Присоединяйся к вечеринке, дорогая, — снова говорит он.

Пронзительный визг разносится по комнате, а лампочки лопаются и разбиваются вдребезги.

Я закрываю уши руками и бегу, отгораживаясь от голосов и звона бьющегося стекла.

Я подбегаю к дверям, хватаюсь за обе ручки и распахиваю их. Я пробегаю мимо бегунов на рассвете, кофеманов, направляющихся в кафе, пьяных туристов, всё ещё живущих по времени Западного побережья. Каждый из них смотрит на меня, открыв рот, когда я пробегаю мимо. Я слышу, как одна женщина бормочет своей спутнице: «С ней всё в порядке?», но я игнорирую её. Сердце стучит в ушах, и всё, что я знаю, это то, что мне нужно убраться как можно дальше от этого бального зала.

Двери в сад открыты, сквозь них течёт влажный от росы ветерок и серо-голубой свет раннего утра. Я бросаюсь через лужайку, намереваясь использовать её как кратчайший путь к другой стороне отеля и, кроме того, к пляжу, хотя я почти уверена, что могла бы поставить всю Атлантику между собой и этим бальным залом и всё равно не чувствовать себя в безопасности, но моё тело уже было на пределе до того, как я побежала, и мои ноги подкашиваются, как только я добираюсь до пруда с кои.

Я падаю на траву и предплечьями прижимаюсь к старым, выветренным камням, обрамляющим тёмную воду. Вспышка серебристой чешуи скользит у поверхности, а потом исчезает в глубинах.

Я смотрю на воду, льющуюся из пасти каменного льва, и пытаюсь отдышаться.

«Не настоящее, — говорю я себе. — Ненастоящее, ненастоящее, ненастоящее…»

Так почему же моя кожа головы всё ещё горит там, где потянули за волосы?

«Ты зацепилась за что-то, а остальное себе вообразила».

Но я не была рядом ни с чем, за что они могли бы зацепиться. Только люстры, да и самые нижние кристаллы из них всё ещё висели в добрых двух метрах над моей головой.

Я смотрю в глаза льва.

— Что со мной происходит? — бормочу я.

Кто-то кашляет. Я оглядываюсь через плечо.

Алек Петров стоит позади меня, одетый в брюки цвета хаки и белую майку, уже влажную от пота, с садовыми ножницами и ведром, наполовину полным колючих веток.

Я опускаю голову.

— Идеально.

— Я просто хотел, чтобы ты знала, что здесь кто-то есть, — говорит он. — До того, как ты продолжишь разговаривать сама с собой.

— Да, спасибо.

Я заставляю себя подняться, хотя мои ноги кричат на меня, а сердце, кажется, делает сальто в груди.

— Я уберусь с твоего пути.

Я начинаю уходить, но он удивляет меня, бормоча:

— Ты мне не мешаешь.

— Что?

Он прочищает горло.

— Мне просто нужно добраться до кустов роз позади тебя.

Я хмурюсь, оглядываюсь через плечо, туда, где ветви, густо усеянные шипами, начали подниматься по декоративным колоннам и балконам второго этажа. Странно — я не помню, чтобы розы достигали такой высоты пару дней назад.

— Хорошо, — говорю я, убираясь с его пути. — Прости.

Он проходит мимо меня, не встречаясь со мной взглядом, и сразу же принимается за работу, подрезая ветки у основания, затем срывая их со столбов здания. Его толстые садовые перчатки защищают кожу от шипов. Я останавливаю взгляд на мышцах его рук и спины, которые перекатываются и напрягаются, когда он работает.

Я снова смотрю на фонтан.

— Эти штуки действительно появились из ниоткуда, да? — спрашиваю я, у меня пересохло во рту от бега.

Я инстинктивно тянусь к бутылке с водой в рюкзаке и чертыхаюсь.

Алек оглядывается на меня.

— В чём дело?

Он спрашивает так, что становится ясно, что на самом деле он не хочет спрашивать, но в его голосе слишком много беспокойства, слишком много трепета. Он хочет знать ответ, даже если не хочет задавать вопрос, и это осознание сбивает меня с толку, потому что я понятия не имею, почему его это волнует.

— Я оставила свой рюкзак в…

Я умолкаю до того, как сказала «бальный зал». Наверное, не самая лучшая идея признаваться сотруднику отеля, что я каждое утро танцую в месте, в котором, вероятно, запрещено это делать.

— Где-то, — неуверенно заканчиваю я.

Он не отвечает.

Мне придётся вернуться, пока кто-нибудь не обнаружил его, но я не могу заставить свои ноги двигаться в сторону вестибюля. Я просто продолжаю чувствовать, как мои волосы развеваются в воздухе, продолжаю слышать, как разбиваются лампочки, продолжаю видеть эти тела, лежащие на полу, залитые кровью, и мужчину, стоящего над ними и просящего меня присоединиться к ним.

Алек кряхтит, отрывая от столба ещё одну ветку, шипы которой цепляются за дерево.