Мизери - Кинг Стивен. Страница 59

— Слушай меня. Слушай внимательно, Пол. Все у нас будет в порядке, если до темноты за этим парнем никто не приедет. Через полтора часа станет совсем темно. Если до тех пор кто-нибудь явится…

Она засунула руку в сумку цвета хаки и достала принадлежавший патрульному полицейскому пистолет 44-го калибра. При электрическом свете на его дуле была отчетливо видна зигзагообразная царапина, оставленная лезвием газонокосилки.

— Если до тех пор кто-то явится, — повторила она, — сначала уйдет он или они, потом ты, потом я.

Энни сказала, что, как только стемнеет, она отгонит полицейский автомобиль к своему Месту для Смеха. Там возле хижины есть навес, где можно поставить машину так, чтобы ее не было видно. Опасность может подстерегать ее на шоссе номер девять, но риск все-таки невелик, ведь проехать придется всего-то четыре мили. А по дорогам, ведущим от шоссе вверх по холмам вдоль пастбищ, практически никто не ходит, так как скота в окрестностях почти не осталось. Некоторые из этих дорог даже перекрыты, а они с Ральфом получили ключи от ворот, когда приобрели здесь недвижимость. Просить никого не пришлось: владельцы земли, отделяющей хижину от шоссе, вручили им ключи. Это называется добрососедскими отношениями, сказала она, вложив в эти одобрительные слова неожиданно глубокий и сложный смысл: оттенки подозрения, самодовольства, горького удовлетворения.

— Я бы взяла тебя с собой, чтобы приглядывать за тобой, раз уж ты доказал, что на тебя нельзя положиться, но не получится. Я могла бы посадить тебя в машину на заднее сиденье и отвезти туда, но обратно я тебя никак не смогу доставить. Я поеду оттуда на мотоцикле Ральфа. Может, свалюсь по дороге и сверну свою гребаную шею!

Она весело расхохоталась, показывая, какую замечательную шутку может сыграть с ней судьба, но Пол не смеялся.

— Энни, а если это случится, что будет со мной?

— С тобой все будет в порядке. — безмятежно отозвалась она. — Ну и ну, какой же ты, оказывается, паникер!

Она подошла к одному из окошек погреба и выглянула на улицу, прикидывая, скоро ли стемнеет. Пол уныло смотрел на нее. Ему не верилось, что с ним все будет в порядке, если она свалится с мотоцикла или съедет с идущей под гору неасфальтированной дороги. Он полагал, что в этом случае ему предстоит умереть здесь собачьей смертью, и в конце концов им пообедают крысы, которые уже сейчас, конечно, разглядывают из углов незваных двуногих гостей, вторгшихся в их владения. На двери, ведущей в пристройку, висит крейговский замок, к тому же она закрыта на задвижку толщиной с его запястье. Окошки в погребе, как бы в подтверждение паранойи Энни (ничего удивительного: разве не правда, что любой дом с течением времени начинает приобретать черты, отражающие личность его обитателей?), представляли собой грязные застекленные бойницы примерно двадцать дюймов на четырнадцать. Пол едва ли смог бы протиснуться в одно из них, даже если бы был в лучшей своей форме, а сейчас он очень далек от лучшей формы. Он мог бы выбить стекло и позвать на помощь, если кто-нибудь появится здесь прежде, чем он умрет от голода, но эта мысль не очень утешала.

Первые потоки боли пронзили ноги подобно струям отравленной воды. И пришла потребность. Тело молило о новриле. Вот оно, надо. Конечно, это оно.

Энни подошла к нему и откупорила третью бутылку пепси.

— Я принесу еще парочку, а потом поеду. — сказала она. — Мне сейчас нужен сахар. Ты ведь не возражаешь?

— Совершенно не возражаю. Мои бутылки — это твои бутылки.

Она сбросила крышку с горлышка бутылки и жадно глотнула. В голове у Пола пронеслось: Чага-лаг, хочешь плакать-плакать, хай-де-хо. Кто это пел? Кажется, Роджер Миллер? Удивительно, какую чепуху иногда выбрасывает мозг.

Какую веселую чепуху.

— Я положу его в его машину и отвезу в Место для Смеха. Возьму все его вещи. Поставлю машину под навес и закопаю его и его… ну, ошметки… в лесу.

Он ничего не сказал. Он думал о Босси, которая все мычала, мычала, мычала, а потом уже не могла мычать, потому что умерла, и можно сформулировать еще одну аксиому Бытия на западном склоне Скалистых гор: Мертвые коровы не мычат.

— Здесь в начале подъездной дороги есть цепь. Я перекрою въезд. Это может вызвать подозрения, если явится полиция, но лучше вызвать подозрения, чем допустить, чтобы они подъехали к дому и услышали твои гребаные вопли. Я думала сначала заткнуть тебе рот, но кляп — это опасно, особенно при том, что ты принимаешь лекарство, вызывающее задержку дыхания. А вдруг тебя вырвет? Или у тебя заложит нос, так как здесь сыро. А если у тебя крепко заложит нос и ты не сможешь дышать ртом…

Она отвернулась и выключилась. Она стояла немая, как каменные стены погреба, пустая, как первая выпитая ею бутылка пепси. Чаг-а-лаг, хочешь плакать-плакать, хай-де-хо. Хотелось Энни сегодня плакать-плакать? Поджарь мою задницу, если нет. Она плакала-плакала, пока не залила кровью весь газон. Пол издал смешок. Никакого признака того, что она его услышала. Наконец Энни начала возвращаться. Она повернулась к нему и моргнула.

— Я оставлю на заборе записку, — проговорила она медленно, вновь собираясь с мыслями. — В тридцати пяти милях отсюда есть городок. Он называется Небесный Пароход, правда, забавное название? На этой неделе там проходит Великая Толкучка. Они устраивают Великую Толкучку каждое лето. И там всегда продается очень много керамики. Я напишу в записке, что уехала туда, в Небесный Пароход. И останусь там на ночь. А если потом меня спросят, где я остановилась, и захотят проверить записи в гостинице, я скажу, что хорошей керамики там не было, поэтому я поехала домой. Но почувствовала усталость. Вот что я им скажу. Скажу, что побоялась задремать за рулем и остановилась, чтобы поспать. Скажу, что собиралась только чуть-чуть передохнуть, но поскольку накануне подстригала лужайку и здорово устала, то проспала всю ночь.

Пол был поражен степенью ее хитрости. Внезапно он понял, что Энни занимается тем, что оказалось недоступно ему: она играет в «Ты можешь?» в реальной жизни. Может быть, подумал он, именно поэтому она не пишет книг. Ей это не требуется.

— Я вернусь, как только смогу, потому что полиция здесь обязательно появится, — говорила она. Подобная перспектива, казалось, ничуть не тревожила Энни в ее безмятежности, хотя Полу не верилось, что она не сознает какой-то глубинной частью своего разума, что конец игры, в которую они оба играют, очень близок. — Не думаю, что они приедут сегодня, разве что будут проезжать мимо, но они приедут. Приедут, как только до них дойдет, что он в самом деле пропал. Они проедут по его пути и постараются узнать, где он остановился. Как думаешь, Пол, я права?

— Да.

— Я должна вернуться прежде, чем они приедут. Если я сяду на мотоцикл на рассвете, возможно, мне удастся вернуться даже до полудня. Я уверена, что переиграю их. Если он выехал из Сайдвиндера, то наверняка много раз останавливался по дороге сюда. Когда они приедут, ты опять будешь у себя в комнате, тебе будет хорошо и уютно, как клопу в меховой подстилке. Пол, я не стану связывать тебя или затыкать тебе рот. Ты сможешь даже выглянуть в окно, когда я выйду им навстречу. Думаю, на этот раз их будет двое. По крайней мере двое. Ты со мной согласен?

Пол был согласен.

Она удовлетворенно кивнула:

— Но, если придется, я справлюсь с двумя. — Она погладила сумку цвета хаки. — Я хочу, чтобы ты, Пол, не забывал про пистолет этого малыша, когда будешь выглядывать. Я хочу, чтобы ты помнил, что он будет лежать здесь, когда завтра или послезавтра явится полиция. Сумка не будет застегнута. Тебе можно на них смотреть, но если они увидят тебя, Пол, — случайно ли, или ты завтра попробуешь выкинуть штуку вроде сегодняшней, — если такое случится, я достаю пистолет и начинаю стрелять. На твоей совести уже смерть того малыша.

— Чушь собачья, — пробормотал Пол, зная, что за это она причинит ему боль. Но ему было все равно.

Но она ничего не сделала. Только улыбнулась своей безмятежной материнской улыбкой.