Шаги Пришествия (СИ) - Гордеева Ольга Владимировна. Страница 68

— Экий вы, аш-чи, наивный, — хмыкнул тот. — Если с умом врать, так, чтоб и не врать вовсе, ничего Истина не засечет.

— А родители… — пробормотала насмерть испуганная Лейт. — Отец обещал мне перебраться через Пролив…

— Боюсь, у него еще долго не получится это сделать, — вмешался толстяк. — Грабежи судов участились, сейчас за проход через Пролив дикие деньги гребут, если вообще решаются. Отцу твоему разумнее оставить тебя здесь, в Дарнейте, на попечение того же Нейрада.

— А что не местная, так это даже лучше, — продолжил меднобородый. — Местных-то в замок палками не загонишь… Легенду придумаем такую, что Кимр прослезится. И парнишку-подростка найдем, помельче да посмышленнее, будет тебе личный связной.

— Лишь бы к хэльду не потащили, — встревоженный Джерхейн переводил взгляд с одного на другого. — Уверены, что получится? Мы ж ее погубим, если что.

— Не потащат. Островитянам нет дела до прислуги. Это чейн да чьянши жалуются, что рук не хватает.

— Я еще не согласилась, — в страхе перебила их Лейт. — У меня не получится.

— Получится, — заверил ее меднобородый. — Если что — просто сбежишь в город, к нашим. Даже если Итту не выведешь, все равно успеешь увидеть хоть что-нибудь. А потом… Эргалонские Ворота пока работают исправно, среди них есть одни, ведущие в Ард Эллар, в Гарду. До Мениды оттуда два дня пути. Наймешь проводника или попросишь брата, чтобы встретил тебя. Денег дадим, сколько нужно, насчет этого не бойся. Или сами проводника с тобой отправим, чтобы с рук на руки тебя сдал.

«Все уж лучше, чем в доме у Нейрада», — подумала она, и толстяк, прочтя что-то на ее лице, неожиданно прогудел успокаивающим, теплым голосом:

— Не бойся, девонька. У таких как ты, красавиц да умниц, все всегда получается, как надо.

Лейт горько усмехнулась, вспомнив свою злосчастную переправу через Пролив. Если бы не Джерхейн, сидеть ей в трюме пленницей, а может и вовсе наложницей пиратов. Или утонула бы, как большинство пассажиров. Или бы зарезали в драке, чтобы под ногами не путалась. Она подняла на Холгойна взгляд и увидела его напряженное, не верящее лицо, глаза, полные страха, боли и надежды. Она, в общем-то, должна ему жизнь…

— Вы… вы точно уверены, что меня возьмут? — спросила она дрожащим голосом.

— Так если не возьмут, ничего и не случится, — хмыкнул толстяк. — Поедешь тогда домой, к брату.

И тогда она неуверенно, не глядя на Джерхейна, кивнула головой.

— Вот и умница, — обрадовался меднобородый.

Глава 29

Арта Сач Сал. 10 Пришествий назад. Небесный остров Агваллар

Результат его работы потряс мастера до глубины души. Остров-шар, замкнутый в оболочку, висящий высоко над земной твердью, странный, чудной мир, состоящий из множества ячеек наподобие пчелиных сот, с плавающими в воздухе радужными шарами, гигантскими гроздьями пузырей, похожих на разросшуюся до неузнаваемости виноградную лозу арали. Тем не менее, здесь уже зарождалась жизнь, ничем не похожая на ту, что была там, внизу. «Неужели это сделал я?» — ужаснулся мастер, исследуя вновь рожденный мир. Не иначе, руку его водила в этом деле чья-то другая, более могущественная рука. «Творцы, — подумал он со странным волнением. — Кто ж еще, кроме них?»

Но он уже любил это странное место, любил, как отец любит своего младшего сына, как мастер любит самое лучшее свое творение. Он захотел спуститься вниз, но для этого ему пришлось создать путь — нечто, похожее и не похожее на хэльд. Огромный разноцветный столб, соединивший небо и землю…

Земля лежала в руинах. Жара медленно спадала, пошли первые дожди, робко, неуверенно проклюнулась зелень. Он упорно и упрямо отыскивал тех, кому посчастливилось остаться в живых. Их оказалось чертовски мало, но все-таки…

Выжившие быстро освоились на повисшем в небесах странном куске земли, обжились, принялись отыскивать уцелевшие ка-эль и Книги Свода. Кэлленар им удалось возродить быстрее, чем мастер рассчитывал. Восстанавливать некоторые хэльды он отказался наотрез. Здесь, на Острове-в-небесах, была растительность и живность, способная прокормить небольшую колонию. Он решил, что физический труд и ответственность за будущее своих детей пойдут теллам на пользу. Первые годы урожаи были небольшими, зерна и овощей едва хватало на то, чтобы прокормиться впроголодь да высадить следующий, но постепенно они научились хозяйничать сами, без помощи хэльдов.

Колония росла, богатела, появились дети, подросли, народили новых… Жизнь текла стремительно и незаметно, мастер был так занят, так увлечен возрождением искусства и философии Кэлленара, что не заметил, как ушли те, кого он собрал на Острове в самом начале. Подросло еще одно поколение, затем — следующее, он старел, но медленно, а уж болезни и старческая дряхлость и вовсе обходили его стороной. Он радовался долгожительству: жизнь его была наполнена смыслом, и он с ужасом думал, что когда-нибудь она все-таки оборвется. Но она не обрывалась, и он перестал бояться смерти, забыл о ней. Забыв о возрасте, он женился во второй раз. У него опять появились дочери и сыновья, они росли на его глазах, юные, чистые, сильные. Жизнь в других природных условиях изменила их внешность: исчезли складки-мозоли на лбу, кожа лица разгладилась, кости стали тоньше, рост — выше. Теперь они больше напоминали мать, уроженку четвертого поколения детей Острова, чем истинного телла-отца.

Именно они, его дети, пятое поколение людей, решили вернуться обратно на Теллар и попытаться возродить его. Он был счастлив, когда его ученики наперебой, взахлеб излагали ему идеи возрождения Наземного мира, он благословил тех, кто ушел первыми, он напутствовал тех, кто уходил следом, он помогал им советами, радовался их победам, горевал над поражениями.

Годы шли, он по-прежнему был бессмертен и неуязвим, он пережил их всех, в очередной раз познав горечь потери, он запретил себе любить и привязываться душою даже к бессловесным животным, боясь, что не переживет очередной разлуки. Бремя воспоминаний оказалось непомерным для него. И только мир, живой, полный красок, энергии, веселья, счастья, мир внизу, под Островом, видимый только в особые, построенные им хэльды, те, через которые он наблюдал за своими детьми, чтобы успеть вовремя прийти на помощь, — только этот мир приносил ему радость и отдохновение. Этот мир жил… Он не был похож на старый, исчезнувший под грудой пепла, он был проще, грубее, жестче — и в то же время чище и справедливее. И мастер почему-то считал всех людей, обитающих в Наземном мире, своими собственными детьми. Родными детьми.

…И все повторилось снова, как раз тогда, когда ему казалось, что возрожденная цивилизация Наземного мира достигла своего расцвета. Ослепленный уверенностью, отвлеченный мелочами, он пропустил начало конца, а когда спохватился, было уже поздно. Он хотел спуститься туда, на землю, чтобы погибнуть вместе с детьми, но ему не дали, не позволили так глупо и бессмысленно рисковать собой. Островитяне были теперь не те, что прежде, почти тысячелетие назад, они отъелись и обленились, они настроили храмов и превратили Кэлленар сначала в религию, потом в особое искусство, доступное только избранным. Они убедили его, что Катастрофа неизбежна, что нужно лишь пережать ее, что их задача — сохранить жизнь и учение, а потом снова возродить Наземный мир. Зачем, подумал он тогда с ненавистью и отчаянием. Если через какое-то время они опять погубят себя? Зачем…

Шаг за шагом, в небесной голубизне Окна, он видел то же самое, что пережил когда-то очень давно. Ему казалось, что он навсегда забыл те годы, но теперь, увидев пылающий синим огнем Колодец, боль и ярость, отчаяние и страх вспыхнули в нем с новой силой. Будь проклят тот, кто создал этот убогий мир неспособным изжить зло из себя самого, тот, кто сделал людей неспособными очистить души от яда и нечистот. Будь они прокляты, Творцы, кем бы они ни были — богами, стихиями, философской абстракцией или такими же, как и он сам, людьми, наделенными властью и бессмертием. Будь они прокляты… Потому что перестав ненавидеть, жаждать славы, власти, богатства, мести, перестав мечтать о подвигах, они перестанут любить, жалеть, сочувствовать, страдать — они перестанут быть людьми, а значит, его детьми — и он перестанет любить их…