Бои младенцев (ЛП) - Эссиг Роберт. Страница 7

Поместив девочку (она была переименована в Афину, в честь греческой богини войны) обратно в детскую и опрыскав её аэрозолем, наполненным ЛСД, Райан вышел наружу, незаметно для остальных проскользнув в домик у бассейна. Это была арена, в большом крытом бассейне, только из бассейна слили воду и поставили освещение. Там и проходили бои.

Старый домик у бассейна был раздевалкой, когда родители Утёнка были живы, но с тех пор про него забыли. Райан сказал Утёнку заказать морозильник для отходов после успешного боя. План Райана состоял в том, чтобы заморозить мёртвых младенцев, неудачников, и когда их будет достаточно, чтобы окупить хлопоты, он поместит их в ящик со льдом и навестит друга Райана, который работал в похоронном бюро. Этот друг был в долгу перед Райаном. Всё, о чём просил Райан, это время от времени пользоваться мусоросжигателем, не задавая вопросов. Это была его версия по «Возвращению живых мертвецов», и парень был достаточно хладнокровен, чтобы думать головой и не задавать вопросов. Когда Райан заходил, он всегда шутил, что у него очередная партия бешеных ласок.

Но Райан уже давно не посещал этого конкретного друга.

Райан открыл дверь. Запах домика у бассейна ударил его прямо в лицо. Этот запах был наиболее отвратительным, но он наслаждался им, и он не совсем понимал, почему. Он быстро закрыл дверь, опасаясь, что запах вырвется наружу и приманит кого-нибудь к себе. Утёнок ничего не замечал, редко даже прогуливаясь по задней стороне арены, но Райан чуял запах домика у бассейна через задний двор. Просто дуновение. Домик у бассейна примыкал к лесистой общественной земле. Когда кто-нибудь упоминал про запах, Райан немедленно обвинял высохшее русло ручья. Он утверждал, что именно здесь кормятся койоты, оставляя остатки своей еды гнить.

Оказавшись внутри домика у бассейна, Райан посмотрел на своё искусство. Он поступил в колледж как раз, чтобы изучать искусство. Его родители заплатили за него, отдав достаточно, чтобы бездарный человек поступил в одну из лучших художественных школ страны. Райан занимался всякой ерундой, связанной с университетским братством альфа-каппа-дельта, но он не только был дерьмовым художником, но и не ладил со своими братьями по братству, особенно со старичками. Райан знал, что дедовщина — это обряд посвящения, но он ненавидел, когда над ним издевались и заставляли чувствовать себя униженным. Однажды ночью всех первокурсников посадили в комнату и завязали глаза. Райану не нравилось, как всё складывалось. Затем среди первокурсников устроили своего рода соревнование в еде. Пробовать еду и догадываться, что это было. Правильная догадка и повязка снималась. Конечно, еда была совсем не едой. Один брат из братства засунул палец себе в задницу и вставил в рот первокурснику. Другой нашёл старый окурок, который пролежал снаружи чёрт знает сколько времени. Одного первокурсника заставили выпить чашку мокротной слюны. Другой получил ложку кошачьего корма.

Райан оказался с членом Дерека Портера во рту. Он подумал, что это колбаса, но потом смех выдал его. Дерек был одним из главных нарушителей в братстве. Настоящий мудак, получавший удовольствие от того, что заставлял первокурсников страдать, словно искупая жестокую жизнь, доставшуюся ему по наследству от его старика. Дерек сказал что-то вроде: «Дай мне его, папочка», и Райан понял, что он сосёт член. Его гордость взяла верх над ним. Он укусил этот член, как собака на свалке. Дерек отпрыгнул, но ущерб был нанесён. Были следы от зубов и кровь.

Они избили Райана. Дереку пришлось наложить швы на стержень. Избиение было не таким уж сильным. Лучше, чем швы на члене.

Вскоре после этого Райан бросил учёбу. Его художественные способности были в лучшем случае жалкими. Другие ученики в его классе болтали всякую чушь за его спиной. Как только стало известно, что его родители подкупили школу, чтобы зачислить его, они разозлились.

Райан фантазировал о создании произведений искусства из крови своих врагов. В его воображении он был Пикассо, рисующим абстрактные картины красным цветом, используя кусочки плоти и верёвки кишок, чтобы придать произведениям искусства объёмность. Или, может быть, он мог бы создать одно из тех простых, но эффективных произведений, которыми был известен Андреас Серрано. Грубо извлеченный пенис Дерека, прибитый к старому куску фанеры, торчащие пучки вьющихся лобковых волос, с засохшей на них кровью. Может быть, он нарисует вокруг него цифры с 12 по 11 и назовёт его «Петушок на стене».

Когда Райан вернулся в Сан-Диего, он был другим человеком. Его художественный вкус испортился и совершенно извратился. Он знал, что разочаровал своих родителей, и ему было всё равно. Им было слишком сложно продолжать спорить с ним о его будущем, поэтому в конце концов они уступили и позволили ему жить в гостевом доме, хотя бóльшую часть времени он проводил у Утёнка.

Когда Райану становилось грустно, он подходил к бассейну и смотрел на свои работы. Гениальность не всегда оценивалась сразу, а иногда и при жизни творца. Многие гениальные художники умерли в нищете. Райан не умрёт в бедности, учитывая, что он вырос из денег, но вполне вероятно, что он умрёт до того, как его гений будет признан.

Закрыв глаза, Райан вздрогнул. Иногда у него возникало ощущение дежавю, которое накатывало на него лавиной эмоций, и в этот момент он видел вещи такими, какие они есть на самом деле. В этот момент, в эту долю секунды он пожалел себя, как будто его совесть застряла где-то в его разуме, постукивая по складкам его мозга, требуя внимания. Всего лишь проблеск здравого смысла, ублюдочное воспоминание о добре и зле.

Райан вышел из домика у бассейна, чтобы собраться. Позже будет бой, и он должен был быть готов.

Если всё пойдёт так, как он надеялся, сегодня ночью он будет творить.

Перед третьим ребёнком Мэдисон хотелось кричать.

Кормление Хантера иногда вызывало у неё боль в груди, особенно когда он был голоден и нетерпелив. Младенцы, которых приносили эти мужчины, казалось, не ели несколько дней. Это было по три раза подряд, и казалось, что соски Мэдисон вот-вот отвалятся. Один из них грыз её сосок, как будто у него режутся зубы. Её тело напряглось и задрожало от боли, но ей удавалось оставаться словно в наркотическом опьянении, несмотря на слёзы, которые выдавливались из её вялых глаз.

В промежутках между визитами она работала над движением рук достаточно, чтобы массировать ноющую грудь. Это была небольшая передышка, но она приветствовалась не только из-за облегчения, но и по другим причинам. Когда лекарства, которые ей вводили, прошли, она начала чувствовать боль в теле из-за скрюченного положения, в котором она лежала. Мэдисон вывернулась в максимально удобное положение, но как только движения послышались у двери, она обмякла.

В последние два визита был только один мужчина, бородатый и со странной сигаретой, вечно свисающей у него из пасти, но так и не зажжённой. Он, должно быть, был одним из тех людей, которые бросили курить, но настаивали на том, чтобы носить с собой сигарету для комфорта. Мэдисон наблюдала за ним сквозь щёлочки век, имитируя взгляд человека, глубоко погрузившегося в агонию наркотического опьянения. Он внимательно изучил её, как будто пытаясь решить, стоит ли ему сделать ещё один укол морфия или окси или чего-то ещё. Мэдисон не была актрисой, но надеялась, что её игра сработает. Она полагала, что у некоторых людей очень низкая переносимость наркотиков. Пока она могла продолжать убеждать их, что она одна из тех людей, у неё был шанс сбежать.

Третий ребёнок был намного мягче, чем два предыдущих, но форма, в которой он был, почти заставила Мэдисон вскрикнуть. Его голова была бесформенной с рубцами и шишками, а также усеяна синяками, которые варьировались от тёмно-фиолетового до бледно-зелёного. Один глаз ребёнка был опухшим, закрытым и из него сочился гной, но другой смотрел на неё, когда ел, весь красный с лопнувшими капиллярами. Его тело представляло собой карту заживающих ран, порезов и ссадин. Особенно неприятная рана сбоку на его щеке была опухшей и красной и отчаянно нуждалась в швах.