Нейромант. Трилогия «Киберпространство» - Гибсон Уильям. Страница 2
В чайной под названием «Жарр де Тэ», в двух кварталах от «Таца», Кейс запил первое ночное колесо крепким двойным эспрессо. Эту плоскую розовую восьмиугольную таблетку – мощный бразильский декседрин – он купил у одной из зоуновских девиц.
Стены здесь были зеркальные, каждая панель – в обрамлении красных неоновых трубок.
Оставшись почти без денег и без надежды вылечиться, Кейс пришел в какое-то исступление и принялся добывать свежий капитал с холодной, будто бы чьей-то чужой энергией. В первый же месяц он замочил двух мужчин и одну женщину из-за сумм, которые еще год назад показались бы ему смехотворными. Нинсэй изнуряла его и скоро стала казаться внешней проекцией внутреннего стремления к смерти, таинственного яда, который постепенно переполнял тело.
Жизнь Ночного Города похожа на бестолковый эксперимент в области социального дарвинизма; зевающий от скуки исследователь ни о чем не думает, а знай себе поддает жару. Перестань шустрить – и тут же бесследно утонешь, но чуть переусердствуй – и нарушишь хрупкое поверхностное натяжение черного рынка; и так и сяк – тебя нет, ничего не осталось, кроме смутных воспоминаний о тебе у старожилов вроде Раца, да вдобавок сердце, легкие или почки в больничных колбах, которые еще могут пригодиться какому-нибудь богатенькому засранцу.
Бизнес требовал постоянной интуиции, и смерть воспринималась как естественное наказание за лень, беззаботность, отсутствие такта, за неумение приспособиться к запутанному этикету черного рынка.
Однако, сидя за столиком в «Жарр де Тэ» и чувствуя, как под действием таблетки потеют ладони, вздрагивают волоски на руках и груди, Кейс неожиданно осознал, что давно уже играет в древнюю игру обреченных, азартно раскладывает смертельный пасьянс отчаяния. Он больше не носил оружия и не принимал никаких мер предосторожности. Он заключал поспешные необдуманные сделки прямо на улице и приобрел репутацию человека, способного достать все, что угодно. Какая-то часть его сознания понимала, что ослепительный блеск самоуничтожения не может не броситься в глаза заказчикам, которых, кстати, становилось все меньше. Однако та же самая часть буквально млела в предвкушении близкого конца. И эту же самую часть, в тепле и уюте ожидавшую смерти, особенно раздражали любые мысли о Линде Ли.
Он познакомился с ней в аркаде [2] одним дождливым вечером.
Под яркими призраками, сияющими в голубом сигаретном тумане, среди голограмм «Замка колдуна», «Танковой войны в Европе», «Полета над Нью-Йорком»… Буйные сполохи лазерного света превращали ее лицо в код: скулы вспыхивали алым, когда пылал замок колдуна, лоб высвечивался лазурью, когда в Мюнхен входили танки, и рот озарялся жарким золотом, когда скользящий курсор высекал искры в каньоне небоскребов. В тот вечер он чувствовал себя богачом: Уэйджев брикет кетамина отправлен в Йокогаму, капуста уже в кармане. Кейс спрятался от теплого дождя, хлеставшего по тротуарам Нинсэй, и как-то сразу из множества посетителей выделил девушку, которая играла с истинным самозабвением. Несколькими часами позже, в припортовом гробу, он опять рассматривал то же самое восторженное выражение ее сонного лица и губы, похожие на птичку, какую рисуют дети.
Гордый от заключенной сделки, Кейс направился к девушке и вдруг поймал на себе ее взгляд. Серые глаза, густо обведенные черным карандашом. Взгляд животного, парализованного светом приближающегося автомобиля.
Их совместная ночь перешла в утро, в билеты на паром и его первую поездку на ту сторону залива. Дождь хлестал не переставая, сек струями квартал Харадзюку, скатывался каплями по ее синтетической курточке, обдавал водяной пылью токийских подростков в белых кроссовках и блестящих накидках, шумными группками бродивших мимо знаменитых бутиков, а к полуночи Кейс с Линдой стояли в шумном зале для игры в патинко, и она держалась за его руку, словно ребенок.
Через месяц из-за веществ и чрезмерного напряжения эти постоянно испуганные глаза превратились в бездонные колодцы наркотической жажды. Кейс наблюдал, как, словно айсберг, разваливается на куски ее личность; в конце концов осталась только нездоровая страсть, голый остов пагубной привычки. Она тянулась к очередной дозе с упорством насекомого и напоминала ему богомолов, которые продавались в киосках на улице Сига рядом с голубыми карпами-мутантами и сверчками в бамбуковых клетках.
Кейс посмотрел в пустую чашку на черное колечко кофейной гущи. Оно дрожало – малоудивительно, после амфетамина-то. Коричневую столешницу покрывала тусклая паутина крошечных царапинок. Чувствуя дексовую волну, вздымающуюся вдоль позвоночника, Кейс думал о том, какое бесчисленное количество случайных ударов потребовалось, чтобы создать такую поверхность. «Жарр» был обставлен в почтенной безымянной манере прошлого века, этакая смесь традиционного японского стиля с блеклым миланским пластиком, однако все здесь казалось покрытым тончайшей пленкой, словно расшатанные нервы миллионов посетителей каким-то образом подействовали на зеркала и блестящую прежде пластмассу, оставив на каждой поверхности свой неизгладимый след.
– Привет, Кейс!
Он поднял голову и увидел серые глаза, густо обведенные карандашом. На девушке были поношенный французский орбитальный комбинезон и новехонькие белые кроссовки.
– А я все тебя ищу.
Девушка села напротив и положила локти на стол. Исчерканные молниями голубые рукава зияли прорехами, и Кейс привычно поискал признаки дермов или инъекций на ее руках.
– Курить будешь?
Она вытащила из подколенного кармана мятую пачку сигарет «Ехэюань» и красную пластиковую зажигалку. Кейс закурил.
– Хорошо спишь, Кейс? А то вид у тебя усталый.
Судя по акценту, она происходила из южной части Муравейника – откуда-нибудь близ Атланты. Ее щеки имели бледный нездоровый цвет, хотя тело все еще выглядело гладким и крепким. Ей было двадцать. В уголках губ появились новые морщинки. Темные волосы стягивала шелковая ленточка с узором. Рисунок изображал то ли микросхему, то ли карту какого-то города.
– Совсем не сплю, разве что забуду про таблетки, – ответил Кейс и вдруг ощутил прилив сильного желания – вожделение и одиночество оседлали амфетаминовую волну. Он вспомнил запах ее кожи в жаркой темноте припортового гроба, пальцы, сплетенные у него на пояснице.
«Мясо, – подумал Кейс, – мясо хочет мяса».
– Уэйдж… – сказала девушка, сузив глаза. – Он жаждет увидеть тебя с дыркой во лбу.
Она закурила.
– Кто сказал? Рац? Ты говорила с Рацем?
– Нет. Мона. Ее новый парень работает на Уэйджа.
– Не так уж много я ему и должен, – пожал плечами Кейс. – А если он меня прикончит, то не получит вообще ничего.
– Слишком уж много у него должников, а тебя пришьют – другие задумаются. Так что смотри в оба.
– Ладно. Ну а как ты, Линда? У тебя есть где переночевать?
– Переночевать? Конечно есть, как же без этого.
Девушка дернулась и чуть не упала со стула. Ее лицо покрылось потом.
– Вот. – Кейс вытащил из кармана скомканную полусотню, кое-как ее разгладил, сложил вчетверо и протянул девушке.
– Они пригодятся тебе самому, дорогуша. Отдай их лучше Уэйджу. – В ее серых глазах светилось что-то непонятное, чего он раньше не видел.
– Я должен Уэйджу гораздо больше. Возьми. Я тут скоро еще получу, – солгал Кейс, глядя, как его деньги исчезают в кармане с молнией.
– Как только получишь, сразу ищи Уэйджа.
– Увидимся, – сказал Кейс и встал из-за стола.
– Конечно. – В глазах девушки под радужкой виднелось по миллиметру роговицы. Сампаку. [3] – Так что ты поосторожнее.
Он кивнул и почувствовал сильнейшее желание оказаться как можно дальше отсюда.
Закрывая пластиковую дверь, Кейс оглянулся и увидел отражение ее глаз, обрамленное красным неоном.