Несущий смерть - Кинг Стивен. Страница 17
— В сравнении с твоим дядей Рэнди твоя мать даже не подпрыгивает, — неожиданно вставил мистер Дэлевен; Кевин подумал, что отец шутит, но в голосе слышалась неприкрытая горечь. — Когда тетя Хильда говорит «лягушка» в доме Рэнди, там все взлетают до потолочных балок.
— Так или иначе, — продолжил Кевин, обращаясь к Попу, — на каждый день рождения тетя присылает мне один и тот же подарок. То есть они, может, чем-то и отличаются, но в принципе одинаковые.
— И что она тебе присылает, сынок? — полюбопытствовал Поп.
— Галстук-шнурок. Как тот, какие носили в свое время артисты джаза. Он может отличаться цветом, зажимом, но это всегда галстук-шнурок.
Поп включил свет, схватил увеличительное стекло, прильнул к нему.
— Боже святый! — Он выпрямился. — Галстук-шнурок! Именно так! Почему же я сразу не понял?
— Потому что собакам обычно его не надевают на шею, — ответил Кевин.
Они провели в доме Попа не более сорока пяти минут, но мальчику казалось, что лет пятнадцать. Главное — камера уничтожена, вновь и вновь повторял он себе. Осталась кучка осколков. Нет, нужды вспоминать всю королевскую конницу и всю королевскую рать: даже все работники фабрики по производству «полароидов» в Шенектади не смогут собрать эту крошку воедино.
И слава Богу. Кевину вполне хватило того, что было. И в следующий раз он предпочел бы встретиться с чем-то сверхъестественным лишь на девятом десятке жизни. Но никак не раньше.
— И потом, галстук очень маленький, — заметил мистер Дэлевен. — Из коробки Кевин доставал его при мне, и мы все знали, что там лежит. Занимало нас только одно: какой зажим будет в этом году. Мы еще шутили по этому поводу.
— И что на зажиме?
— Птичка, — ответил Кевин. — Я уверен, что дятел. Это мы и видим на шее собаки. Галстук-шнурок с зажимом в виде дятла.
— Господи! — Попу и не надо было скрывать свое изумление.
Мистер Дэлевен резким движением собрал все полароидные снимки.
— Давайте все это сожжем.
Отец и сын добрались до дома в десять минут шестого, когда уже начал накрапывать дождь. «Тойоты» миссис Дэлевен на подъездной дорожке не оказалось: она снова уехала. На столе лежала записка, прижатая солонкой и перечницей. Кевин развернул записку, и из нее выпала десятидолларовая купюра.
«Дорогой Кевин!
За бриджем Джейн Дойон пригласила меня и Мег пообедать в «Золотом дне», потому что муж уехал по делам в Питтсбург, а ей не хочется сидеть дома одной. Я, конечно же, согласилась. Ты знаешь, как Мег нравится быть «одной из девочек». И, надеюсь, не будешь возражать против того, чтобы откушать «в гордом одиночестве». Почему, бы тебе не заказать пиццу и газировку для себя, а твой отец сам сделает заказ, когда вернется домой. Он не любит разогретую пиццу, и ты знаешь, что ему захочется запить ее парой банок пива.
Целую, мама».
Они переглянулись, как бы говоря друг другу: что ж, одной проблемой меньше, не надо ничего объяснять матери. Очевидно, ни она, ни Мег не заметили, что машина мистера Дэлевена стоит в гараже.
— Ты не хочешь, чтобы я… — Заканчивать фразу ему не пришлось.
— Да, проверь, — кивнул отец.
Кевин взлетел по лестнице, вбежал в свою комнату и бросился к шкафу. В нижнем ящике он держал ненужные вещи, которые не решался выбросить. Дедушкины карманные часы, красивые, массивные… но такие ржавые, что ни один из мастеров Льюистона не брался за их починку. Компанию часам составляли две пары запонок, две запонки-одиночки, плейер, зажевывавший пленку, и, разумеется, тринадцать галстуков-шнурков, которые тетя Хильда присылала ему на тринадцать дней рождения.
Он вытащил их один за другим, пересчитал. Двенадцать вместо тринадцати. Порылся в ящике, пересчитал вновь. Все равно двенадцать.
— Одного нет?
Кевин, сидевший на корточках, вскрикнул и вскочил.
— Извини. — Мистер Дэлевен застыл на пороге. — Не хотел тебя пугать.
— Все нормально. Я просто… нервничаю. Diyno.
— Отнюдь. — Мистер Дэлевен перехватил взгляд сына. — Когда я впервые увидел эту пленку, то перепугался насмерть. Я уже думал, что мне придется открывать рот и кулаком заталкивать желудок обратно.
Кевин с благодарностью смотрел на отца.
— Его там нет, не так ли? — спросил мистер Дэлевен. — Галстука с дятлом?
— Нет.
— Ты держал «Солнце» в этом ящике? Кевин медленно кивнул.
— Поп… мистер Меррилл… сказал, что камере надо давать отдыхать. И снимки делать по составленному им графику. — Какая-то мысль мелькнула, но тут же исчезла. — Так что я держал ее здесь.
— Сынок…
— Да?
Они встретились взглядом, Кевин неожиданно улыбнулся. Словно луч солнца прорвался сквозь облака.
— Чего улыбаешься? — спросил мистер Дэлевен.
— Вспомнилось, что я при этом чувствовал, — ответил Кевин. — Я так сильно размахнулся кувалдой…
Заулыбался и мистер Дэлевен.
— Я даже испугался, что ты заедешь ею себе по…
— ..а потом БА-БАХ!..
— ..и осколки во все стороны.
— БА-БАХ, и ее нет! — закончил Кевин. Они рассмеялись, и Кевин удивился своим ощущениям: он чуть ли не радовался тому, что все это произошло с ним. Чувство безмерного облегчения — что могло быть приятнее!
— Ее нет, — повторил Кевин. — Не так ли?
— Она уничтожена, как Хиросима в тот день, когда на нее сбросили атомную бомбу, — ответил мистер Дэлевен. И тут же добавил:
— Разлетелась на мелкие осколки, вот что я хочу сказать.
Кевин посмотрел на отца и расхохотался. Мистер Дэлевен присоединился к сыну. Они заказали пиццу. Когда Мэри и Мег Дэлевен приехали в двадцать минут восьмого, отец и сын все еще смеялись.
— Вижу, вы тут неплохо спелись, — не без удивления отметила миссис Дэлевен: что-то в смехе мужа и сына ей не понравилось: примерно так же смеялись люди, чудом избежавшие автоаварии. — Не хотите пригласить в свою компанию дам?
— Холостяки тоже могут хорошо проводить время, — ответил мистер Дэлевен.
— Очень даже хорошо, — поддакнул Кевин.
— Вот что мы хотели сказать, — подвел итог его отец.
Они переглянулись и снова зашлись смехом. Мег, в полном недоумении, посмотрела на мать.
— Мама, почему они так странно ведут себя?
— Потому что у них обоих есть пенисы, дорогая, — ответила миссис Дэлевен. — Повесь в шкаф свое пальто.
Поп Меррилл проводил Дэлевенов и запер за ними дверь. Выключил все лампы, кроме той, что висела над верстаком, открыл ключом тумбу-сейф и, достав «Солнце-660», пристально всмотрелся в него. Полароидная камера пугала и Джона Дэлевена, и Кевина Дэлевена — в этом у Попа сомнений не было. Камера пугала и его. Попа Меррилла. Но положить на колоду и расшибить в лепешку? Это чистое безумие.
Есть же способ заработать на этой камере.
Наверняка есть.
Поп вернул камеру на место. Пусть полежит, а утром он придумает, что делать с этой странной штукой. Собственно, у Попа уже была чертовски хорошая идея.
Он выпрямился, выключил свет и в темноте без труда нашел путь к лестнице. Но, поднявшись на несколько ступеней, вдруг остановился.
Его охватило желание, необычайно сильное желание вернуться и снова посмотреть на камеру.
Ради чего? Кассет у него не было… да и не хотелось ею фотографировать. Если у кого-то возникнет желание сделать несколько снимков, чтобы понаблюдать за телодвижениями пса, то, пожалуйста, камера продается. Только плати. Он же. Поп Меррилл, скорее согласится войти в клетку со львами. Даже без кнута.
Однако…
— Пусть лежит, — вырвалось у старика, и звук собственного голоса заставил его вздрогнуть.
Поп больше ни разу не остановился, поднимаясь к себе в квартиру.
ГЛАВА 7
Под утро Кевину Дэлевену приснился кошмар. Такой жуткий, что, проснувшись, он мог вспомнить лишь отдельные его части, словно отрывки мелодии, вырывающиеся из поврежденного динамика.