Кросс по грозовым тучам (СИ) - Кибальчич Сима. Страница 7

Тим прикрыл глаза, вспоминая Рея. Тот вечно хотел найти новое в самом привычном. Поэтому и уговорил Тима отправиться в составе десанта на планету Гризион. Все страшное, что случилось потом, на Орфорте, родилось на Гризионе — забавной и жутко утомительной планете.

Два года после Военно-воздушного училища шли бесконечные налеты и учения. Приходилось проектировать и отрабатывать новые тактики пилотирования. Не лучшее время записываться в пехотинцы. Ржали от души над внешним видом «братушек» — достойных представителей морской пехоты. Хоть и космической, но по доброй традиции античных названий — морской. Пехотинцы почти поголовно были двухметровыми горами мышц, увенчанными страшными мордами: мощные челюсти, нависающие надбровные дуги. Без серьезной доработки тела в десантники не брали. Прокаченная мышечная масса, сухожилия на графите. После всех процедур даже милые девушки превращались в оживших людоедок, а уж запечатанные в экзоскафандры — нагоняли ужас не меньше, чем инсектоиды.

Они с Реем все-таки записались в чертову пехоту, чтобы попасть на Гризион. Хотели первыми встретиться с новой формой жизни. В том, что она есть на планете, не сомневался почти никто. Еще бы, разведка зарегистрировала на орбите спутники нетипичной геометрической формы. Значит — искусственные. Судя по первичным данным, жизнь там зародилась не на углеродной, а на кремниевой основе. Оказалось, то еще приключение.

Во-первых, ужасный экзоскафандр пехотинца. Он врастал в спинной мозг, соединялся с нервными окончаниями и становился частью организма. Мощной, несокрушимой и неотъемлемой. Как Ирт, мать его, Хозяин Чаги. В первый момент Тим даже не узнал Рея. Перед стартом к нему в каюту вломилось чудовище с выдвинутой вперед челюстью, без бровей, но с крошечными глазками бульдога. Тим едва устоял, чтобы не закрыться силовым щитом.

— А ничего так выглядишь, Кларк. Тебе идет. Реальное космическое пугало, мощь и гордость Федерации. Мой добрый совет — обратно не меняйся, и марсианки все твои будут.

— Иди в пределы, Граув. Нужны мне твои марсианки. Сам внимательнее взгляни в зеркало. Здорово напоминаешь раздувшуюся мурену.

— Это временно, — отрезал Тим и осторожно потрогал лицо.

В отношении тела закон допускал только обратимые изменения. Это успокаивало, но лишний раз смотреть на отражение не хотелось.

Потом было приземление, и эта дурацкая планета. Вся состояла из каких-то железных пород, они непрерывно двигались, шкрябали друг об друга. Слои, наползающие на слои, дыры, пустоты, в которые так легко провалиться. И постоянный, невыносимый грохот. Все оказалось чертовски намагничено и постоянно менялось. А искусственные спутники создавала сама планета. Самовырезающиеся конусы породы, которые выносило на орбиту и выстраивало в одну плоскость вращения. И среди всего этого дерьма, где не то что моря, воды не сыщешь, носились в поисках жизни три полка вооруженных до зубов морских пехотинцев.

Тима и Рея как неопытных юнцов поместили в середину группы и поручили управление акустическими плакатами. Эти чудо-устройства, по версии ученых-лингвистов, должны в любой, даже негуманоидный мозг, загрузить сообщения: «Мы пришли с миром», «Мы друзья и союзники». В такое и булыжнику непросто поверить, наблюдая за трехметровым морпехом в махине экзоскафандра, облепленного жерлами пушек. Они с Реем, как и все, утыкивали микроминами каждую двигающуюся в их сторону хреновину. Не взрывали, конечно, но на всякий случай утыкивали. Как только хреновина проплывала мимо, мины сами возвращались в картридж. Вряд ли такие агрессивные меры предосторожности способны помочь мирному и дружескому контакту.

На Гризионе так никого и не нашли, но зато репортажи о бронированных армейских, бегающих среди каменюк в магнитном бульоне, забавляли мирных землян пару месяцев. Тим вернулся домой совершенно измотанный и с твердой уверенностью, что все надо делать не так. Когда придет время, он сам сделает по-другому.

Дурак, дурак, дурак.

Когда Ирт рос внутри Чаги, он забывал про голову Рея на черной земле Орфорта, не вспоминал погибших. Память заменял вакуум, черная блаженная пустота.

— Неплохо вписывается. Хотя можно и точнее.

Тим вздрогнул и обернулся к парню в черной водолазке. Тот, прищурившись, следил за посадкой. Воздух, казалось, вибрировал, океан под платформой вскипал злой, серой волной. Резкий порыв горячего ветра сорвал чью-то шляпу, а на верхнем ряду кто-то радостно крикнул. Может, поймал?

Корабль был огромен, парабола светового крыла уходила в закатное небо, словно вздернутая вверх рука древней статуи. Гигантская тень потянулась через океан к платформе. Солнце совсем исчезло, а небо стало темно-синим, тревожным. Плазма в последний момент ярко вспыхнула у самой чаши, и блики света побежали по широченным бокам межпланетника. Раздался хлопок, махина, мягко соскользнув в вакуумную воронку, замерла на стапелях чаши. За спиной захлопали в ладоши. Парень с планшетом только взглянул через плечо и угрюмо усмехнулся краем губ.

— Интересно, зачем ты сюда пришел? — неожиданно для самого себя бросил Тим.

«А зачем ты? Тебе следует быть в другом месте, Чага».

— А ты зачем? — худощавый повторил голос Ирта в голове.

— Кажется, я первый спросил. Не стоит ответ заменять вопросом.

— Не стоит хамить с первых слов, обращенных к незнакомцу.

— Незнакомцу, который раздулся так, словно на голову выше всех остальных?

Парень пожал плечами и уставился в свой планшет. Ему явно плевать на ссору. А в Тима хлынула чернота. Как вакуум из воронки. Она вытесняла мысли и сомнения, оставляя только саму себя. Была чем-то гораздо большим, чем пустота. Чем-то, чему Рей, пока был жив, не придумал названия. Тим с силой выдернул черный планшет и швырнул его вниз. Худощавый дернулся следом, но прямоугольник закрутился веретеном и ушел в воду.

— Какого предела ты творишь, урод!

— Ты сам лысый урод.

И Тим с силой толкнул парня в грудь, ощущая потребность отправить следом за планшетом — в холодный океан. Тот резко отбил руку и ударил в челюсть. Боль молнией пробила голову. Все сразу стало просто и понятно. Так бывает, когда в темном туннеле где-то далеко пробивается свет. И можно двигаться. Тим влепил кулаком прямо в переносицу слишком длинного носа. Под пальцами хрустнуло. Придурок даже не пытался активировать свое защитное поле. Это хорошо. Тим оставил свой датчик, интерком и китель на интендантском судне. Зато в кармане льняных штанов болтался острый складной нож. Совсем неплохо, если у худощавого найдется похожий. Новый удар в челюсть выбил сразу два зуба. Тим рассмеялся и сунул руку в карман.

***

Пыльная бутылка коньяка опустела, да и день катился к исходу. Можно отправиться куда-нибудь и догнаться. Розовым шампанским, например. А лучше анжуйским. Оно освежает мысли, а на губы ложится, как поцелуй шальной девки. Но никакого желания двигаться.

Ларский мог бы сделать копию той же пыльной бутылки и прогуляться по саду верхнего пирса. По вечерам запахи там пьянили. Особенно у центральной белой башни, где цвели лилии. И никого в окрест. Будет приятно прилечь под сводом закона и полюбоваться звездами. Особенно, если ты следователь прокуратуры и идти тебе особо некуда. Нет, весело убить время — не проблема. Можно на выбор: скутер, авиетка или челнок для полного отрыва, и через часок накручивать рулетку в самом шикарном казино Макао. Спустить к дьяволу несколько сотен тысяч кредитов, чтобы не напрягать мозги на тему «куда бы деньги с пользой пристроить и прирастить». Там же, может, удастся обнять пару развлекающихся красоток, и какая-нибудь будет не прочь переспать с Ларским.

Нет, в пределы, он останется в кабинете. Коньяк сегодня пошел даже слишком хорошо, и благо в задней комнате есть шикарный диван с периной из лебяжьего пуха. Прочитал о таких перинах в исторической книге и тут же обзавелся лежбищем. Когда утопаешь в самой середине с бокалом шампанского в одной руке и с книгой в другой, то легко представить себя корольком маленькой сказочной планеты. А не следователем прокуратуры, которому подбрасывают одну дерьмовую историю за другой, а премии и награды только со скрипом и бесконечной бюрократической тягомотиной.