По следам Грааля (СИ) - Вейс Амаранта. Страница 38

Почти на всех комнатах висели старые массивные замки. Раздражение начинало понемногу подкатывать к горлу. Хотелось устроить разгром, накинуться на кого-нибудь и выместить беспомощность, заставляющую сжимать губы и кулаки. Я не чувствовал ни зеркал, ни гладких поверхностей — ничего из того, что было моим преимуществом. Нелепо. Как там, где бывают люди, не завалялось ни одного крошечного осколка?

Лязг чего-то железного заставил вытянуться по струнке. Звук донёсся из конца коридора, там где серость стен поглощали тени. Лишь узкая полоска света из-под двери свидетельствовала о том, что я не один. Азарт и жажда первым услышать о Граале подгоняли к одной из многих комнаток, в которой, вероятно, и обитал Фёдор.

Помещение оказалось больше, чем ожидалось. Однако едва ли его можно было назвать комфортным. Два окна, заколоченные досками, не пропускали солнце, складывалось впечатление, что и свежий воздух тоже. На каменном столе стояла маслянистая лампа, именно её блеклое свечение позволяло рассмотреть: железную койку с торчащими по бокам пружинами, самодельный умывальник, таз с водой и крохотную тумбу, заваленную газетами, письмами, сверху которых был рассыпан табак. Или не только табак.

Подозрения крепли, по мере того, как я чертил взглядом по сургучным печатям на конвертах. Сейчас весь мир пользовался марками, однако ведуны до сих пор предпочитают этот пластичный восковой материл. В руках артефактора печать гарантировала: ни один инквизитор его не прочтёт. Однако свои недостатки тоже имелись. Почти любой ведьмак или ведьма сумеют опознать символ, выгравированный на сургуче: у каждой семьи он был свой. Де Ла Саль использовали виноградную лозу. У глав европейского ковена — Новак — изображалось перо.

Мысль о ведьме предательски скользнула в голове, и я поспешил отмахнуться от неё, сосредотачиваясь на письмах перед собой. Лишь одна из печатей была мне знакома. На коричневом застывшем воске была выгравирована «V». Первая буква французского слова vérité — истина. Знак ведьмы, что всегда стремилась обличить правду, не зависимо от того, кого она касалась. Откуда у Фёдора могло взяться письмо Мари Блессюр?

Судя по целостности сургуча, конверт не вскрывался. Что-то скрипнуло. Отпрянув от тумбы, я сосредоточил всё внимание на тёмном углу комнаты. На полу лежало несколько картин в массивных рамах. С первого взгляда руины замка на почти изумрудной траве, усеянной мечами и остатками рыцарских доспехов,можно было оценить в несколько тысяч долларов. Присмотревшись к деталям и технике, в которой работал художник, очевидно, что сумма увеличивалась на несколько нулей больше. Обычный вор едва ли будет знаком с подобными тонкостями, но вор профессиональный распознает руку творца из прошлого. А прошлое в наше дни приравнивалось к выгодной сделке на чёрном рынке людей (и ведунов в том числе).

— Кто же ты такой, Фёдор? — пробормотал я и двинулся к картинам. Магия завибрировала под кожей. Там было что-то ещё. Что-то близкое мне.

Всего полотен было три. За развалинами пряталась молодая девушка в белой сорочке; на следующем — были изображены люди в тёмно-зелёных мантиях: они склонились над каменной плитой, испещрённой колдовскими рунами, словно проводили некий ритуал. Отодвинув полотна в сторону, я наткнулся на квадратный предмет, занавешенный непроницаемой тканью. Он был размером с первую картину, не больше. Однако выяснить что там не удалось. В затылок мне упёрлось дуло ружья. Стоящий позади завёл курок.

— Даю пять секунд, чтобы убраться из моего дома, — протянул низкий прокуренный голос.

— Я не знаю русский, — решив не провоцировать не известного, поднимаю руки.

— С пулей в заднице выучишь.

Мужчина надавил на ружьё. Пришлось прогнать удивление, вызванное чистой английской речью. Я попытался скосить взгляд и чуть повернуть голову, но он это заметил.

— Не вертись, курносый — приказал мужчина и раскашлялся. Закончив он подхватил меня за ворот пальто и толкнул в центр комнаты. Отойдя на несколько шагов, он велел повернуться.

Светлые глаза, выглядывающие из-под тяжёлых век, смотрели на меня с холодной подозрительностью. Синие губы, едва различимые в густой неопрятной бороде, недовольно кривились. Надвинув шапку на широкий лоб, он поднял ружьё, так чтобы его ствол был нацелен на моё лицо.

— Фёдор, опусти оружие. Я хочу лишь поговорить.

Услышав имя, мужчина сплюнул на пол после чего небрежно вытер рот морщинистой ладонью. Стоило больших усилий не выказать брезгливость. Неприятная наружность Фёдора отвлекала. Сложно судить, были ли его манеры способом увести мысли в ненужное русло. Он говорил на английском, у него хранились дорогие картины и письма от одной из самых известных ведьм — он не был дураком. И уж точно не был обычным смотрителем маяка.

— Яйца не доросли, чтоб приказывать мне, — рявкнул он, однако всё же отвёл ружьё в сторону.

Заметив, что я даже бровью не повёл, Фёдор оскалился и прошёл мимо. Мужчина высвободил густую шевелюру чёрных курчавых волос, отшвырнув шапку в сторону. Он вынул из телогрейки небольшую фляжку с гравировкой, отыскал две стопки и с грохотом поставил на стол.Наполнив их до краёв, Фёдор протянул одну мне.

— Ты ведь понимаешь, что я заметил твой настрой в отношении меня?

— Тобой бы уже давно кормились рыбы, — хмыкнул он, намекая, что не собирается меня убивать. Одним глотком мужчина осушил стопку. — Водка это. Хочу проверить есть ли у тебя стрежень, коли уж яиц нет.

— Они и правда так волнуют тебя? — язвительно бросаю я прежде, чем выпить предлагаемый алкоголь.

Горло обжёг неприятный вкус. Вот почему я всегда предпочитал вино, а не крепкие напитки. Хотелось прокашляться, но я не мог. Фёдор не сводил с меня глаз, наблюдая за реакцией.

— Ну и кто ты такой?

— Меня зовут Фабьен. Я прилетел из Франции, чтобы увидеть маяк…

— Тормози-ка, Фабулер, — он залпом выпил ещё одну стопку, прижался носом к руке, а затем всё так же насмешливо продолжил: — Целитель? Мантик? Кто?

Вкус водки всё ещё казался ужасным. Но совсем скоро крепкий алкоголь начал оказывать влияние на организм: приятная нега растекалась по телу, расслабляла и как ни странно заставляла работать мозг. Вновь осмотрев комнату, я убедился, что нас с Фёдором связывала не только принадлежность к ведьмакам. Он слишком твердолоб для тонко чувствующих мантиков. Ни на одном этаже нам не встретилось артефактов. Это подтвердил и сам Милош. Стены совсем не впитали в себя запах трав. Отсутствие отражающих предметов смущало. Но я чувствовал, что один всё же был. Здесь, в комнате косматого мужчины с ружьём.

— Ты ведь и сам знаешь.

Казалось, что на Фёдора вылили стакан кипятка. Боль, подобно красным нарывам, проявилась на его лице.

— В таком случае жаль твоё зеркальце, Фабулер.

Желудок ухнул вниз. Пальцы нащупали нужный предмет на дне кармана. Каждая мелкая деталь, каждая царапина были мне знакомы. Не проходило и дня, чтобы я не прикасался к нему — для перемещения; чтобы заглянуть в коридор; для успокоения, в конце концов. На секунду меня оглушил собственный пульс. Реальность поразила, однако не было ни ярости, ни тоски от потери чего-то важного.

Разве можно и дальше испытывать привязанность к поломанной вещи. К чему-то, что стало непригодным. Бесполезным.

Я ждал новой порции колкостей. Не сомневаюсь — выражение моего лица оставалось непроницаемым, но Фёдор, возможно, как никто другой понимал, что со мной происходило.

— Это место не принимает зеркала, — едва различимо пробормотал ведьмак.

Воск плавился и пачкал стол. Свеча догорала и всё меньше отбрасывала света. Когда мы сели на деревянные табуреты возле стола, лишь нижняя часть лица Фёдора оставалась освещённой. Я не мог видеть его глаз. Не мог распознать, что за эмоции обуревали его сейчас.

— М-да, ко мне и раньше наведывались искатели редких сокровищ. Но чтоб отражатель… — мужчина кивнул своим мыслям и немного отпил. — Правду говорят, что язык до Киева доведёт. А Машкин — довёл аж до самой Франции. Она ведь тебе сболтнула?