Полковник Магомед Джафаров (СИ) - Коллектив авторов. Страница 24

В бой вступил второй полк еще на улицах города. Но внезапность нападения, стрельба по его разбившимся по отдельным улицам частям со всех дворов и окон, стремительность натиска большевиков и орудийный обстрел судов заставили его отступить к фабрике. Офицеры надеялись удержаться в садах, пока подойдут главные силы.

Но эти силы, хоть и были очень близко, решили в бой не вступать.

Халилов бежал уже давно, а у второго героя внезапно открылись старые контузии, он почувствовал себя плохо и отказался от командования.

Второй полк почувствовал замешательство в тылу, потерял присутствие духа и в садах закрепиться не смог. За садами командир полка Гамид Халилов был тяжело ранен. Полк растерялся и в панике бросился бежать. Впереди него бежал отряд Каитбекова, не выпустивший ни одной пули.

Алиханов, увидев эту картину, решил не рисковать своим отрядом, быстро отступил к Кумтор-Кале и дальше через Шуру в горы.

Попытка спасти положение

На другой день рано утром меня вызвали в Исполком. Там мне объяснили положение и просили ввиду болезни Каитбекова и ранения Гамида Халилова принять командование группой и полком. Я согласился и был назначен командиром Второго полка и начальником группы Шапи Джафарова. О судьбе отряда Алиханова в то время в Шуре еще ничего не знали.

Приняв командование, я, согласно военному порядку, отправился к Халилову – он был главнокомандующим.

Халилов встретил меня очень любезно. «Вы согласились», – обратился он ко мне, выслушав мой рапорт.

– Да, теперь, когда большевики идут на Шуру, я пойду и буду с ними драться, – ответил я.

Никаких военных приказаний или указаний Халилов мне не давал. Безнадежность всего дела была, по-видимому, ему хорошо известна. Однако и об этом он мне ничего не сказал. Я отправился к Кумтор-Кале, куда, как мне сообщили, отступил второй полк и где находился отряд Алиханова.

Прибыв в Кумтор-Калу, я нашел там нескольких человек офицеров. Спрашивал: где полк? Нет, говорят, разбежался. А Алиханов? Ушел. «Ну, а есть хоть несколько человек, влезть на гору и посмотреть по направлению Петровска, что там делается, наступают большевики или нет?»

Несколько человек нашлось. Они влезли на гору и сообщили, что ничего не видно.

Я приказал им остаться там и наблюдать. До вечера со стороны Петровска никакого движения заметно не было. Так прошел первый день.

С наступлением вечера я отправил этих нескольких всадников домой. Они были совершенно не полезны и даже смущали нас. В Кумтор-Кале остался я, подпоручик Мищенко и подпоручик Эмирбеков.

Мы сели на паровоз, отошли за Кумторкалинский мост и здесь стояли ночь, а третий наблюдал – не идут ли большевики.

Вечером пришел ко мне мой брат Шапи. Он, оказывается, с несколькими людьми задержался на Атлы-Буюне. Отряд его разбежался. Когда я спросил его, как его полк, он горестно ответил: «Какой там полк, какой там отряд. Ничего нет, все разошлись. Я вовсе не командир полка и не начальник отряда. Мне нечего делать. Я поеду домой».

– Езжай,– сказал ему я. А наутро, не дождавшись большевиков, мы уехали.

Это было 15 апреля 1918 года.

Отступление из Шуры

Наступление большевиков началось с 13 на 14 апреля. Мое предвидение сбылось как нельзя точнее.

Исхак Пиралов

Приехав в Шуру, я явился к «командующему» и «доложил», чем окончилась его затея.

– Как же теперь быть, – обратился ко мне Халилов. – Думаете ли Вы, что мы можем защищать Шуру?

– Сомнительно, – отвечал я, – во всяком случае, это теперь будет зависеть от других.

Халилов был очень хитрый человек. Он думал, что Тарковский и я из своих личных интересов будем защищать Шуру, пока он со своей семьей доберется до Гази-Кумуха.

Я пошел домой. Еще не успел умыться и переодеться, как получил приглашение от Нуха. Он просил выйти поговорить.

У Нуха завтрак был уже на столе, когда я вошел. За завтраком мы обменялись нашими сведениями и пришли к выводу, что защищать Шуру нет никакой возможности.

Отказываясь от попытки защищать Шуру, я руководствовался единственным желанием сохранить остатки полков. Это было, по-моему, гораздо важнее, чем удержать Шуру, но потерять полки. Без них удержать Шуру все равно не было бы возможным, а с ними Шуру всегда можно было взять.

Моя мысль была увести полк в Гуниб. В Хунзах я не хотел идти. Я пригласил Нуха сделать то же со своим полком (он считался командиром первого полка). Он вполне одобрил мою мысль, но сказал, что сейчас он не может идти со мной в горы. Он должен был отправить семью в Чечню и устроить её там в безопасности. Он советовал мне слить оба полка (вернее, остатки полков) в один и с ним уйти в Гуниб. Он же сам, устроив семью, обещал приехать туда же.

Однако при дальнейшем обсуждении вопроса выяснилось, что увести полки в полной боевой готовности при полном развале, какой царил всюду, нет возможности. Мы решили временно распустить их по домам с тем, чтобы затем собрать их снова, когда этого потребуют обстоятельства. Для того чтобы связь всадников с полком не терялась, мы решили выдать им, кроме того, что у каждого сейчас находилось, ещё все патроны и обмундирование, какие имелись на складах, а также и деньги.

Я вызвал Данияла Мавраева, моего помощника по хозяйственной части Второго полка, и узнал от него, что имеется на складах. Затем я дал распоряжение выдать всё, что имеется на складах, всадникам, выделив для офицеров то, что они желают иметь.

На его вопрос, что потребуется для меня, я ответил, что мне лично ничего не нужно.

Такое же распоряжение сделал и Нух своему помощнику.

Конечно, это мы сделали для того, чтобы ничего не попало большевикам.

Покончив с этим, я считал себя свободным, и отправился домой собираться в дорогу. Семья моя в это время была в Казанище.

Отступление из Шуры. (продолжение)

В пять часов вечера я получил приглашение от Исполкома прийти на собрание. Покончив с приготовлением к отъезду, направился в Исполком.

В Исполкоме была масса народа. Что там было за собрание, я сказать затрудняюсь. Во всяком случае, это не было собрание Исполкома. Членов Исполкома было всего несколько человек. Остальные были горожане и случайные горцы, приехавшие на базар. Кто председательствовал, не помню, в памяти остались только особенно выделившиеся на этом собрании Алибек Тахо-Годи и Гоголев.

Нуха спросили, можем ли мы защищать город от большевиков. Нух кивнул на меня. Спросите его, он сегодня вернулся с фронта. Обратились ко мне. «Нет, – говорю, – защищать теперь не можем, полков нет и ничего нет. Об этом надо было думать раньше».

Начались споры, взаимные упрёки. Горожане внесли предложение послать делегацию к большевикам и пригласить их в Шуру, чтобы вышло так, что город сам их пригласил, а не они заняли его после боя.

Были, видимо, люди, которым такая постановка была выгодна. Нам же это было всё равно. Мы с Нухом, как только вопрос перешёл на эту плоскость, тотчас же ушли.

Вернувшись с собрания, мы с Нухом вызвали своих помощников и командиров сотен и приказали им сейчас же объявить всем всадникам и офицерам, что полки временно распускаются, что каждый волен идти туда, куда он желает, и делать, что находит лучшим. Завтра придут в город большевики, пусть они об этом знают.

Затем мы распрощались с Нухом. Он поехал в Каранай, где его уже ждала семья, выехавшая ещё утром. Оттуда он должен был направиться в Чечню. Я же ночью выехал в Казанище, и оттуда в Гуниб.

Это было 15 февраля вечером.

По дороге мы встречали всадников, которые тоже ехали в горы, увозя с собой кто пулемёт, кто патроны. Так закончилась эта первая эпоха гражданской войны.

В горах

На пути в горы если не мне, то многим офицерам и всадникам пришлось столкнуться с большим раздражением населения против нас, а часто подвергаться издевательствам и даже преследованиям. Горец, когда он бросает семью и хозяйство и по чьему-либо призыву идёт в бой, считает, что делает очень много. Если же эта его жертва оказывается напрасной – он озлобляется. Это настроение началось уже с Араканов и продолжалось до Гуниба. Особенно горцев озлобил поход на Петровск. Всюду я встречал вопрос: почему мы пошли на Петровск? Понять эту необходимость горцы не могли и не хотели.