Десять поцелуев, чтобы влюбиться (СИ) - Любимая Мила. Страница 10
— Хочу ещё.
Э, чего ты там хочешь, убогий? Очевидно, губозакаточную машинку.
— Мало тебя вчера местная интеллигенция поколотила, да? — усмехнулась.
— Маш… ну хватит ломаться, как девочка. Всё банальное просто, обыкновенная физика. Я плюс ты равно здесь и сейчас.
Ох, великий уравнитель нашелся. На мою голову, блин!
— Знаешь, Дим… есть такой прекрасный математический закон.
— М-м-м? — встал и медленно подошёл ко мне, двигаясь, словно лев перед прыжком. Хищник, загоняющий свою добычу в угол.
— От перемены мест слагаемых сумма не меняется.
— Савельева, скажи… — улыбнулся во все тридцать два зуба. — А в постель к парню своему ты тоже с учебником прыгаешь?
Вот же гад!
Глава 10 — Только вперёд!
Маша
В реальности хотелось вцепиться в этого невозможного мажора и забить его до смерти. Ментально.
Я не настолько его ненавижу, чтобы на самом деле желать смерти.
Но забираться в мою спальню через окно и пялиться на меня, словно какой-то изголодавшийся извращенец — явный перебор. Если мама узнает, хоть малейший отголосок услышит, то точно посадит под замок до конца моих дней, будто пресловутую Спящую Красавицу.
Ладно бы парня домой привела, но не Диму же Сотникова! Кобеля номер один. Мальчика без всякого наличия моральных ценностей. У мамочки вообще на мажоров острая аллергическая реакция. Пусть она и сделала вид, словно не против нашего… кхм… общения.
— Дима, что тебе надо? — устало выдохнула. — Уходи, откуда пришёл.
— Это в окно? — хитро усмехнулся Сотников.
Смотрите, догадливый! Не все мозги ещё прогулял.
— Хоть в окно, хоть из, но видеть тебя не испытываю удовольствия.
— А я нет.
Что нет? Совсем спятил там? Лепечет какую-то полную чушь. Буквально терпение испытывает. Каким был клоуном в гимназии, так балбесом и остался. Невозможный тип!
— Дима!
— Савельева, да я бы рад свалить, но не могу, — отрицательно покачал головой и направился прямо ко мне. — Хочу себе твою милоту.
Сглотнула. Вообще я не из пугливых. Но наедине с взрослым парнем, у которого в глазах застыло лишь одно желание, невольно просыпаются природные женские инстинкты. Он — хищник, а я — дичь, которую Сотня зачем-то решил загнать в свои коварные сети.
Не бывать этому! Если понадобится — пинком вылетит. Не знаю, как хрупкая я справлюсь с ним, но выход точно найдётся.
— У меня мама дома, — предупреждающе выставила вперёд ладонь. — Ещё шаг и…
— Ты не будешь кричать, — схватил меня за талию и рванул на себя. — Не в твоих интересах, заучка. Или желаешь с мамочкой поругаться? Стенки, знаешь ли, тонкие. А дебаты у вас глобальные.
Вцепилась обеими руками в полотенце, стараясь удержать его на себе. А эта сволочь нагло пользуется!
— Пахнешь клубникой, — прошептал на ухо и укусил за мочку, так что тело прострелила какая-то сладкая судорога. Ноги подкосились. — Расслабься, тебе понравится, сладкая.
Руки его по-хозяйски легли на грудь, сжимая моих девочек. Даже сквозь полотенце были видны затвердевшие соски, вставшие торчком.
О, мой бог! Только не это!
Где-то тут и пришла в чувство. Вот же нахал! Как только совести хватает вести себя, словно он имеет право так трогать меня?
Ненавижу!
Пытаюсь его ударить между ног, но Сотня вовремя уклоняется.
— Маш! — раздался мамин крик из-за двери. — Маш, ты готова?
Чёрт побери!
— Отпусти, — процедила сквозь зубы. — Она же сейчас войдёт!
— Плевать, — откровенно издевается Сотников. У него явно там с мозгами какая-то проблема случилась, вся мыслительная активность сосредоточилась в члене.
Мажор проклятый!
— Маша! Нам уже пора! — надрывается маменька.
Вот же блин! Вляпалась по самые помидоры!
— Мам, я скоро! Дим, — умоляюще посмотрела на парня. — Ну пожалуйста. Будь человеком.
— Что вечером делаешь? — прикусил губу. — У меня вечеринка по случаю днюхи.
— Нет.
Подхватил за ногу, поднимая мою несчастную конечность в воздух, и вынуждая обвить его за пояс. Рука парня уже шарила там, где ещё никто до меня не дотрагивался.
Прямо там.
Сначала мимолётно порхая по внутренней стороне бедра, потом ныряя в мою девочку, уже мокрую для него. Умелыми движениями потирает клитор, смотря при этом мне прямо в глаза. Низ живота прострелила безбожно сладкая судорога и с моих губ сорвался тихий стон.
Наглеет. Движения становятся всё быстрее и ритмичнее, высекая из меня огненные искры.
Я должна это остановить. Должна!
— Ладно!
— Ладно, что? — тихо рассмеялся, не прекращая извращаться надо мной.
— Свободнаа…
Я почти на краю. Огонь затопил всё моё существо, мышцы напряглись, а удовольствие подступило к самому пику. Сейчас!
— Неправильный ответ, — чмокнул в губы и тут же отпустил. — Этим вечером ты у меня. Маме скажешь, что заниматься будем.
Стою, откровенно не понимая происходящего, привалившись спиной к комоду. Ноги дрожат, внутри всё горит и полыхает. Кажется, в словаре значение слова «неудовлетворение» сильно опустили.
Какой кошмар!
Я же едва не кончила у него на руках. Поцелуй украл. Теперь и на оргазм претендует.
Сволочь!
— Эй, заучка! — смерил откровенно голодным и одновременно насмешливым взглядом, от которого по телу поползли мурашки. — Я же не сказал, что мы будем заниматься уроками, уловила?
Больной придурок!
В сердцах кинула вслед Сотникову книгу, но он только рассмеялся и запрыгнул на подоконник. Книга с грохотом упала на пол.
Скалолаз недоделанный, да чтобы он навернулся как следует!
Ну и подумаешь, десятый этаж.
Все равно, что разобьётся к чертям собачьим.
Вот как мне теперь быть?
Я же не дурочка наивная, прекрасно догоняю, чего мажор добивается.
Да вот только что едва не добился, почти ничего и не сделав. Теперь же ему нужно получить полностью вожделенный приз.
Но нет, слишком хорошо знаю, как бывает больно потом. Доверить свое сердце, тело и душу кому-то вроде Димы — самое настоящее самоубийство. Проще спрыгнуть с самолёта без парашюта. И то боль окажется в миллиарды раз меньше.
Моя лучшая подруга Мира по вине лучшего друга Димы забыла, что такое улыбаться и жить нормально. Влюбил, покорил и забыл. Развлечения ради добился девушку, а потом разломал её на мелкие кусочки. Безжалостно и грубо. Разве так любят? Разве чувства стоят этих страданий? Ну нет!
Пришлось идти в душ снова. Смывать с себя его пошлые прикосновения. Но даже холодная вода не помогла прийти в себя. Я была на взводе — как курок.
Поход по магазинам только изначально выглядел безобидным. Мы с мамой болтали, будто настоящие подружки, что случалось между нами крайне редко. У нас другие отношения. По большей части, меня воспитывала бабушка. Маменька же считала, что вносит неоценимый вклад в жизнь своей дочери, засунув её в гимназию элитного класса.
Конечно, я ей благодарна. Не очень-то легко поставить на ноги ребенка, когда поддержки отца нет. Она очень много работает. Хорошо, что в моём детстве были бабушка и дедушка. Но, порой, хотелось несбыточного — материнской ласки и любви, бесед вечерами. Маму же интересовало только сделала ли я уроки, какие оценки получила и горе всем, если в дневнике оказывалась четвёртка вместо пятёрки.
Именно она сделала меня максималисткой. Всё или ничего. Не скажу, чтобы это плохо, но у всего есть своя цена.
Мы исходили несколько торговых центров, перекусили в пекарне кофе и круассанами с маринованным цыплёнком, напокупали новой одежды. Однако этому аттракциону неслыханной щедрости пришёл конец.
Мама вновь заговорила об отце. О том, что мне нужно постараться понять его, впустить в свою жизнь, попытаться познакомиться и наладить контакт.
Но зачем? Что-то изменится? Не думаю.
Человек знал о моём существовании чуть больше двадцати лет и не посчитал нужным навестить хотя бы разочек. Узнать, как там его брошенная дочка живет.