Гросс (СИ) - Оченков Иван Валерьевич. Страница 16

— Рим создан человеческой рукою, Венеция богами создана;

Но каждый согласился бы со мною, что Петербург построил сатана! — мрачно продекларировал граф.

— Милорду что-то угодно? — осторожно заглянул в комнату Джеймс.

— Нет, пожалуй, — покачал головой хозяин. — Хотя, который час?

— Четверть первого, — тут же ответил обладавший невероятным чувством времени слуга.

— Есть почта?

— Нет, сэр.

— Можешь быть свободен, — сразу же помрачнел Оссолинский.

Завтра в это время его сын будет мертв. Суд прошел в закрытом режиме, приговор вынесен, а апелляция отклонена. Ходят слухи, что государь не стал ее даже читать, а сразу же разодрал, едва узнав, в чем суть прошения. Прежние друзья от Оссолинского отвернулись, родственники хлопотать отказались, так что оставалось только дождаться конца и похоронить тело.

Странно, но граф был огорчен не столько постигшей его утратой, сколько предстоящими тратами, а также целым ворохом проблем, свалившихся на него из-за измены сына. Денег почти не осталось, а счета семьи по большей части арестованы. Нет, никто их не конфисковал, и через некоторое время он получит доступ…, и тут же встанет проблема долгов. Наследства, конечно же, хватит, чтобы их погасить, но сколько останется после этого?

— Черт бы вас побрал! — явно имея в виду покойную мать и все еще живого Анджея, подумал он. — Для чего вы полезли в политику? Зачем растратили семейное достояние?

В этот момент раздался требовательный стук в дверь, перепугавший Оссолинского до колик. Неужели опять жандармы? Его уже опрашивали и в связи со смертью матери, и с делом, открытым против его сына, но кто знает, что может прийти в голову этим держимордам?

— Джеймс, не открывай! — прошептал аристократ, но было поздно.

— Что вам угодно, джентльмены? — осведомился у посетителей слуга.

Те что-то спросили, но парализованный страхом граф не расслышал.

— Его сиятельство не принимает! — снова подал голос Джеймс, но его уже оттеснили, и в гостиную вошло двое незнакомцев.

Прятаться дальше не имело смысла и собравший остатки мужества Оссолинский вышел в гостиную.

— Что вам угодно, господа?

— Здравствуйте, кузен! — бесстрастно отозвался один из вошедших — высокий молодой человек с ярко-синими глазами, взгляд которых, казалось, буравил насквозь.

— Ты?! — вспыхнул сразу сообразивший, кто перед ним, Оссолинский.

— Мы, конечно, родственники, — парировал посетитель, — но нельзя сказать, чтобы у нас были доверительные отношения. Поэтому давайте все же держать дистанцию.

— Зачем ты пришел? — проигнорировал предложение граф.

— Чтобы сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться!

— Что?!

— Таки не надо нервничать, — буквально втерся между родственниками субъект с наглыми глазами и повадками бандита. — Сейчас мы вам все расскажем и даже покажем кое-какие бумаги.

С этими словами он открыл портфель и стал раскладывать на столе документы.

— Что это?

— Ваши векселя, — расплывшись в улыбке, охотно пояснил тот.

— Кто вы такой?

— Ах да, конечно, где мои манеры! Нижайше прошу прощения, но вы были так заняты семейной перебранкой, что я не имел времени представиться. Семен Наумович Беньямин. К вашим услугам. Поверенный в делах присутствующего здесь господина Колычева, а с недавних пор еще и исполняющий обязанности начальника службы безопасности ОЗК.

— Не припомню такой должности…

— Учреждена совсем недавно и еще не утверждена Советом директоров, — с явным сожалением в голосе согласился Бенчик. — Но вас не это должно беспокоить…

— А что должно?

— Ваши долги. Мы, как вы вероятно уже поняли, скупили все ваши долговые обязательства в России.

— Плевать! Я скоро вступлю в наследство и погашу их…

— А вот это вряд ли, кузен, — хмыкнул Март.

— Это еще почему?

— Я собираюсь на ближайшем Совете поставить вопрос о временном прекращении выплаты дивидендов. В связи с тяжелым финансовым положением компании.

— Но… но… это невозможно!

— Еще как возможно. Я заручился согласием Опекунского комитета, и большинство его членов вполне согласны с мерами по сокращению расходов.

— В надежде, что удастся разворовать эти деньги? — саркастически усмехнулся граф. — Мальчишка, неужели ты и впрямь не понимаешь, что делаешь? Эти хищники только и ждут момента, когда можно будет растащить наследие Колычевых. Впрочем, мне все равно! Можешь делать, что хочешь. Получив наследство, я первым же делом продам акции, закрою долги и покину эту проклятую страну.

— Из долговой тюрьмы это будет сделать несколько затруднительно.

— Что?! Ты не посмеешь!

— Еще как посмею!

— Ты… ты… хочешь, чтобы твой кузен оказался за решеткой? — сменил тактику Оссолинский. — Но это же позор на всю семью!

— По сравнению с повешеньем за измену это — сущие пустяки, — равнодушно отмахнулся Март, отметив про себя, что родственник не такой уж и твердолобый.

— Негодяй! Мерзавец! Подлец…

— Вы закончили? — холодно осведомился Колычев. — В таком случае, давайте перейдем к делу.

— Что вы хотите?

— Ваши акции ОЗК. Все. В том числе те, которые находятся в залоге в заграничных банках и прочих организациях.

— Вы хотите их отоб…

— Купить. По номинальной стоимости.

— Но это же грабеж!

— Я бы так не сказал. Это скорее восстановление попранной справедливости.

— На это я никогда не пойду!

— В таком случае, вы в самом ближайшем времени познакомитесь с Российской пенитенциарной системой. Изнутри!

— Но…

— Ваше сиятельство, — снова вмешался Семен Наумович, обращаясь к Оссолинскому, — не в моих правилах лезть в семейные дела, но все же позвольте дать вам совет. Не злите Мартемьяна Андреевича. Он, конечно, немножечко сердит на вас, но не так, чтобы отпустить отсюда голым и босым. Как бы ни мало было у вас акций, кое-какие денежки вы за них получите. В том числе и за те, которые находятся в залоге, а этого вам, уж поверьте, вообще никто не предложит. Так что при известной бережливости до конца жизни вам хватит…

— Это за что же «мой кузен» на меня так сердит? — не без сарказма в голосе осведомился граф. — Кажется, лично я ему ничего не сделал?

— А разве вы не знали о том, что на меня ведут охоту? — внезапно и очень весомо, словно зачитывая приговор, тяжело проговаривая слова, утвердительно, без намека на вопрос произнес Март. — И даже лично нанимали исполнителей.

Колычеву даже не понадобилось проникать в сознание Оссолинского. Он видел по изменению ауры, что точно разглядел в этих бегающих, боящихся прямого контакта зрачках тайное признание вины.

— Нет, я ничего не знал! Я не имел к этому никакого отношения! — почти взвизгнул бывший кавалергард, зачем-то тряся головой и замахав заполошно руками.

— Поздно пить Боржоми, когда печень отвалилась, — с явным презрением в голосе процедил Колычев и слегка надавил на графа через «сферу». — К тому же, договор купли продажи не единственная возможность получить акции. В конце концов, других близких родственников, кроме меня, у вас нет, а вы могли и не пережить казнь единственного сына и смерть обожаемой матери…

— Нет, зачем? Я ничего не сделал. Это все маман. Я же…, — окончательно растерявшись, граф вдруг разрыдался и упал перед Мартом на колени. — Кузен, я ни в чем не виноват. Умоляю, простите меня!

— Если не виноваты, за что прощать? А если есть за что, то нет. Тем более, нынче пост, а не последний день Масленицы. Опоздали вы, сударь. И прекратите, наконец, этот балаган. Вы же дворянин, белая кость — голубая кровь. Не позорьтесь!

Слова эти, сказанные негромко и очень спокойно, разительно подействовали на графа. Его голова дернулась, словно от пощечины. Он по-стариковски медленно заполз в кресло и потухшим взглядом окинул комнату. Было в его глазах что-то по-собачьи бессильно-обреченное. Беспомощное и дикое.

У Беньямина даже по спине холодок прошел. Он никогда не был склонен к эмпатии. Но тут и его проняло. Рейдер покосился на возвышающегося рядом, как взыскующая высшего суда статуя командора, Мартемьяна и впервые ощутил нечто вроде страха перед этим еще недавно мальчишкой.