Почти цивилизованный Восток (СИ) - Лесина Екатерина. Страница 22
Странное дело. Там, в Городе Мастеров тоже хватало. И дыма. И пыли.
И грязи.
А не раздражало. Матушка говорит, что это от предвзятости, может, оно и так, но… Эдди пошевелил рукой, глядя на темную полоску свежего шрама. Одно хорошо, заживало на нем по-прежнему, что на собаке.
Надо бы…
Надо бы позвать кого. Он огляделся и, увидав колокольчик, стоящий на махоньком столике – что за привычка наполнять комнаты этакими пустыми и излишне хрупкими вещами? – потянулся к нему. Брал аккуратно, двумя пальцами, заодно уж раздумывая, что стоит сказать.
И стоит ли?
Или…
Девица цела. Это хорошо. Напуганной чрезмерно она тоже не кажется, стало быть, ничего такого, что могло бы произойти, не случилось. Это тоже хорошо.
А остальное…
Колокольчик звякнул, а заодно задрожала струна силы, уходящая куда-то вглубь дома. И дверь приоткрылась.
- Берти позови, - сказал Эдди, вернув опустевший кувшин на стол. – И пожрать чего-нибудь. Будь любезен.
Матушка бы не одобрила.
Матушка… оставалась в нумере. Роскошном. Огромном. Но все одно. Она сидела, читала газеты, которые ей доставила местная обслуга.
Не бесплатно.
Проклятье.
Деньги есть, но… надолго ли их хватит? А до портнихи так и не дошли. Потому что матушка читала. Газеты. Огромные стопки их теперь заполнили гостиницу. Кажется, она собрала все, что были изданы за годы её отсутствия. А когда Эдди постарался осторожно спросить, чего она в них ищет, только отмахнулась.
- Мне просто надо понять, что здесь происходит, - сказала она, почувствовав его обиду. – А у тебя, кажется, дело.
Дело.
Чтоб его… дело, которое он, если боги снизойдут до Эдди, все-таки сделает, пусть даже и криво. Повезло… девчонке. И ему тоже. Шаман недоученный… дед бы, верно, сразу понял бы.
Или нет?
А Эдди…
Дверь тихонько приоткрылась, потянуло темною душной силой, от которой кулаки зачесались. Да и сам некромант ныне вызывал одно лишь желание – дать в морду.
…или это потому, что Милисента тоже заперлась, как и матушка? Правда, не в нумерах, но в особняке. Отдыхает она. И встретиться никак не может. Когда будет готова, всенепременно почтит визитом. Ага. И лысый хрен, который это говорил, смотрел на Эдди с насмешечкой. А Чарли вовсе исчез.
И вышло, что никому-то он, Эдди, особо не нужен?
А некромант так, под руку подвернулся.
- Ты выглядишь бледным, - заметил Бертрам. – Могу я чем-то помочь?
Эдди покачал головой.
- Пройдет. Сейчас пожрать принесут… извини.
- Ничего, - некромант протянул руку. И Эдди принял. Оперся. Закряхтел, как старик. – Что…
- Повезло, - он разгибался медленно, пытаясь справиться и со слабостью, и с головокружением. А всего-то пару минут поговорил. – Она определенно жива. Вполне здорова.
- Погоди. Ты не будешь против, если я позову отца? Следовало бы сразу к нему обратиться, но… мы подумали, что сами справимся.
Эдди махнул рукой.
Да пусть хоть всех зовет. Какая разница?
Только бы…
- И пусть накрывают на стол, - голос Бертрама звучал словно издалека. А в голове шумело… сильна девочка… если Эдди едва ли не пластом лежит, то ей вовсе должно быть… или нет?
Он свою силу знает плохо.
А она?
- Твоя сестра, - Эдди так и стоял, опираясь обеими руками на столешницу. – У нее сильный дар.
- У Эвы? Да… был… и у нее, и у Виктории, но… понимаешь, - кажется, некромант несколько смутился. – Не то, чтобы это вовсе какая-то запретная тема. Скорее уж не принято… тем более, что дар такой… своеобразный.
- Неприличный?
- Матушка полагает, что да. На самом деле будь она мужчиной, многого добилась бы.
Эдди хмыкнул. И промолчал.
Пока.
Потом уже, он очнулся за столом, осознав, что сидит и ест. И сидит давно. Ест… кажется, тоже давно. И что рядом сидит Берти.
Его отец.
Женщина в темном платье, чем-то весьма напоминающая матушку, должно быть взглядом, полном печали и мягкого упрека.
- Извините, - сказал Эдди, проглотив кусок чего-то сочного и кислого. – Сил пришлось потратить, и… вот.
Слабое оправдание.
Женщина мяла в руках кружевной платок. И синие глаза её были полны слез.
- Бертрам сказал, что вы… вы её видели?
- Видел, - плачущие женщины ввергали Эдди в состояние, близкое к ужасу. – Не совсем её… дух. Её дух покинул тело…
- Опять… - выдохнула женщина.
- Матушка, - с упреком произнес Бертрам.
- Да, да… прошу прощения… я… она… моя дочь…
- Она жива, - поспешил заверить Эдди. – Напугана, но жива.
Бертрам с отцом переглянулись.
- Пока она находится в относительной безопасности.
- Что с ней…
- Её держат взаперти, но не бьют, не обижают. Кормят вон.
Эдди не знал, что еще сказать, чтобы успокоить женщину. Та прижала кружевной платок к глазу и вздохнула.
- Благодарю, - произнесла она мягко. – Вы… вы меня порадовали. И если моя дочь… вернется… я этого не забуду.
- Думаю, теперь найти её будет многим легче, - Эдди покосился на тарелку, на которой еще лежал кусок мяса. Рядом высилась горка вареного гороха. – Да и…
Он запнулся, не зная, стоит ли говорить.
Но укоризненный взгляд заставил вздохнуть. Снова.
- Я смогу до нее дотянуться. Не физически. Скорее уж речь идет о тонком мире… хотя… я в нем не особо… случалось бывать, но вот так, чтобы практика, её не было.
- Я в вас верю, - сказала женщина тоном, не терпящим возражений. – Пойду. Нужно приготовить комнату. И врач… уверена, что Эве просто необходим будет целитель…
Она ушла.
И дышать сразу стало как-то легче.
- Ешь, - сказал Бертрам. – И рассказывай.
Эдди так и сделал.
Глава 13 Где разговор идет о крепкой родственной любви
Глава 13 Где разговор идет о крепкой родственной любви
Завтрак.
Завтрак – это… это утро. Очередное. Столовая, которая слишком велика, чтобы чувствовать себя в ней хоть сколько бы уютно. Мрачно-торжественная матушка Чарльза. И хмурая, не скрывающая раздражения сестра его. Она, в отличие от матушки, делала вид, что вовсе меня не замечает.
Это злило.
Несказанно.
Как и отсутствие нормальной еды. Ну вот разве человек, который голоден, насытится двумя ложками овсянки и сухой корочкой хлеба, по которой слегка мазнули маслом?
Чай бледный.
Молоко пахнет гарью. А паче того давит на нервы тишина.
- Вижу, - её матушка Чарльза решила нарушить первой. – Сегодня вы решили одеться прилично.
И губы поджала.
Долго она мне еще будет вспоминать тот выход.
Сестрица отвернулась и тоже губы поджала. А ведь похожи они. И от этой схожести прямо дрожь берет.
- Доброго утра, - я плюхнулась на стул и вздохнула.
Прилично…
Скорее уж… в общем, в тот раз и вправду переборщила слегка, если подумать. Даже в наших диких краях я к обеду переодевалась в платье. А тогда в брюках пришла. Позлить думала.
Позлила.
Вышел скандал. С обмороком. И приказом удалиться, которому я с превеликой охотой последовала. Так она еще потом Чарльзу нажаловалась. Уж не знаю, чего наговорила, но он был недоволен.
И я.
И… поругались. А потом помирились. И снова поругались, правда, на следующий день, когда он вновь изволил явиться, а я спросила, где это его демоны носили всю-то ночь.
Он ответил.
Я тоже не сдержалась. И вместо того, чтобы помириться, поругались того сильнее. Честно, сама не понимаю, как оно получилось, что мы разошлись по разным комнатам. И замолчали.
Дураки, что с нас взять-то.
Так и повелось. Он пропадает. Я злюсь. Он появляется, я злюсь еще больше. И ничего хорошего с этой злости не выходит, понимаю же, а успокоиться не могу.
Завтрак-таки подали.
Овсянку. С маслом, что растекалось по горке желтоватой жижицей. И тот же подсушенный хлеб. И чай, который больше на помои похож, потому как бледный, безвкусный. Оттого в него и льют молоко, чтоб хоть чего-то было.