«Идущие на смерть» (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 4

А вот снимать для усиления обороны фортов 75 мм пушки Кане было, на взгляд Павла Петровича, полнейшей дуростью. Эти орудия предназначались для поражения миноносцев и имели только стальные болванки, или снаряды, снаряженные всего лишь пятьюдесятью граммами пироксилина, которые были не способны производить при подрыве разрушения из-за мизерного количества взрывчатки. А вот нормальных чугунных гранат или шрапнели, на манер полевых трехдюймовок, у морских орудий в боекомплекте не имелось. В Адмиралтействе их просто не предусмотрели. А зря — для поражения сухопутных целей требовались именно такие снаряды, да и разрыв гранаты на вражеском миноносце являлся, куда эффективным попаданием, чем дырка в обшивке от цельнолитой болванки.

Так что снимать с кораблей эти пушки было незачем, никакой пользы даже на береговых укреплениях пока не просматривалось. Хотя по приказу начальника порта контр-адмирала Григоровича, недавно стали отливать чугунные корпуса для шестидюймовых и 75 мм снарядов, снаряжая их пироксилином. Но счет шел на несколько десятков, когда требовались многие сотни орудийных бомб и гранат — мощности литейного цеха были крайне ограничены, да и запас самого чугуна слишком мал.

А вот снятые с кораблей 152 мм пушки Кане сухопутные генералы в лице Стесселя и Фока старательно придерживали, не желая с ними расставаться, хотя предварительный уговор с ними был, что орудия будут переданы им в пользование на время. Вот только кто же в здравом уме из генералов откажется от пушек, что бьют на 11 верст, в то время как самые мощные из полевых орудий имеют дальность стрельбы едва в семь верст, редко на восемь, как девятидюймовые пушки — но последних кот наплакал.

Так что на «Ретвизане» не хватало двух 152 мм орудий, на «Пересвете» и «Победе» обратно не установили только «погонные» пушки, что бесполезно торчали как рог на лбу у мужика — необходимости в них не было никакой. Все остальные броненосцы имели полный комплект орудий средней артиллерии, и то лишь потому, что сплошная морока их вынимать из башен, а потом ставить обратно на место.

Однако проводимый на всех броненосцах и крейсерах аврал совершенно измотал команды. А ведь требовалось еще принять уголь — в бой 28 июля, то есть уже завтра, корабли пошли, вернее, пойдут с неполным запасом в ямах, а это одно ставит окончательную, жирную точку на безнадежном предприятии, которое еще даже толком не началось.

Павел Петрович вытащил из кармана «луковицу», посмотрел на блеснувшие серебром часы, откинув крышку циферблата — до начала действа оставалось всего десять минут. Еще раз взглянул на «Ретвизан», а потом перевел взгляд на «Цесаревич» — эти два корабля станут центром предстоящих событий. О первом Витгефт знает, и ведь поверил ему, иначе бы не подогнали пароход и баржу с плохеньким углем из янтайских копей. А вот о втором никто не ведает, а снаряд попадет именно туда, куда ему и предначертано — и там будет, обязательно будет стоять сам Вильгельм Карлович.

— Просто не может не быть там его превосходительства, любопытства своего не переселит, кабинетная крыса!

С нескрываемым недоброжелательством, сквозь стиснутые зубы, прошептал Ухтомский и осекся, словно опасаясь, что его кто-то подслушает. Оглянулся — и верно, к нему поднимался по трапу командир броненосца капитан 1 ранга Бойсман, с красными как у кролика глазами, хмурый и не выспавшийся. Да и какой тут сон, если все выполняют «Высочайшее Повеление» — эскадре прорываться во Владивосток.

— Ваше превосходительство, какие будут распоряжения?

— Пушки установили, вот и хорошо, Василий Арсеньевич. Теперь угля нужно загрузить полные ямы. Понимаю, что плохонький, но ночами идти на экономическом ходу, так что и такой сойдет.

— Вы имеете надежду, ваше сиятельство, что прорыв все же состоится?! Нас будет ждать японская эскадра, возможно, в полном составе, а это двенадцать вымпелов. А у нас всего шесть,ведь «Баян» стоит в доке, а Владивостокские крейсера смогут подойти на помощь, как минуем траверз Цусимы, и никак не раньше, как бы нам не хотелось.

В голосе Бойсмана прозвучали нотки вселенской скорби — все моряки прекрасно осознавали самоубийственность выхода в море. Ведь бой неизбежен, а в нем многие корабли получат повреждения. Дойти до Владивостока смогут немногие, остальным два пути — или интернироваться в нейтральном порту, либо возвращаться в осажденный Порт-Артур. А там сходить на берег, брать в руки винтовку — по примеру обороны Севастополя в Крымскую войну. О третьем варианте — отправиться на морское дно под флаг адмирала Макарова думать совершенно не хотелось, хотя именно он и поневоле напрашивался само собой.

И все правильно — при прорыве требуется развить максимальную скорость, чтобы оторваться от вражеских броненосцев. Удрать могут только четыре новых броненосца — «Цесаревич», «Ретвизан», «Пересвет» и «Победа». Два более старых — «Севастополь» и «Полтава» дадут на три-четыре узла меньше, хоть четыре смены кочегаров ставь, ничего не выйдет. А эскадренный ход зависит не от самых быстрых, а медленных кораблей — так что японские броненосцы легко догонят русские корабли и навяжут им бой на самой выгодной для себя дистанции. А там к ним подойдут на помощь броненосные крейсера адмирала Камимуры, скорее на следующий день, идти им всего-ничего, и истребят всех поголовно. Кроме тех, кто не вернется в Порт-Артур, или не уберется на интернирование в нейтральный порт, желательно не китайский, а европейский, но лучше в Циндао или Шанхай.

— Через две минуты для всех станет ясно — удастся ли прорыв во Владивосток, или нет, — Ухтомский посмотрел на часы, и мысленно выругался, заметив удивление в глазах Бойсмана, осознав, что произнес желанные мысли вслух, и те были услышаны…

Командир броненосца "Пересвет" капитан 1 ранга В.А.Бойсман

Схема бронирования и вооружения русских броненосцев "Пересвет", "Победа" и "Ослябя"

Глава 5

Все происходящее напоминало Ухтомскому сеанс в кинематографе, на котором он побывал в прошлом году. Тогда лента порвалась, потребовалась минута, чтобы показ снова пошел, причем с начала фильма. И он вместе со всеми зрителями несколько минут смотрел уже виденную картину и мог каждый раз сказать, а что же произойдет дальше. Так же и сейчас — он заново переживал обстрел, под которым словно был когда-то, и мог с уверенностью сказать, куда упадет очередной японский снаряд.

— Василий Арсеньевич, сейчас попадут в верхний броневой пояс под кормовыми казематами — только звон пойдет!

Кровь буквально забурлила в жилах, била толчками, и Павел Петрович произнес предсказание непроизвольно, внутренне сжавшись в ожидании разрыва. И он тут же последовал, громкий и хлесткий, но четыре дюйма брони выдержали удар, как он и видел то ли во сне, или наяву — Ухтомский уже сам не мог разобраться, будто память шла странными наслоениями, как две одинаковых страницы раскрытой перед ним книги.

— А вот сейчас достанется вон той барже, что прикрывает собой «Ретвизан». Ничего себе…

Но этот кадр оказался совсем иным, необычным, непохожим на тот, что подставляла ему память. Черное непроницаемое взгляду облако буквально накрыло корабль, хотя раньше была вначале вспышка, потом клуб дыма. П теперь завеса, сквозь которую не видно ни зги. И тут же сообразил, что на барже уголь, а не пушки, Вильгельм Карлович распорядился, руководствуясь своими соображениями. Ну что ж — тогда броненосец пойдет в бой с полным комплектом шестидюймовых пушек, две из которых теперь не обретут вечный покой на дне гавани.

— Надо же — у Щенсновича сейчас не броненосец, а негр какой-то. Ничего — после погрузки угля корабль помоют, — чуть слышно произнес князь, тут же мысленно сделав в памяти зарубку — нижние чины еще больше устанут перед боем, а ведь он завтра днем начнется. Командам нужно сутки на отдых дать, но упрямство Вильгельма Карловича никакими доводами не переломишь, когда он уверен в свое правоте.