Противостояние. Армагеддон - Кинг Стивен. Страница 130

— Тысяча девятьсот сорок седьмой? — Гарольд смотрел на бутылку с некоторым удивлением.

— Хороший год, — сказал Ларри. — А еще вот это.

Он отдал Гарольду шоколадную карамель.

— Как вы узнали? — спросил Гарольд, улыбаясь.

— Я ехал по следу ваших надписей… и конфетных оберток.

— Заходите в дом, поговорим. Мальчик будет пить кока-колу?

— Конечно. Лео, ты…

Он обернулся, но Лео рядом не было. Он стоял в самом начале дорожки и с видом крайней заинтересованности рассматривал трещины в цементе.

— Эй, Лео! Хочешь колы?

Лео что-то пробормотал себе под нос.

— Говори громче, — сказал Ларри раздраженно. — Для чего Бог дал тебе голос? Я спросил, хочешь ли ты колы?

Лео сказал очень тихим голосом:

— Лучше я пойду посмотрю, не вернулась ли мама-Надин.

— Какого черта? Мы же только что сюда пришли!

— Я хочу назад! — сказал Лео.

«Что же это такое, — подумал Ларри, — он ведь чуть не плачет».

— Одну секунду, — сказал он Гарольду.

— Все нормально, — сказал Гарольд с улыбкой. — Иногда дети стесняются. Я тоже таким был.

Ларри подошел к Лео и наклонился, так что их глаза оказались на одном уровне.

— В чем дело, паренек?

— Я просто хочу обратно, — сказал Лео, отводя глаза. — Мне нужна мама-Надин.

— Ну, ты… — Он беспомощно запнулся.

— Хочу обратно. Пожалуйста.

— Тебе не нравится Гарольд?

— Я не знаю… да нет, он нормальный парень… просто я хочу обратно.

Ларри вздохнул.

— Найдешь один дорогу?

— Конечно.

— О'кей. Но мне очень хотелось бы, чтобы ты пошел с нами. Я так давно ждал встречи с Гарольдом. Ты ведь знаешь об этом, правда?

— Да-а.

— А обратно мы пойдем вместе.

— Я в этот дом не войду, — зашипел Лео, на секунду вновь превратившись в Джо.

— О'кей, — сказал Ларри поспешно. — Иди прямо домой.

— Хорошо. — И неожиданно Лео перешел на шепот. — Почему бы тебе не пойти со мной? Прямо сейчас? Пошли вместе. Пожалуйста, Ларри? Хорошо?

— Господи, Лео, что за…

— Ну ладно, — сказал Лео, и прежде чем Ларри успел его о чем-нибудь спросить, он уже заторопился по улице. Ларри взглядом проводил его из виду. Потом он повернулся к Гарольду и смущенно развел руками.

— Я же говорю, все в порядке. Дети иногда ведут себя странно, — сказал Гарольд.

— Да уж, действительно. Но этот ребенок имеет право вести себя так. Он столько пережил.

— Я не сомневался в этом, — ответил Гарольд, и на короткий миг Ларри ощутил недоверие, почувствовал, что столь быстро возникшая симпатия Гарольда к мальчику — всего лишь эрзац настоящего чувства.

— Ну, входите, — сказал Гарольд. — Собственно говоря, вы мой первый гость. Несколько раз заходили Фрэнни и Стью, но они не в счет. — Улыбка Гарольда стала немножечко грустной, и Ларри почувствовал к нему жалость.

— Я рад, — сказал он.

— Если вы не возражаете, я пока отложу карамель — сейчас я не ем сладкого, пытаюсь похудеть. Но вино стоит попробовать ради такого случая. Вы пересекли всю страну, ориентируясь по нашим надписям. Это вам не фунт изюма. Вы должны мне об этом рассказать. А пока садитесь вон на тот зеленый стул.

«Странно, — подумал Ларри, — он говорит, как политик, — гладко, быстро, бойко.»

Гарольд ушел за рюмками, а Ларри сел на зеленый стул. Он огляделся. Ну, не самая замечательная на свете гостиная, но с ворсистым ковром и кое-какой современной мебелью она будет выглядеть неплохо. Лучше всего был камин. Прекрасная ручная работа. Но один кирпич в кладке держался на честном слове. Ларри показалось, что он выпал, а потом его небрежно сунули на место.

Он встал и вынул кирпич из кладки. Гарольд продолжал хозяйничать где-то внизу. Ларри уже собирался вложить кирпич на место, когда заметил в образовавшейся дыре толстую тетрадь для записей. Чувствуя легкий стыд, он положил кирпич на место как раз в тот момент, когда шаги Гарольда стали подниматься с нижнего этажа. Когда Гарольд вернулся в гостиную с двумя бокалами в руках, Ларри уже снова сидел на зеленом стуле.

— Я их споласкивал внизу, — сказал Гарольд. — А то они запылились.

— Красивые, — сказал Ларри. — Слушай, я не уверен, что с этим Бордо все в порядке. Может так получиться, что ты готовил рюмки для уксуса.

— Кто не рискует, — сказал Гарольд с улыбкой, — тот не выигрывает.

От улыбки Гарольда Ларри почему-то стало немного не по себе, и он поймал себя на мысли о том, кому принадлежит эта тетрадь — Гарольду или предыдущему владельцу дома. А если это тетрадь Гарольда, то что, черт возьми, там может быть написано?

Они открыли бутылку Бордо и к общему удовольствию обнаружили, что вино прекрасное. Через полчаса они уже пребывали в состоянии приятного легкого опьянения, причем Гарольд в большей степени, чем Ларри. Но улыбка по-прежнему блуждала у него на губах. Собственно говоря, она стала шире.

Язык у Ларри слегка развязался, и он спросил:

— Эти плакаты. Насчет общего митинга восемнадцатого числа. Как получилось, что ты не вошел в состав этого комитете, Гарольд? По-моему, такой парень, как ты, обязательно должен был там оказаться.

Улыбка Гарольда стала еще шире.

— Ну, я еще ужасно молод. Наверное, они думают, что у меня не хватает опыта.

— По-моему, это свинство с их стороны. — Но действительно ли он так считал?

— Ну, кто знает, что ждет нас в будущем! — сказал Гарольд, широко улыбаясь. — У каждой собаки есть свой день.

Ларри ушел в пять часов вечера. Он расстался с Гарольдом дружески. Тот пожал его руку и улыбнулся на прощанье, сказав, чтобы Ларри заходил почаще. Но у Ларри появилось ощущение, что Гарольду будет абсолютно наплевать, если они никогда больше не встретятся.

Он медленно прошел по цементной дорожке и обернулся, чтобы помахать на прощанье, но Гарольд уже скрылся в доме. Дверь была закрыта.

От вина у него немного заболела голова, и он попытался убедить себя в том, что тот легкий озноб, который он почувствовал дома у Гарольда, является всего лишь одним из проявлений незначительного похмелья. Мысли его спутались. Он неожиданно ощутил уверенность, что Гарольд наблюдает за ним из-за задернутых штор, и руки его сжимаются, словно он хватает кого-то за горло, а улыбка его превращается в оскал ненависти… У КАЖДОЙ СОБАКИ ЕСТЬ СВОЙ ДЕНЬ.

И в тот же миг он вспомнил о ночи, проведенной в Беннингтоне, когда он проснулся с ужасным чувством, что в темноте кто-то есть… и как потом он услышал (или это ему только приснилось?) приглушенный звук каблуков, уходящих на запад.

ПРЕКРАТИ. ПРЕКРАТИ ВООБРАЖАТЬ ВСЯКУЮ ЕРУНДУ.

И неожиданно он поймал себя на том, что вспоминает, как в детстве ходил с мамой в зоопарк в Бронксе. Они вошли в помещение, где жили обезьяны, и запах ударил ему в нос, как кулак. Он повернулся и хотел выбежать на улицу, но мама остановила его.

«Просто дыши, Ларри, — сказала она. — И через пять минут ты не будешь чувствовать никакого запаха вообще.»

И он остался, хотя и не поверил ей. Но оказалось, что она была права. Взглянув на часы, он увидел, что они провели у обезьян около получаса, и он уже не мог понять, почему входящие леди зажимают нос, а на лице у них появляется гримаса отвращения. Он сказал об этом своей матери, и Элис Андервуд засмеялась.

«Пахнет-то по-прежнему плохо, но не для тебя».

«Как это получается, мамочка?»

«Я не знаю. Это доступно каждому. А теперь скажи самому себе: „Сейчас я вдохну настоящий запах обезьяньего жилища“, и потяни носом.»

Он так и сделал и вновь ощутил зловоние. На этот раз оно было даже сильнее и омерзительнее, чем в самом начале. Сосиски и вишневый пирог рванулись вверх, но он выбежал на свежий воздух и с трудом сумел побороть рвоту.

«Это селективное восприятие, — подумал он, — и она знала, что это такое, даже если ей и не было известно, как это называется. — Он услышал голос своей матери: — А теперь скажи самому себе: „Сейчас я вдохну настоящий запах Боулдера“. И он ощутил этот запах. Он ощутил запах медленного разложения за закрытыми дверьми и задернутыми шторами.