Твоими глазами - Хёг Питер. Страница 50

Мы чуть было не потеряли сознание. Может быть, даже на какую-то секунду и потеряли. Но только на одну короткую секунду.

Помню, что я почувствовал на плече руку Йонны. Мы все вчетвером встали и один за другим вышли из бочки наружу. Никто ничего не говорил, все понимали, куда мы идём.

Солнце освещало кусты рядом с бочкой. Из-за них доносился звук проходящего мимо дизельного локомотива.

Мы пересекли игровую площадку и зашли в здание. Во всём детском саду было тихо, у семидесяти детей был тихий час. Мы миновали общую комнату и подошли к двери в игровую. Она была открыта. Мы увидели батарею, вторую скамью, которая была приставлена к первой. Переступили порог.

В эту секунду Рикард Львиное Сердце оттолкнулся от перекладины и полетел вниз.

Он заметил нас, уже находясь в воздухе, глаза его были широко раскрыты. От удара при его падении на скамейку та высвободилась из шведской стенки. Американские горки развалились. Рикарда отбросило к батарее, головой вперёд.

Только что фрёкен Йонна стояла рядом с нами, и вот она уже оказалась у дальнего конца батареи. Она не успела перехватить Рикарда. Но, выбросив вперёд левую руку, она заслонила ладонью тот острый край, в который должен был врезаться Рикард. Его голова ударилась о её кисть, и мы услышали, как ломаются косточки пальцев фрёкен Йонны.

Рикарда отбросило на пол, и некоторое время он лежал без движения. Потом медленно сел, потрогал голову и улыбнулся.

Мы посмотрели на фрёкен Йонну. Она так и стояла у батареи. Лицо её было белым как мел.

Она внимательно посмотрела на меня, Лизу, Симона. Совершенно спокойно, даже как-то задумчиво.

Кто-то подбежал к нам. Видимо, вызвали «скорую», мы слышали, как она подъезжает к нашему детскому саду. На этот раз сирена звучала иначе.

Я замолчал.

Стало уже совсем темно. Мы с Лизой и не заметили, как стемнело, мы находились в другом месте. И мы всё так же стояли рядом. Я по-прежнему обнимал её.

— А что стало с рукой фрёкен Йонны?

— Она вернулась через несколько дней, кисть у неё была в гипсе.

— А Рикард? Что с ним?

— Ничего.

*

Я проводил её к выходу. В прихожей она остановилась. Я ждал, что она, хотя бы мимоходом, прикоснётся ко мне, но она этого не сделала.

— Питер, — спросила она, — ты всё это помнишь? Или это возникает у тебя перед глазами, когда ты рассказываешь?

Она порывисто обняла меня.

— Завтра, — сказала она, — у нас важная встреча.

Потом повернулась и пошла к машине.

Когда она была уже на полпути, я вдруг понял, что у меня есть ответ на её вопрос.

* * *

Встреча проходила на самом верху здания, на третьем этаже, если смотреть с берега, в большом конференц-зале, где стоял длинный овальный стол и где из высоких окон открывался вид на залив.

Нас было человек тридцать. Некоторых я знал — в первую очередь трёх ассистентов Лизы. Того охранника, который в своё время спрашивал меня, что мне нужно, и разрешил мне подождать у входа. Людей, которых я мельком видел в здании или на парковке.

Две женщины, которые, как я вспомнил, работали в столовой института, в перерыве собрания принесли чай, кофе и минеральную воду. Им помогала ещё одна, работавшая здесь уборщицей.

Я узнал ещё нескольких человек, которые встречались мне в коридорах, когда Лиза несколько раз водила меня в другие части института.

Над большинством из собравшихся за столом тридцати мужчин и женщин витала аура могущества и неподдельного чувства собственного достоинства. В памяти у меня всплыла атмосфера, царившая в лабораториях «Карлсберга». То настроение, которое господствовало тогда в среде учёных — женщин и мужчин. Среди лаборантов и секретарей. В них чувствовался такой же потенциал.

Большинство из них в ближайшее время должны были стать руководителями отдельных направлений либо уже были ими, это было по ним заметно.

Они не кичились этим, не выставляли ничего напоказ. Они вели себя сдержанно, с достоинством, как ведут себя люди, которые уже определились в отношении самых важных вопросов в своей жизни.

Все они сидели, повернувшись к Лизе. Когда она начала говорить, в зале воцарилось молчание. И даже немного раньше. Она не поднялась со своего места и даже не повысила голос. Я сидел рядом с ней. Она обвела всех присутствующих взглядом, и наступила полная тишина.

Не потому, что тут положено было подчиняться дисциплине. Не чувствовалось никакого трепета перед авторитетом. Это было молчание, за которым читалась сосредоточенность профессионалов, понимающих важность происходящего.

Она начала с того, что представила меня.

— Питер с нами недавно, — сказала она, — он участвовал в нашей работе последние месяцы, он напишет о ней.

Мы никогда прежде не обсуждали с ней такую возможность.

У меня возникло ощущение, что за время, проведённое вместе, она утратила понимание того, где кончается она и где начинаюсь я. Что она ведёт себя так, будто может распоряжаться мной так же, как и собой.

— У меня теперь другая должность — просто «профессор», а не «профессор с особыми полномочиями», — сообщила она.

Это сообщение вызвало аплодисменты, значение которых я сначала не понял. Лишь спустя несколько минут я сообразил, что это реакция на её академические достижения, на изменение её научного статуса.

— Я встречалась с руководством университета, — продолжала она, — с Советом по науке и с ключевыми фондами: наше базовое финансирование увеличивается на триста процентов. И «Science», и «Nature» приняли к публикации наши первые статьи о сканировании.

На сей раз аплодисментов не было. Но присутствующие в зале как-то ещё больше сосредоточились.

— Мы добились значительных успехов. Пора понемногу выходить в публичное пространство.

Она поднялась и встала позади одной из ассистенток, и положила руки ей на плечи.

— В детстве я встретила Нильса Бора. Он показал мне, что когда мы палочкой упираемся в поверхность…

Она взяла карандаш и приставила его кончик к закруглённой кромке стола.

— …нам кажется, что рука касается поверхности — вне нашего тела. Как если бы в карандаше были нервные окончания. Точно так же мы воспринимаем встречи с другими людьми — как будто они происходят вне нас. В пространстве между ними и нами. Но это не так. Эти встречи происходят в нашем сознании. В нас самих. И в сознании тех, с кем мы встречаемся. Мы, сидящие здесь, и все остальные сотрудники института совершили прорыв в науке и провели исследования, которые теперь позволяют начать сугубо научный диалог о том, что способствует и что мешает контакту между людьми. И о том, чем же на самом деле является наше сознание. Мы усовершенствовали существующие методы сканирования, и это дало нам возможность определить процедуру, позволяющую двум индивидам напрямую проникать в сознание друг друга. Преодолеть некоторые из тех брандмауэров личности, которые препятствуют установлению глубинного контакта. За последние месяцы мы настолько освоили эти процедуры, что теперь готовы существенно расширить исследовательскую работу. С тем, чтобы через год или два обнародовать наши результаты. Перед вами сидит Элиза, она в течение ближайшего года в больнице Скайбю и в трёх хосписах страны проведёт сто сканирований пациентов, находящихся в терминальной стадии, с целью определить, как это влияет на их отношение к смерти.

Она сделала пару шагов в сторону и встала за спиной другой ассистентки.

— Хенриетта проведёт сто сканирований студентов университета.

Она сделала ещё шаг и оказалась позади Кабира.

— Кабир проведёт пятьдесят сканирований подростков, которые учатся в седьмых классах. На прошлой неделе я получила от Совета по этике согласие на сканирования детей и молодёжи. Мы с Питером предложим группе из сорока психиатров и ведущих психологов пройти сканирование.

Продолжительные аплодисменты. Она умерила их, словно взмахнула дирижёрской палочкой.