Регуляторы - Кинг Стивен. Страница 35

Я думала о том, чтобы отвести его к врачу, конечно, думала, да, я в этом уверена, и Херб тоже… но дальше мыслей дело не шло. В последний раз мы убедились, что это бесполезно. Мы оба там были и оба видели, как другой, не-Сет, прячется. Как Сет позволяет ему спрятаться: аутизм — это чертовски большое прикрытие. Но настоящая проблема не в аутизме, и не имеет значения, что врачи понимают и чего не понимают. Это, если говорить откровенно, как на духу, я теперь знаю точно. Когда мы пытались говорить с врачом, пытались объяснить, в чем истинная причина нашего прихода к нему, ничего у нас не вышло. Если кто-то прочитает этот дневник, мне даже интересно, сможет ли он понять, как это ужасно — ощущать чью-то руку, которая разъединяет голосовые связки и язык. НАС ПРОСТО ЛИШИЛИ ДАРА РЕЧИ.

Я так боюсь.

Боюсь того, кто вышагивает на прямых ногах, это несомненно, но боюсь и многого другого. Чего-то я просто не могу выразить, что-то могу, и очень даже хорошо. Но сейчас я больше всего боюсь того, что может с нами случиться, если мы не найдем его “Парус мечты”. Чертов розовый фургон. Куда он задевался? Если б мы могли его отыскать…

Глава 8

Момент смерти Кирстен Карвер Джонни думал о своем литературном агенте. Билле Харрисе, и реакции Билла на Тополиную улицу: искреннем, неподдельном ужасе. Биллу удавалось сохранять невозмутимость, даже улыбаться по пути из аэропорта, но улыбка начала сползать с его лица, когда они въехали в Уэнтуорт, пригород Колумбуса (по меркам штата Огайо — прекрасный городок), и окончательно исчезла, когда его клиент, которого, было время, упоминали в одном ряду с Джоном Стейнбеком, Синклером Льюисом и (после публикации “Радости”) Владимиром Набоковым, свернул на подъездную дорожку ничем не примечательного дома на углу Медвежьей и Тополиной улиц. Билл подозрительно косился на поливальную распылительную головку на лужайке, алюминиевую сетчатую дверь, газонокосилку, стоявшую на подъездной дорожке, — бензинового бога, терпеливо ожидающего, когда ему воздадут должное. Потом Билл повернулся, уставился на подростка, который на роликах катил по асфальту, с наушниками на голове, тающим мороженым в руке и со счастливой улыбкой на прыщавой физиономии. Случилось это шесть лет назад, летом 1990 года, и когда Билл Харрис, влиятельный литературный агент, вновь посмотрел на Джонни, улыбки на его лице как не бывало.

“Это же несерьезно, Джонни”, — в голосе Билла сквозило неверие. “Очень даже серьезно”, — ответил ему Джонни, и по его тону Билл понял, что Джонни не разыгрывает его. “Но почему? — последовал вопрос. — Святой Боже, почему Огайо? Я уже чувствую, как у меня падает Ай-кью note 43, а я ведь только что приехал сюда. Мне уже ужасно хочется подписаться на “Ридерз дайджест” и послушать по радио какого-нибудь болтуна. Так что уж скажи мне почему. Я считаю, что ты просто обязан сказать. Сначала этот кошачий детектив, теперь местечко, где фруктовый коктейль до сих пор считается деликатесом. Скажи мне, в чем здесь цимес, хорошо?” И Джонни ответил, что хорошо, а цимес в том, что все кончено.

Нет, разумеется, нет. Это сказала Белинда. Не Билл Харрис, а Белинда Джозефсон. Только что.

Джонни с усилием вынырнул из воспоминаний и огляделся. Он сидел на полу в гостиной, держа руку Кирстен в своих ладонях. Холодную и застывшую. Белинда склонилась над Кирсти с полотенцем в руке. На плече Белинды висела белая салфетка. Белинда не плакала, но на лице ее читались любовь и печаль. Она вытирала залитое кровью лицо Кирстен.

— Вы сказали… — начал Джонни.

— Вы меня слышали. — Белинда, не глядя, отвела назад руку с измазанным в крови полотенцем, и Брэд взял его. Белинда сняла салфетку с плеча, развернула и накрыла ею лицо Кирстен. — Господи, упокой ее душу.

— Я — за, — поддержал Белинду Джонни. Он не мог оторвать глаз от проступающих на белой ткани красных точек: три на одной щеке, две на другой, с полдюжины на лбу. Джонни провел рукой по собственному лбу, вытирая пот. — Господи, как мне ее жаль.

Белинда посмотрела на Джонни, потом на мужа.

— Полагаю, нам всем ее жаль. Вопрос в другом: кто следующий?

Прежде чем кто-то из мужчин успел ответить, в комнату вошла Кэмми Рид. Бледная, но решительная.

— Мистер Маринвилл. Он повернулся к ней:

— Джонни.

Кэмми не сразу поняла, о чем речь (потрясения замедляют мыслительный процесс), но в конце концов до нее дошло, что его больше устраивает обращение по имени. Она кивнула.

— Джонни, конечно, как скажете. Вы нашли револьвер? Патроны к нему есть?

— Нашел. И револьвер, и патроны.

— Можете отдать их мне? Мои мальчики хотят пойти за подмогой. Я все обдумала и решила их отпустить. Если, конечно, вы разрешите им взять револьвер Дэвида.

— Разумеется, револьвер я им дам, — откровенно говоря, расставаться с оружием Джонни не хотелось, — но вы не думаете, что выходить из дома смертельно опасно?

Кэмми пристально посмотрела на него, ни в голосе ее, ни во взгляде не чувствовалось нервозности, но она теребила пальцами то место на блузке, где краснела капелька крови: отметина носа Эллен Карвер.

— Я понимаю, что опасность велика, и не отпустила бы их, если бы они хотели идти по улице. Но мальчики знают тропу, которая идет по лесополосе за домами по эту сторону улицы. По ней они смогут добраться до Андерсон-авеню. Там есть пустующее здание, которое раньше использовалось под склад компанией, занимающейся грузоперевозками…

— “Видон бразерз”, — вставил Брэд.

— И коллектор, который под землей тянется от автостоянки до Колумбус-Броуд. Там они по крайней мере смогут найти работающий телефон и сообщить в полицию о том, что здесь творится.

— Кэм, а мальчики знают, что делать с револьвером?

Вновь спокойный взгляд, но в нем явно читался вопрос: “Так ли обязательно принимать меня за идиотку?”

— Два года назад они с отцом ходили на курсы безопасности. Конечно, основной упор там делался на ружья и правила поведения на охоте, но револьверы и пистолеты тоже не остались без внимания.

— Если Джим и Дэйв знают об этой тропе, бандитам, которые все это устроили, она, возможно, тоже известна. Вы об этом подумали? — спросил Джонни.

— Да. — Наконец-то в голосе Кэмми прозвучало едва заметное недовольство. — Но эти.., лунатики.., приезжие. Иначе и быть не может. Вы когда-нибудь раньше видели такие фургоны?

Возможно, и видел, подумал Джонни. Пока не могу вспомнить где, но если мне дадут время подумать…

— Нет, но мне кажется… — начал Брэд.

— Мы переехали сюда в 1982 году, когда мальчикам было по три года. — оборвала его Кэмми. — Они говорят, что об этой тропе знают только дети, потому что взрослые ею не пользуются, и они уверены насчет коллектора. Я им верю.

Конечно, верите, подумал Джонни, но не это главное. Значит, есть надежда, что они приведут подмогу. Однако прежде всего вы хотите, чтобы они ушли отсюда. Разумеется, хотите, и едва ли кто-нибудь бросит в вас за это камень.

— Джонни, — она повернулась к нему, истолковав его молчание как возражение против высказанного ею предложения, — ведь не так уж давно мальчики чуть старше возрастом сражались во Вьетнаме.

— Некоторые и моложе, — ответил Джонни. — Я там был и видел их. — Джонни поднялся, вытащил одной рукой револьвер из-за пояса брюк, другой — коробку с патронами из нагрудного кармана. — Я с радостью отдам и то и другое вашим мальчикам.., но я хотел бы пойти с ними.

Кэмми глянула на животик Джонни, не такой большой, как у Джозефсона, но достаточно заметный. Она не стала спрашивать, почему он хочет идти, какой от этого будет прок. Она сформулировала вопрос иначе:

— Мальчики осенью играют в соккер, а весной бегают кроссы. Вы сумеете не отстать от них?

— Разумеется, отстану. В забеге на милю или четыреста сорок ярдов. Но не на тропе, которая проходит по лесополосе, или в коллекторе.