Ц - 9 (СИ) - Большаков Валерий Петрович. Страница 41

— Да… — хмыкнул Раджави. — Трудный выдался год. Но выкрутился как-то! Хотя… Если честно, моей заслуги в том мало. Скольких врагов народа выкосили иудеи и русские! А иракцы стерли с карты вероятного противника — саудитов.

Марина покачала головой.

— Главное зло всегда внутри.

— Вы правы, Мармарин-ханум, — серьезно кивнул рахбар.

— Давайте уж без «ханум», — улыбнулась женщина, — тем более, что и я веду себя вольно до неприличия.

— О, нет-нет, Мармарин! — воспротивился Масуд. — Моя партия хоть и проповедует «исламский социализм», но не настолько, чтобы снова прятать женщин в паранджу! Исламский… Да, исламский… — он нахмурился. — У нас в стране давно сложились целые духовные династии, ставшие, по сути, богатыми помещиками и буржуа. Вот кто наши главные недруги! Кормятся они с вакуфов — всякой недвижимости, завещанной общине на благотворительность. Нет, какие-то подачки достаются и бедным — медные гроши, а вот злато-серебро кладут в карман аятоллы, да ходжат-оль-исламы.

— О, я видела ваших пропагандистов! — оживилась женщина. — Митинги у мечетей! — она с улыбкой продекламировала: — «Дети болеют и голодают, а жирные имамы наживаются на том, что принадлежит всем правоверным!»

— Да-а… — сощурился Раджави. — Но в одном вы не правы — это вовсе не мои пропагандисты. Бодаться с духовенством государству нельзя ни в коем случае! Среди выпускников медресе полно выходцев из небогатых семей, которым мусульманская аристократия наглухо закрыла доступ к вакуфам. Вот эту озлобленную и голодную молодежь мы и натравили исподтишка на богатеев в тюрбанах! А молодые и рьяные уже сами набрали по деревням религиозных отморозков. Впрочем, разоренных крестьян в городах еще больше…

— И они, как хунвэйбины, устраивают погромы клириков… — раздумчиво проговорила Марина. — Масуд, а вы не боитесь, что эти погромщики просто сменят прежних аристократов, и сами пойдут по неправедному пути, стяжая доходы вакуфов?

— Не боюсь, — широко улыбнулся рахбар, — а жду-не дождусь! Конечно, они будут воровать! Вот тогда-то и придет моя очередь сказать: «Доколе?!» — и предложить поставить вакуфы под контроль «советов трудящихся мусульман», чтобы они тратили доходы на школы, детские сады, больницы!

— Умно, — заценила Мармарин-ханум. — Даже, я бы сказала, мудро. Нет, правда, Масуд, мне нравится, что вы не из тех торопыг, что спешат облагодетельствовать всех и сразу, а добиваются лишь крушения государства… — она лукаво улыбнулась. — Лучше бы вернуться, пока нас не застукали!

Раджави смутился, как мальчик, и с поклоном проводил женщину в корси хане, комнату приемов.

Ночь принесла желанную тишину и покой. Круглая луна сияла с небес, набрасывая на город серебристый мираж, придавая стараниям зодчих сновидные черты.

Марина прилегла на тахту, отдаваясь дреме.

Аль-Бакр укатил в посольство, а вся делегация заночевала тут, во дворце Ниаваран. Масуд за стенкой справа, Грига — слева, но оба, скорее всего, не спят.

Женщина вздохнула, печалясь, что ее покои не выходят в сад. Там такая красота… Никакого французского пострига, деревья растут, как хотят. Ели и горные сосны зелены, лапчатые листья с кленов и чинар обсыпались, совершенно как в московских парках, устилая бурую траву шуршащим покровом…

Спокойное, размеренное дыхание неожиданно пресеклось — за ниспадавшим занавесом обрисовалась смутная фигура. Охранник? Да кто бы пропустил охранника на галерею для почетных гостей? И с какой стати стражу красться, пригибаясь? Чтобы пугать зловещим силуэтом?

Бесшумно встав, Марина живо накинула теплый халат, и сунула босые ноги в войлочные шлепанцы-кавуши. Неслышно открыв сумочку, вытащила увесистую «Беретту», и оттянула затвор.

Дверь отворилась без звука, и Ершова ступила на мраморный пол. Черная фигура пришельца маячила впереди, у окна хозяйской комнаты, из которой пробивался нежно-оранжевый свет, окрашенный индийскими шторами.

Марина разглядела бороду и тюрбан. Блеснул глаз. Сверкнул оскал. Куцый винтовочный обрез пустил мутный блик.

— Бросить оружие! — вытолкнула женщина на фарси.

Черный подскочил, распахивая халат. Угрожающе качнувшись к Ершовой, он разглядел женщину, и отшагнул, суетливо поворачиваясь к окну покоев Раджави.

— Аллах акбар! — рассеялась в воздухе торопливая хвала, и клацнул затвор.

Пистолетный выстрел грянул сильнее грома, мгновенной вспышкой озаряя искаженное лицо убийцы-асассина. Страшно заклекотав, киллер рухнул на колени и повалился на холодные каменные плиты.

Дворец ожил мгновенно. Где-то далеко часто затопали сапоги и ботинки стражи, послышались выкрики-команды. Словно от порыва ветра, распахнулась дверь в комнату рахбара. Раджави ступил в галерею, и отшатнулся, углядев труп.

— Он целился в вас, Масуд, — ровным голосом сообщила Марина, опуская пистолет.

— Марин!

Безумный взгляд Ершова чуть не рассмешил «Роситу».

— Всё в порядке, Джирджир, — слабым голосом отозвался Раджави. — Ваша супруга прекрасна, как пери, и беспощадна, как Азраил…

— Ну-ка… — Грига быстро отобрал у жены пистолет, и громко воскликнул, оборачиваясь к подбегавшему начальнику охраны. — Всё в порядке! Это покушение, но рахбар жив и не ранен!

— О, Аллах! — запричитал толстый начохр, встряхивая брылями. — Никто не мог проникнуть во дворец!

Масуд брезгливо, толкая мертвое тело ногой, перевернул его на спину.

— Да это Аспар! — охнул толстяк, едва уместившийся в полевой камуфляж. — Ах, шакалье охвостье!..

Ершов притиснул Марину, и сбивчиво прошептал ей на ухо:

— Больше я тебя не брошу! Пошли ко мне!

— Пошли, — мурлыкнула женщина, любуясь карим огнем в мужских глазах.

Суббота, 26 января. Ночь

Москва, проспект Вернадского

Занятия кун-фу поневоле подтягивают тело до сносных кондиций, да и километры, что она, хотя бы через день, одолевала бегом, тоже работали на стройность.

Длинные ноги и узкая талия, плоский живот и тугая грудь — не всякая женщина, дожив до тридцати с лишним лет, могла похвастаться подобной, откровенно девичьей фигурой.

А Бориса она восхитила — губы Елены дрогнули, намечая смутную улыбку. Она лежала рядом с замначальника ПГУ, уложив голову на его сильное плечо.

Признаться, она ожидала худшего, но никакой рыхлости или непременного брюшка — всё у Иванова было ладным, плотным, налитым здоровьем и скрытой мощью.

Порой Елена у самой себя выспрашивала, не придумана ли ее любовь? Нет, увлечение наличествовало — ее неудержимо тянул к себе этот очень спокойный и выдержанный, умный и опасный человек. Впрочем, иногда выдержка ему изменяла…

Когда Борис чувствовал, что подпадает под ее обаяние, он начинал смешно злиться. Совсем как тот мальчишка, всерьез полагавший, что нипочем не влюбится в этих противных девчонок…

Фон Ливен дремотно потянулась. Одеяло она сбросила, но тепло от батарей под окном наплывало невесомым облаком уюта.

— Чего не спишь? — невнятно пробормотал Иванов.

— Да так… — Елена подвинулась к мужчине поближе. — Дремлю… Тебе было хорошо со мной?

— Очень. В мои-то годы… Красавица и чудовище!

— Ой, скажешь тоже… Между прочим, бальзаковский возраст как раз мой и есть. А ты у меня красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил!

— Ага! — фыркнул генерал-лейтенант. — Только без пропеллера в… э-э… на спине.

Похихикав, поерзав, фон Ливен устроила голову на широкой волосатой груди.

— Наверное, мы оба думаем про одно и то же… — вымолвила она.

— Почему мы вместе? И на что это похоже?

— Угу… Коварная миледи соблазнила д`Артаньяна…

— Ну, здрасте! — воспротивился Иванов с притворным негодованием. — Равнять меня с рядовым мушкетером! Хотя бы с графом де Тревилем — еще куда ни шло…