Кулон (СИ) - "Айон 91". Страница 25

23 глава «Дама в Розовом и бывшие друзья»

Отступление

… - как ты себе это представляешь, Драко? – говорил Эмье, - я подхожу к Рону и Гермионе и как ни в чем, не бывало, говорю: "- Привет, Рон, привет, Герми! Я - был Гарри Поттером, но тут узнал, что я не Поттер, а Эмье, сын Пожирателя Смерти, которого вы ненавидите, и который убил Грюма...", так что-ли? - спросил тот у блондина. А Малфой спросил с претензией:

- Но не страдать же по ним оставшиеся три года учебы? - Эмье лишь тяжело вздохнул и сказал обреченно:

- А мне ничего другого не остается.

- Значит, будешь смотреть и вздыхать, вспоминать о прошлой дружбе? –стоящий рядом парень кивнул, подтверждая слова Малфоя, что ему ничего другого и правда не остается, что гриффиндорцы не примут его, как Эмье и сына Долохова, какие бы между ними отношения в прошлом не были, для них он – отпрыск Пожирателя Смерти. На что блондинистый слизеринец махнули на Эмье рукой, добавили: "как хочешь", а потом они вернулись к своим в купе. А я шла к Рону и остальным, чтобы пересказать то, что услышала и увидела, а именно тоску и боль в глазах Эмье, такую же, как наша с Роном, когда мы узнали, о пропаже Гарри. И эта боль и тоска в его глазах настоящие. Этим я спешила поделиться с Роном и остальными Уизли.

Пришла в купе, пересказала все, что слышала и видела, а потом, вплоть до самого Хогсмида мы обсуждали, что же это могло быть, подстава и разыгранный ими спектакль или же правда и откровения. Как сказали близнецы, от Малфоя и слизеринцев можно ожидать чего угодно. Они и правда могли разыграть перед нами этот спектакль, так, забавы ради. Но и исключать то, что Эмье – это Гарри нельзя. Есть много способов изменить внешность, как ритуалов, так и Чар. Так что мы договорились на то, что будем за Эмье в этот год наблюдать и искать повадки, привычки и манеры, которые напоминали бы нам Гарри.

На станции «Хогсмид» прошлись по купе, напомнили о мантиях, и предупредили первогодок, чтобы ждали нас у великана с фонарем. Как только приехали – вышли, всем составом старост помогли Хагриду рассадить младший. Потом разошлись по каретам. К нам присоединился Невилл, с каким-то странным цветком в горшке, а рядом с ним сидела странная девушка Полумна Лавгуд. Казалось, она смотрела не на нас, а сквозь нас, широко распахнув глаза. Она напоминала мне Безумного Шляпника из «Алисы в стране Чудес» Ее мутно-голубые радужки, слегка повернутая на бок голова, спадающие по плечам пепельные пряди и улыбка с нотками безумия, так и задавал образ Шляпника. Только головного убора и не хватало.

Когда приехали и пошли в школу, видела Люсиана. Он спокойно шел со своими однокурсниками и разговаривал, в основном с Ноттом и Малфоем, на груди которого поблескивал значок старост, как и у нас с Роном. Зашли в Большой Зал, расположились по лавкам за столами и ждали распределения первогодок. И не могла не заметить странную мадам в розовом, пушистом костюмчике, сидящую рядом с профессором Макгонагалл. Ее маленькие глаза-бусинки – напрягали и нервировали, а весь ее образ, говоривший о ней, как о доброй и приятной леди - казался ширмой, которая скрывает за пушистым, розовым костюмом адскую фурию или цербера, готового вцепиться в глотку и перекусить хребет в мгновение ока. Жуть, а не ощущения. Надеюсь, я ошибаюсь, и леди в розовом будет такой же плюшевой и теплой, как ее костюм.

Люсиан

Дама в розовом – это нечто!

И я не восторгаюсь ей, а ужасаюсь. Это же надо быть такой гадкой и мерзкой!? Мило улыбается, тихо и спокойно говорит, уважительно обращается, но готова всех детей и профессоров заодно к дементорам на свидание отправить. За что? А просто потому, что не придерживаются ее взглядов и учат магии, во всех ее аспектах, как боевой, так и защитной, готовят волшебников, а не бездумных болваничиков, которыми легко руководить и управлять. А вместо того, чтобы отбивать марш и чеканить стихотворное приветствие министру Фаджу, поклоняясь ему восторгаясь им, и его правлением – мы все его осуждаем и ждем, когда его срок на посту министра закончится и место займет другой достойный поста волшебник.

- Это жуть, а не дамочка! – возмущалась Панси, вспоминая наш сегодняшний урок по ЗОТИ. С ней согласны все ученики, от первого до седьмого курса. А сделать мы ничего не можем, лишь терпеть и ждать конца года, надеясь на то, что она, как и все предыдущие профессора по ЗОТИ на этом месте не задержится.

- Улыбаемся и терпим, - говорит Пьюсии, - а то пополним ряд наказанных учеников. Слышал я от пуффов о е методах. Кровавое перо, - спросили у него, что это за перо такое. Ясное дело – темный артефакт, все что с кровью связано, то темное и запретное. Но как оно работает, вот в чем вопрос. И как оказалось: - тебе дают свиток и это самое перо, говоря: «- пишите и узнаете», а когда наказанный скребет по пергаменту, каясь в своем прегрешении, то проявляется надпись, как на свитке, так и руке, которой пишут. Остается шрам, который не сводиться даже зельями и мазями декана.

- Потому что это шрам от артефакта, - сказал я, - этот как шрамы от проклятия, их не свести зельями и мазью. Они наносятся не только на тело, но и на душу, ауру и волшебную составляющую, - на взгляды слизеринцев, ответил: - папа рассказывал, и старик, у которого я комнату снимал.

- Все так, как вы и сказали, мистер Эмье, - сказал декан, заходя в гостиную, - свести такие шрамы трудно, но не невозможно. Нужно исцелять сразу три составляющие одновременно: тело, душу и ауру. И если тело и магию восстановить и исцелить можно, то ауру восстановить могут только Высшие Сущности.

- Значит, она калечит детей на всю жизнь? – спросила Панси. Увы, это так. И единственное, что мы можем сделать, это не попадать к ней на отработки и постараться защитить от нее младших, в крайнем случае, взять наказание на себя. Короче, не год – а Преисподняя, с Жабой в качестве надсмотрщика, мастера пыток и палача в одном лице.

Именно так и прошло три месяца. Жаба почти захватила школу, вытеснив директора, получив от Фаджа дополнительные полномочия, став генеральным инспектором Хогвартса. Каждые две недели выдавал что-то новое, вещая и вешая свои указы-директивы на стене. То ей вздумалось устраивать личные приватные беседы со студентами факультетов, как с младшими, так и со старшими, выпытывая информацию. То она ужесточила форму и удлинила девочкам юбки до середины икр. Одной из последних вышла директива, запрещающая парочкам сидеть по углам или около окон и просто общаться. А потом начались проверки профессорского состава. Она была на каждом уроке и мозолила глаза, давила на нервы и вызывала желание, особенно у декана опрокинуть ей на голову чан с зельем. А последней гадостью от нее стала мерная рулетка, которой она измерила рост профессора Флитвика. Уронить ее с башни Астрономии мечтали не только студенты, но и профессора. Директору же было все равно. Лишь когда выгоняли профессора Трелони из школы, он высказал свое мнение. И снова с вое логово, ждать конца года и увольнения Амбридж с поста профессора.

Раз мы все пережили, вынесли и выдержали, значит, переживем и вынесем то, что придумает ее дурная голова в будущем. Видеть ее баракудную улыбку осталось каких-то пять с небольшим месяцев, а потом закончится учебный год и Жабы в Розовом не станет, она вернется под крыло к своему обожаемому министру. Нас ее внимание не касалось, обходило стороной желания с нами пообщаться в приватной обстановке. А то, что бесит ее пушисто-розовый вид, широкая улыбка до зубов мудрости, и не скрываемые мечты нам всем головы откусить – ладно. Повторюсь – переживем и потерпим.

И все бы ничего, учился так и дальше, забот и проблем не зная, на розовую Жабу внимания не обращая, если бы не бывшие друзья, мать их за ногу, устроившие за мной пристальное наблюдение и слежку. Не знаю, их это инициатива, или кто подсказал, но меня это жутко бесило и нервировало. Куда бы я ни пошел, где бы ни оказался и с ними ни пересекся, всюду вижу их пристальный, внимательный взгляд. Хотелось подойти и высказать все, что клокотало внутри, но я молчал и старался не обращать внимания, а Тео и Драко советовали: