Опередить дьявола - Хайдер Мо. Страница 21

— Что делаешь завтра? Есть планы?

Она молчала, спокойно глядя ему в глаза, и только сердце колотилось. Я тебя больше не люблю, мысленно сказала она. Все, Кори, любовь прошла. И, в каком-то смысле, я этому очень даже рада.

— Что? — спросил он. — Почему ты на меня так смотришь?

— Так, — отмахнулась она и, отвернувшись, начала вынимать из мойки посуду. Вообще-то это была его обязанность, но приходилось делать самой, не ждать же от него помощи сейчас… — Завтра? Заберу Эмили из садика, и, пожалуй, поедем к бабушке.

— Час езды! — Он удивленно вскинул брови. — Я рад, Джэнис, что у тебя есть время на такие вещи. Это здорово.

— Я знаю. — Она улыбнулась. Кори любил подчеркивать, какая у нее легкая жизнь, заказы от случая к случаю, то ли дело настоящая работа, как у него. Но она не собиралась заглатывать наживку. — Я закончила проект для этого веб-сайта и подумала, почему бы не отдохнуть, прежде чем браться за что-то другое. Мы можем там задержаться — возможно, останемся на ужин. — Помолчала и, глядя на столовые приборы, в которых смутно отражалось ее лицо, уточнила с расстановочкой: — Да. Завтра меня в городе не будет, Кори. Весь день.

20

К семи вечера сделалось так холодно и темно, словно наступила полночь. Ни луны, ни звездочки, лишь тусклые охранные огни вдали на лесопилке. Фли вылезла из машины и поежилась — на ней была куртка на подстежке и дождевик поверх нее. И еще утепленные перчатки и вязаная шапочка. В принципе она легко переносила холод — работа такая, но эта осень выдалась на редкость суровой, чтобы не сказать злобствующей, и каждый почувствовал это на собственной шкуре. Она показала удостоверение сонному копу в машине, что перегораживала путь, и включила фонарик. В луче света тропа через сосновый лес казалась изжелта-прозрачной. Отпечатки шин «яриса» были огорожены провисшей ленточкой, а земля утыкана флажками-маркерами медэкспертов. Она их миновала и по световой дорожке от галогенных ламп двинулась мимо транспортерной ленты, лесопильных рам и циркулярных пил, умолкших и как бы ушедших в тень. Наконец она добрела до заброшенного завода.

Фли успела побывать дома. Побегала и приняла душ, перекусила, послушала радио и даже попробовала почитать. Но успокоиться не получалось. Ее продолжал мучить вопрос о некой загадке в расследовании, которую она тщетно пыталась поймать за хвост. Если бы отец был жив, он бы ей сказал: У тебя в голове сидит заноза, девочка моя. Лучше ее вытащить, пока не загноилось.

Она приблизилась к краю леса, дальше начинались поля. Именно здесь утром стоял Веллард. Вот граница чистой земли, где работали поисковики, а вот граница всякого мусора и хлама, выброшенного приливом. Она направила луч фонарика на эту последнюю границу и постаралась воскресить свои утренние впечатления.

Заноза засела в мозгу после обследования резервуара. Она стояла перед ним, обсуждая с сержантом из другого подразделения, когда заканчивается их смена и в каком наличном составе им, возможно, придется работать сверхурочно. Поисковые команды продолжали заниматься своим делом. Веллард стоял поодаль, на опушке, за которой начинались поля. Она, помнится, рассеянно поглядывала в его сторону. Он что-то нашел в траве и говорил об этом с офицером из РМП (расследование на месте преступления). Хотя в тот момент Фли была больше сосредоточена на разговоре с сержантом, чем на той парочке, она вдруг ясно увидела картинку. Веллард показывал офицеру обрывок веревки. Синяя нейлоновая веревка, около фута длиной. Дело было не в самой этой веревке — позже она увидела ее на столе с вещдоками и лишний раз убедилась в том, что та ничего особенного сама по себе не представляет, — а в цепочке ассоциаций, с нею связанных и, судя по всему, важных.

Она подошла к старому резервуару, где стояла утром, и выключила фонарик. Она тихо ждала в окружении уродливых голых деревьев, за которыми простирались вспаханные поля — унылые, неохватные, мертвые. Издалека донесся гудок поезда, мчащегося сквозь тьму по железнодорожной ветке «Грейт вестерн юнион». Дома у Фли был ноутбук, который сводил ее с ума тем, что за секунду до того, как зазвонит сотовый, он издавал слабое потрескивание. Она понимала, в чем тут дело — электромагнитный сигнал принимает провода динамиков за радиоантенну, — но ей представлялось, что эта штуковина обладает даром предвидения, что она улавливает будущее. Веллард посмеялся бы над ней в ответ на признание, что, кажется, она тоже обладает похожей электромагнитной системой оповещения, этаким биологическим реле, заставляющим подниматься волоски на руках за секунды до того, как в голове сформулируется какая-то мысль или идея. И вот сейчас, на замерзшем поле, это произошло снова. По коже пробежал ток. А через секунду пришло четкое понимание.

Вода. Веревка навела ее на мысли о катерах, о гавани и о воде.

Утром эта мысль как пришла, так и ушла — во-первых, сержант отвлекал, да и никакой воды поблизости не было, так что мысль не задержалась. Сама ее отпустила. Но сейчас, когда было время подумать, она поняла, что ошиблась. Вода здесь присутствовала. И совсем даже недалеко отсюда.

Она медленно развернулась на запад, где низкое облако было подсвечено то ли оранжеватыми городскими огнями, то ли фонарями вдоль шоссе. И двинулась в этом направлении. Как зомби. Если б Веллард сейчас ее увидел, он бы покатился от хохота. Она шла через поле, по замерзшей траве, не глядя под ноги — казалось, будто из грудной клетки у нее торчал крючок и кто-то, зацепив за него, тянул ее на леске. Через прогалину, которую обступили шелестящие деревья, через два пригорка, по гравийной дорожке, серебрящейся в луче фонарика. Через десять минут она остановилась.

Узкая тропка. Справа уходящий вверх склон. Слева обрыв в залитую мазутом вымоину. Заброшенный канал. Инженерное чудо восемнадцатого века, построенное для доставки угля из устья реки Северн и дальше по Темзе. После того как в этом качестве канал сделался ненужным, какое-то время его еще использовали для туристических прогулок. Ныне, наполовину обмелев, он превратился в мутное отвратительное месиво. Этот канал был ей знаком, из конца в конец. На восток он простирался на двадцать шесть миль до Лечлейла, на запад — на восемь миль до Строуда. Всюду торчали свидетельства былой славы. Покореженные ржавые остовы грузовых барж и прогулочных катеров встречались через каждые сто метров. Две такие развалюхи маячили перед ее глазами.

Она прошла несколько метров по бечёвнику, села на землю и перекинула ноги на палубу ближайшей баржи. В нос шибанули запахи гниения и заболоченной воды. Она взялась одной рукой за поручень и подалась вперед, светя перед собой. Это судно не похоже на старые железные баржи, некогда перевозившие уголь; барка поновее, возможно, с норфолкской верфи — деревянная палуба, на месте убранных мачт поставлена динамо-машина. Возможно, она использовалась в качестве патрульного катера. Подтопленная палуба имела жалкий вид, по черной смердящей воде плавали какие-то отходы. Ничего примечательного. Она привстала с корточек, чтобы обследовать румпельную надстройку на корме. Ей пришлось отшвыривать ногой банки из-под пива и целлофановые пакеты, похожие на медуз.

Она обшарила всю надстройку и ничего не нашла. Покинув судно, она прошла дальше по бечёвнику до следующего. На вид более старое; в прошлом, пожалуй, могло быть действующей баржей. Она сидела не так глубоко, и вода залила ее лишь по колено. Фли забралась внутрь, студеная чернильная вода тут же пропитала джинсы. Она пошлепала дальше, ощупывая подошвами кроссовок каждый дюйм. Каждую заклепку, каждый деревянный обломок.

Что-то, лязгнув, откатилось на пару дюймов. Она закатала рукав и, вдвое согнувшись, запустила руку в ледяную воду. Нашарила в иле какой-то предмет, вытащила на свет божий.

Якорная свайка. Разогнувшись, посветила фонариком. Гвоздь длиной около фута, чем-то похожий на толстый колышек с раструбной шляпкой, какие туристы не один год вколачивают в землю, чтобы поставить палатку. Толще финки и острее зубила, она бы запросто сделала непригодным гипсовый слепок. Вот чем угонщик мог процарапать свои следы на земле.