Драгун, на Кавказ! - Булычев Андрей Алексеевич. Страница 5

Пока Димка с кряхтеньем и стонами слазил с лошади, Азат быстро выскочил из седла и подошёл к тому паромщику, что был подпоясан ремешком. Переговорив с ним на дикой помеси башкирских и русских слов и сунув ему в руку пару серебряных монет, он повёл свою первую лошадь к сходням.

– Это кто же тебя, мил человек, так-то уделал? – сочувственно глядя на Димку, проговорил старший паромщик. – Лихие люди обидели али, может, зверь какой?

– Да я на горе был, на Шихане, – пролепетал, озираясь по сторонам, парень. – Ну вот и побился там о камни немного. А это что, Стерлитамак? – кивнул он в сторону виднеющихся на противоположном берегу построек.

– А то как же, он самый и есть, – сказал с улыбкой мужик. – Что-то не признаю я тебя никак, паря. Ты сам-то из каких же будешь, а? Городок наш небольшой, все люди в нём на виду, али, может, с деревни? Да вроде как непохож ты на деревенского, – окинул он цепким взглядом фигуру собеседника.

В голове у Димки всё перемешалось, события предыдущего дня, четыре горы, эти ряженые мужики, вместо нормальной асфальтовой дороги и машин какие-то просёлки с лошадьми. «Опять же, где этот мост через реку и дымящий трубами Стерлитамакский содовый комбинат?» – мелькнула у него мысль. Всё вокруг было не то, всё было как-то странно, и все вопросы в голове у него были пока без ответов.

Что же вообще тут такое происходит?! Что это за бред?! Такое чувство, как будто я провалился в прошлое!

– Ну так и чей же ты? – повторил свой вопрос мужик уже более строгим голосом. – Ежели вдруг беглый, так ты, паря, сразу это и скажи, нам тут с властями нелады не надобны. И покрывать мы тебя не будем. За это и сам, небось, знаешь, битьё кнутами и каторга полагаются, а у нас в избах у кажного вон семеро по лавкам сидят.

– Да заблудился я, – немного собравшись с мыслями, ответил Димка. – Головой сильно поударялся и сам теперь ничего не помню. Знаю только, что меня Димкой зовут, вот вроде и всё.

– Разума, что ли, лишился? – с сомнением покачал головой мужик. – Ну, на юродивого ты вроде как непохож, видали мы их. Хотя, ежели и правда башку о камни отбил, так всякое с того может быть. Вона, о прошлом годе Архипка в кабаке в ухо получил, так целую седмицу он потом не в себе был, как дурной ходил, всё трясся и ничего не помнил. Ну, истинно дурень дурнем. Опосля-то, он, конечно, отошел, но это уже дохтуру Порфирию Семёновичу спасибо али, может, травнице Ефросинье. Поправили они его, а то так бы и блажи́л, такому ведь только и стоять возле церкви, побираться. Спаси господи! – и, повернувшись к реке, на противоположном берегу которой виднелся крест церквушки, размашисто перекрестился. – А ты сам, случаем, не нехристь? – покосился он на Димку. – Али, может, из этих, которые латинянской веры, ну, из бунтарей, которых из польских земель за Урал на каторгу гонят? А ну-ка, паря, перекрестись и крест свой покажи!

Димка вздохнул и, перекрестившись, достал с шеи свой нательный крестик.

– Гляди-ка, серебряный, – уважительно пробормотал мужик. – Мы то все тут с медными ходим. Можа, ты из купеческого сословия сам али и вообще даже из господ? Я же смотрю, как-то не так, не эдак ты разговариваешь, ну не как весь обычный и простой люд. Вроде и по-нашему, и вроде как отличный у тебя говор.

– Не помню я ничего, – пожал плечами парень. – А год-то сейчас, дядя, какой?

– Оо, – протянул собеседник, – ну и точно оглашенный. Одна тысяча осемьсот второй от Рождества Христова уже. Первое июля у нас нонче. Считай, что самая макушка лета. Ладно, хватит лясы точить, пора переправляться, набрали уже вес, – кивнул он на паром. – Ступай вон по сходням, плату я с тебя за переправу брать не буду.

Азат, пока длилась эта беседа, уже успел завести на паром всех своих лошадей и теперь накрепко их привязывал к массивным боковым перилам из жердей. К берегу подошли ещё двое босых мужиков со связками ивовых корзин и охапками прутьев.

Ошарашенный Димка молча стоял на бревенчатом помосте. Паром, чуть покачиваясь, потихоньку шёл вдоль натянутого между берегов толстого каната.

«Одна тысяча восемьсот второй год, одна тысяча восемьсот второй! – тукали в мозгу слова паромщика. – Как же так?! Не может этого быть! – кричало сознание человека из двадцать первого века. – А почему бы и нет? – царапала другая мысль. – Вот тебе и разгадка всех тех странностей, что он тут наблюдал. Никаким розыгрышем это объяснить было попросту невозможно. Ладно, пусть даже люди, их костюмы, говор, но вот река, горы, вся окружающая его сейчас местность, это как?! Попробуй создать такие вот декорации! Нет, он точно попал! Всё правильно ему сказал мужик. Это действительно начало девятнадцатого века! И как же теперь ему со всем этим прикажите дальше жить?!»

Паром причалил к небольшой пристани. Выскочившие на её брёвна мужики привязали его крепко верёвками, и на берег вышли те пассажиры, у которых с собой были корзины. Азат развязал своих лошадей и по одной свёл их по сходням.

– Эгеей, Димеей! – помахал он рукой парню и вскочил в седло.

– На базар поехал, – поглядев из-под ладони вслед всаднику, сказал паромщик. – Хороших лошадок Азатка из Канакая сегодня пригнал. Нонче-то конь шибко в цене, уж сторгуется, небось, не продешевит. Ну а ты чего сам-то теперь стоишь, иди давай, – кивнул он на берег. – По городу пойдёшь, так по сторонам осматривайся. Глядишь, может, чего и припомнится там, ну а коли уж нет, так в управу ступай. Там люди шибко грамотные есть, чай, уж придумают, как с тобой правильно поступить.

Димка топал по пыльным, грязным улицам города. За покосившимися заборами виднелись невзрачные серые бревенчатые домишки. Никакого тротуара или мостовой здесь и в помине даже сейчас не было. Несколько раз уже хозяйки на его глазах выходили из калиток и выплёскивали содержимое своих вёдер прямо на дорогу. Запах в жару стоял ещё тот!

Ближе к центру города заборы стали чуть прямее, а строения за ними выше, да и сама улица прилично эдак расширилась. Попадавшиеся навстречу прохожие останавливались и с удивлением, молча, а кое-кто даже и с открытым ртом, взирали на ковыляющего парня.

– Я извиняюсь, вы не подскажете, где у вас тут полиция или, может, администрация хоть какая-нибудь? – спросил Димка у двух одетых лучше всех прочих встречных женщин.

Те резко метнулись на противоположный край дороги и побежали от него прочь.

На перекрёстке двух улиц, на обочине стояла небольшая, сколоченная из досок будка, раскрашенная полосами в чёрно-белую косую «ёлочку». Тут же на чурбачке, прислонившись к ней спиной, сидел в сером сермяжном мундире с красным воротником пожилой дядька. Рядом с ним стояла палка с насаженным на конце широким топорищем, чем-то сильно напоминающая видимую когда-то на картинках старинную алебарду.

«Ну вот, хоть какая-то власть, глядишь, и помогут», – подумал Димка и направился прямиком к будке.

– Уважаемый! – негромко кашлянув, тронул он дядьку за плечо.

– Стоять! Куда?! Смирнаа! – прокричал тот, вскакивая с чурбака, и круглыми, ошалевшими спросонья глазами уставился на стоящего перед ним оборванца. – Кто таков?! – прорычал он грозно и схватился за алебарду. – А ну, отвечать!

– Да я это, я заблудился, – пробормотал слегка опешивший от такого напора Дмитрий. – Я на горе был, ну и побился там, вот не помню теперь ничего. Подскажите, а где мне кого-нибудь из старших найти?

– Какая гора?! Откуда ты сам таков?! Чьих будешь?! – так и сыпались вопросы от грозного служаки.

– Да на Шихане я был, говорю же вам! – повысил голос Димка. – А вот остальное ничего не помню, ну сказал ведь уже – головой о камни ударился! Ладно, если помочь мне не можете, то пойду я.

– Куды?! Стоять! – рявкнул будочник и ухватил Димку за локоть.

Тот резко дернулся, попытавшись вырваться, но не тут-то было. Дядька с удивительным для него проворством толкнул парня в сторону, и тот, споткнувшись о подставленную ему ногу, упал на землю. Пара-тройка секунд, и его заведённые назад руки уже накрепко вязали верёвкой у самых запястий.